Доборы

Ушел подранок, да на зверовой охоте... Надо вести добор, споря и сомневаясь, выставляя стрелков на угаданном продолжении хода. Работа эта хлопотная всегда идет при дефиците светлого времени. Если вести расторопно и с умом, то ошибку стрелка исправишь. И попадаешь при этом в разные ситуации! Судите сами...

Вот такая история случилась с кабаном...

Собачек решили напускать прямо от подкормочной. «Семейные» тропы густо обложили ее, даря надежду на успех. Народ разбежался по номерам вдоль высоковольтной линии, а мы держали паузу, поглаживая возбужденных лаек. Солнышко искрило неглубокий еще снег, безветрие и легкий морозец – что может быть лучше?

В условленное время, уже около полудня, снимаем ошейники. Западник с карелкой кубарем по тропе. А издалека уж несется звук выстрела! Что такое?! Полчаса потом поспешаем вслед за собачками к этому месту. Два квартала позади, и выходим к заросшей густым еловом подростом вырубке. Тишина. Одно понятно: кабанов от прикормочной стронули еще утром обходчики. Поэтому и молчали лайки. Но сейчас молчат и стрелки!

После продолжительных призывов откликнуться наконец слышим ответ из-за вырубки. Мы с Васей Бойком туда, собак по-прежнему нет. На ходу перекликаемся с ответившим. А он останавливаться и не думает. Прет с мигалками! Догонялки окончились лишь через пару километров, на Киселихе, у границы наших угодий. Да и остановили бегуна возвращавшиеся в пяту собачки. Ну и кто мог на пятой передаче месить снег? Конечно, наш экс-десантник Миша Сорокин. Росту он гренадерского, обычно спокоен, но сейчас крайне возбужден:

– Стрелял в сечи, где мы начали перекликаться. Секачина с треском вывалился из мордобойника и по делянке чешет! Прикладываюсь, он упал, здоровый такой, и пополз в подрост! Вижу – есть, добивать не стал, да и елки мешали. Иду к нему – нету, топаю по следу кровяному пять метров, десять, пятьдесят, квартал прошел – нету. Стал разбираться, ребят звать – никого. Собаки меня еще обогнали, потом вернулись, опять ушли. Вы голос тут подали – ответил. Пропер еще для порядка, смотрю, а след-то давно уже чистый. Дождался вас. Вот.

Идем к началу «кровавой» драмы. И быстро убеждаемся, что секач от жизненных передряг энергично освободил мочевой пузырь, ползти передумал, и налегке рванул жить дальше. Репутацию «снайпер» решил спасать фантазией. А она съела в разборах-доборах куцый остаток декабрьского дня, и мы неожиданно оказались в ночи. Выбираться стали напрямки, лесом, поочередно меняя головного топтуна. Когда добрались до опушки, была уже полночь. Далеко в поле удалялись огоньки машины. Наши уезжают?!

– Есть чем сигналить?

Миша расторопно запустил пару зеленых ракет. Огоньки остановились, ракеты догорели, и машина покатила дальше, к шоссе. Что было потом. Ночь забушевала внезапной метелью. Как наполеоновские французы брели мы заснеженной пахотой. Быстро намело выше колена, а с наветренной стороны одежда обледенела. Все молча сопели, но в душе проклинали кто кого.

Через полтора часа наконец преодолели кювет, и на шоссе разглядели... нашу машину! Потом все долго и вместе кричали: подлецы, ушли с собаками утром, а сейчас – сколько; мы кричали – вы где были; а мы вас искали и объездили полрайона; так вам же ракеты запустили. И наступила тишина.

– Видели мы пару зеленых от опушки. Решили – нет у наших никаких ракет, значит чужие!

Кони ржут гораздо тише! Забыв о сбитых километрами ногах, охотничья братия брызгала слезами: многолюдны же в полночь нарофоминские угодья – как бы не ошибиться в помощи!

... А такая с лосем...

Случилась она в ноябре, в первый же выезд, в те славные восьмидесятые, когда лесники были крепко озабочены обилием этого зверя. Лицензии давали щедро, и получилось так, что у двух коллективов были они в один обход, обе на взрослого лося. Объединились, а место загона определили после обхода нескольких кварталов – Мясная сечь, получившая название от обилия проведенных там удачных охот.

День короток под зиму, подгоняет. Шустро расставились стрелки по выверенным номерам, а егерь Алешин и я со своим Иргичи, привезенной из Эвенкии лайкой, отправились в загон. Не прошли мы и пятидесяти метров, как залился кобель сбоку, за краем стрелковой линии. Мимо?! Но лай пошел наискосок от нас, к крупняку – аккурат на центральные номера. Глядя на поднятую стайку тетеревов, жду выстрелов. Как всегда, сухие их звуки раздались неожиданно. Один дуплет по ходу, а второй значительно правее, почти у мелиоративной канавы. И оттуда же, секундами позже – одиночный.

Спотыкаясь об острые пеньки подрубленного подроста, наконец добрались до шумливых от успеха охотничков. Первыми выстрелами добыт зрелый бык, украшенный рогами о четырех отростках. А второй, поменьше, с кровью пошел. Поделились на свежующих и добирающих, и бодро занялись делами. Лая не слышно, кровит обильно – а паузу делать сумерки не дают.

Поспешаем, пока видны следы. Так прошли километра полтора и остановились: высвеченные фонариками отпечатки уже напрочь освободились от рубинового многоточья. Ну, что ж, бывает и такое. Значит, рана слабоватая. Егерь поворачивает нас назад. А Иргичи не слышно. Возвращаемся к машине и ждем его появления. Разговоры-пересуды, дремота, и вот уж полночь. Тут в наступившей тишине издалека стал пробиваться лай. Кобель со зверем! Отправили двух опытных бойцов. Где-то через час вернулись: здесь слышно, а по ходу звук глохнет и совсем теряется.

Пришлось идти самому. В низинке действительно не слышно, но азимут-то уже взят – идем напрямую лесом. Кто ходил, тот знает прелести такой «прогулки». Треск веток, матюки шепотом... Наконец продрались, и на просеке лай услышали отчетливо. Подходим ближе, ближе. Темень без луны, в двадцати метрах даже на снежном фоне не углядишь. Иргичи нас явно слышит и поддает жару.

Только начинаем расходиться в стороны – треск и затухающий лай. На спинах льдом покрылись куртки, стоять некогда: опять добираем. Приблизившись в крупняке метров на сто, действуем по договоренности: Борисик ждет на позиции по ветру от зверя, я же по широкой дуге обхожу... Удалось!

Умный кобель теперь скупо обозначает подранка. В ночи диковато раздались мои вопли. Обдираясь, с шумом лезу на лай. Наконец затрещало прямехонько на Борисика. Сейчас грохнет, сейчас... Но сходимся без выстрела. Прошел от него лось близко, но заслонился высоким подростом. А на шум и губошлепые не пуделяют. Так и вернулись, и без Иргичи, а он ведь опять голосил далековато в чащобнике. Были в машине в пятом часу утра.

До обеда успели отпроситься на работе, продлить путевку, захватили егеря и примчались к ночной стоянке. Ряды наши поредели из-за рабочего дня, но 4 энтузиаста на лыжах потопали в лес.

След проложил пятый, с хвостом. Сунулся я его запихать в будку отдыхать, да вырвался, сибиряк азартный. Ходко пошел в свою пяту средь снежной белизны елок – за мной! Нашли мы его в 4 километрах, на краю кромешных своей захламленностью сечей – Валов. Рядом – окоченевший уже лось. Только когда он завалился, тогда и бросил его Иргичи.

Как же мы мясо выносили! Каждому ведь досталась четвертина туши! Наломавшись, опять уже в ночной темнотище доплелись до машины. Шестьдесят шестой рявкнул в темноту, сдал под мою отмашку до елок и резко ушел вправо по просеке. Красные огоньки весело мелькнули и резко ушли в снег. Яма, глубина – будка коснулась грязи. Машина замерла в месиве, но движок взревел, почти захлебнулся от натуги и медленно выволок на дорогу. Онемевшая было братия ожила. Пронесло!