Два дня фарта

На улице уже стемнело, а я все сидел у окна и размышлял о том, в какие угодья завтра направиться на охоту. Было два варианта. Первый – на дачу, где в ближайший месяц будут водиться и глухарь, и тетерев, и заяц, и другая дичь. Второй – попытать счастья на реке, где вот уже какой год зимовали утки.

Был конец ноября, погода чуть ниже нуля, но снег еще не выпадал. Заяц уже вылинял полностью и прятался в таких дебрях, что без собаки нечего и время тратить на его поиски. Так что, в конце концов, я остановил свой выбор на втором варианте.

Еще раз тщательно проверив, все ли готово к выходу на охоту, я завел будильник и улегся спать. На дворе было еще темно, когда я уверенно шел по знакомой тропе через парк в сторону речки. Меня со всех сторон обступили ели и сосны-великаны. Звезды на небе уже потускнели, легкий морозец слегка пощипывал щеки. Легко и радостно было на сердце! Это чувство наверняка знакомо каждому охотнику, сопровождавшее его по пути на охоту. Я уже здесь, в арке, был уверен в удачном дне.

Где-то за спиной, на окраине поселка, покрикивали петухи. Я в этом звуке услышал пожелание «ни пуха ни пера» и, тихонько напевая про уток разжиревших, тех, что осенью в большой цене, уверенно приближался к реке.

А вот и ольшаник. Не так давно сюда частенько прилетали на кормежку тетерева. Нас с братом это всегда удивляло, как это осторожная птица не боится посещать даже окраины города? А поздней осенью и зимой нам встречались стаи в несколько десятков косачей. Теперь за сезон хорошо – двух-трех петухов добудешь. А было время – за день столько же брали. Пожалуй, скоро придут те времена, когда дети начнут задавать вопрос – «А что такое охота?». И родители не будут знать, что ответить.

Так размышляя, я вышел на берег реки. Небо на востоке уже начало розоветь. Синицы сновали по кустам. А из парка с ночевки с криками пролетали вороны, торопясь куда-то по своим делам. Я расчехлил ружье, собрал его, зарядил оба ствола «четверкой», поудобнее устроил рюкзак за спиной и осторожно вышел на берег. Река в этих местах больше похожа на ручей, так что мне не составило особого труда тщательно осмотреть оба берега.

Уток не было. И я медленно двинулся вниз по течению, по тропе, петляя вместе с речкой, повторяя все ее изгибы, меж ивовых зарослей. Кое-где в стороне лесом несколько раз слышался посвист рябчика, но я не стал отвлекаться на них, так как интуиция подсказывала мне, что здесь должны быть утки. Так я прошел около километра, пока не достиг озера.

Здесь река с шумом вливалась в него, чтобы в полукилометре отсюда незаметно выбежать в ивовых зарослях и, петляя, направить свой бег дальше. Сильный северный ветер гнал по озеру вихристые волны, но солнце, уже вставшее над деревьями, поднимало настроение в это осеннее утро. Я даже присел на поваленное дерево, чтобы немного полюбоваться, если так можно выразиться, суровой красотой.

И в самом деле, у природы нет плохой погоды. Плохим может быть наше настроение. В таких случаях даже тихий весенний денек будет мрачным.

Глядя вокруг себя, в это ноябрьское утро я наслаждался всеми красками «майской радуги». Черно-фиолетово-синие тона озера скрашивали красно-желто-зеленые оттенки деревьев по берегам. Да еще Бог знает каких только красок здесь не было! Красота!

Глубоко вдохнув и получив огромный заряд бодрости, я двинулся дальше. Туда, где в ивовых зарослях пряталась речка, выбегая из озера. В кустах под крутыми берегами прекрасные места для уток. Здесь было тихо, безветренно. В небольших заводях достаточно корма для них. Так кто тут? Я был предельно осторожен и внимательно осматривал за каждым поворотом реки оба дерева.

От напряжения мне уже мерещились в зарослях то тут, то там утиные головы, мне пришлось на минуту остановиться, чтобы перевести дух. И вот именно в это мгновение из травы, пожухлой и лежавшей клоками, на небольшой заводи вдруг показалась утиная голова. Я тут же поймал ее на мушку, но расстояние было слишком близким, так что мне пришлось медленно пятиться назад, чтобы увеличить его. Но не сделал и двух шагов, как вдруг справа от утки как из-под воды с грохотом вырвался красавец селезень. Мне пришлось немного отпустить его, и после выстрела он, сделав сальто, плюхнулся опять в воду.

В то время, когда прогремел выстрел, я краем глаза увидел, как из-за поворота речки поднимается с шумом другой селезень. Мгновенно ловлю его на мушку и срезаю вторым выстрелом. И только теперь из травы с кряканьем поднялась утка, а следом за ней еще один крякаш. И пока я перезаряжал ружье, они скрылись за кустами. Перейдя по поваленному дереву на другой берег, я подобрал сбитых селезней и, разложив на траве, полюбовался их нарядом.

Крякаши были полностью вылинявшими, поэтому все происходящее живо напоминало весну. Уложив добычу в рюкзак и попив из термоса чайку, я свернул от речки к лесу и не спеша двинулся к дому. Да, думал я, вспоминая вчерашний вечер, правильно решил идти сегодня на речку. Охота оказалась удачной.

Ну и, конечно же, во всех отношениях день был прекрасным. Еще в юности я часто думал: как люди могут обходиться без охоты, без общения с природой?

Вот и теперь, идя по лесу, я размышлял о том, что главное в охоте даже не добыча, а единение с самой природой. И пусть кто-то упрекает нашего брата в бездушии, я считаю – охотник намного гуманнее тех животноводов и птицеводов, которые только что родившегося теленка или вылупившегося цыпленка заранее и осмысленно обрекают на гибель, не давая ему никакого шанса. А охота – это и спорт, и труд, и жизнь. И мне просто жаль тех людей, потому что они лишены тех прекрасных, незабываемых переживаний, которые дает нашему брату охота.

На следующий день, едва рассвело, я уже был на даче. Печку растапливать не стал и, попив из термоса чай, закинул за плечи рюкзак и ружье, двинулся к лесу. Я уже прикинул для себя маршрут, который сегодня предстоит пройти. И вот заметная лесная тропа, круто свернув с дороги, уводила меня вглубь сосняка. Погода была безветренная, тишина окружала со всех сторон. Вот это безмолвие и отличает лес поздней осенью от весеннего. Весной тут все кипело-бурлило от птичьих голосов.

Сейчас же тишь да гладь, но в этом и есть Божья благодать – как говорит народная мудрость. В этом безмолвии начинаешь слышать деревья, кусты, траву – все, что кажется безмолвным. Вот от легкого морозца вдруг начинают кряхтеть кусты калины, как бы поеживаются, а трава старается прижаться как можно ближе к земле. И я уже чувствую, что жизнь в лесу вовсе не замерла, а бурлит, но как-то по-особенному, неприметно. Да, весной эту тишину не услышишь ни за что. А уж человеку, уставшему от городского шума, эта пора будет целебна во всех отношениях.

Солнце уже проглядывало кое-где сквозь деревья, когда я неожиданно вышел из густого сосняка на окраину небольшого болотца и двинул вдоль него к березняку, что манил меня своей белизной.

Заяц наверняка уже отлинял полностью, потому прятался сейчас с особой тщательностью, чтобы не светиться своей белоснежной шубкой. За долгие годы охоты по чернотропу у меня не было случая, чтобы я вдруг увидел где-то под елкой или под кустом беляка на лежке. Косой либо вырывался как из-под земли, либо виделся мне уже бегущим. Да и в такую сухую и тихую погоду, как сегодня, вероятности увидеть его было мало. Вообще-то для удачной охоты больше подходила сырая, ветреная погода. В такие дни я почти всегда был с трофеем.

Итак, в березняке я отыскал знакомую мне тропинку и осторожно двигался по ней, внимательно осматривая все вокруг. Сейчас бесшумно можно было передвигаться в лесу лишь по таким вот тропкам. Если сойти с нее, даже шорох травы будет казаться треском. Поэтому я и двигался туда, куда вела тропа. Она шла то по темному ельнику, то начинала петлять в сосняке, то пробегала среди белоснежных берез, а то вдруг выводила меня на окраину болотинки или полянок. Вот это разнообразие и привлекало меня бродить в этих местах целыми днями, с утра и до вечера.

Я уже подходил к ельнику, когда вдруг боковым зрением справа от себя увидел какое-то движение сквозь ветви берез.

Боже! Метрах в тридцати стороной тянул огромный глухарь. Мне даже видна была его борода, а длинный хвост придавал внушительность его размерам.

Я тут же поймал его на мушку и с левого ствола, с поводкой, выстрелил «перваком».
О! Эти мгновения не забываются, когда селезень, косач или другая птица, срезанная выстрелом, кувыркается с высоты. Вот и этот бородач сначала заплясал в воздухе, а потом всей тяжестью своего тела вписался в ольху и, ломая ветви, повалился на землю.

Из моего горла вырвался какой-то клич, и я со всех ног кинулся к ольхе.

Вот это удача! У моих ног бился огромный глухарь. Когда он затих, я взял его за лапы и приподнял – килограмма четыре наверняка. А какой красавец! Я с полчаса любовался этой древней птицей, попивая чай из термоса. От глухаря и в самом деле веяло какой-то древностью. Его мохнатые с роговицами лапы; огромный загнутый стального цвета клюв; казалось бы, неброское, но такое чудное коричнево-черно-синее оперение с белыми пятнами – все это придавало особую ценность трофею.

Было время, когда мы с братом мечтали добыть глухаря и украсить им свою коллекцию чучел. Мы охотились на косачей, которых водилось довольно много в округе. Знали чуть ли ни каждый уголок леса, где были их выводки, поэтому и не удалялись далеко от наших угодий. Мы даже и не подозревали, что если углубиться чуть дальше тех мест, где охотимся, то можем набрести на глухариные выводки. И лишь когда «наши» места стали застраиваться дачными хозяйствами, мы вынуждены были осваивать дальние леса. Это позволило воплотить нам свою мечту, хотя и на охоту теперь приходилось не ходить, а ездить.

И вот сейчас я сидел под ольхой и любовался своей добычей. Полуденное солнце даже разморило меня немного, и я, аккуратно уложив глухаря и термос в рюкзак, не спеша, двинулся в путь.

Лямки рюкзака приятно оттягивали плечи, и в запасе было еще целых полдня. Вот тропинка вновь вывела меня к ельнику. Солнечные лучи почти не проникали сюда, сквозь густой еловый лапник. По низу расстилался серо-зеленый упругий ковер из мха. Тропа как бы утопала в нем. Кругом было тихо, лишь где-то сзади, в березняке, постукивал дятел. Я сошел с тропинки, встал под огромной елью, достал манок на рябчика и, поманив, застыл в ожидании. Тишина...

Поманил еще и еще раз, но в ответ – ни звука. Тогда я встал опять на тропу и двинулся по ней вдоль ельника. Минут десять я шел по нему в полной тишине. Даже стало как-то не по себе. И вот справа вдруг засвистел рябчик. Я тут же остановился и поманил его. На мгновение восстановилась тишина. И тут я услышал шорох в ветвях и свист крыльев. Петушок неожиданно появился из ветвей ели и, опустившись прямо на тропинку, застыл. Мне достаточно было этих секунд, чтобы заряд дроби накрыл его. Подобрав рябчика, я встряхнул его за лапы и аккуратно уложил в рюкзак. Он тут же потерялся в размерах глухаря.

Я был рад. Вчера и сегодня, без сомнения, удачные дни. Чаще всего в последнее время бывало такое, что и за весь день ничего не встретишь и не услышишь. Потому-то такие дни, как сегодняшний, особенно врезаются в память и никогда не забываются.

Ельник остался позади. Вот уже несколько минут тропинка вела меня по ольшанику. В отличие от ельника, здесь было намного светлее. Но когда я увидел метрах в сорока слева от себя не спеша бегущего беляка, то вокруг как бы спустились сумерки – так выделяла его белая шубка от всего окружающего. Промазать по такой цели было очень трудно, так что после первого выстрела косой кувыркнулся в траву. Опять непроизвольно я издал из себя какой-то возглас.

Не знаю, почему в такие моменты из меня вырывается этот клич. Вероятно, в это время в моей душе просыпается что-то от наших предков; она, переполненная чувствами, просто рвется наружу. Поэтому я в считанные секунды был возле своей добычи. Ну уж такой удачной охоты я никак не ожидал. Кто бы мог подумать! Два дня такого фарта!