Четырьмя патронами по трем зайцам

Этот случай произошел со мною в конце ноября прошлого года, в последние дни моей охоты на малой родине – в Астраханской области.

Приближался отъезд из родительского дома. Билеты на поезд были куплены, и до отъезда осталось четыре дня. Хотелось все их посвятить охоте. Вдоволь побродить по местам юношеских охот, надышаться осенним сырым воздухом и насмотреться на родные приволжские просторы.

Утро началось как обычно. Подъем в шесть. Завтрак и разговоры с матушкой. Затем облачение в охотничьи доспехи. Дорога по проселку, рой мыслей о маршруте на сегодня. Берег некогда полноводного ерика Мансур – рубежа, с которого можно было начинать охоту.

Как всегда, присел на пенек, собрал «Ижевку». Развязал рюкзак, чтобы достать из него патронташ. В рюкзаке было все: смена белья на случай проливного дождя, плащ-палатка, бутерброды и термос. Не было только патронташа с патронами.
Сказать, что мне стало не по себе – это погрешить перед истиной. Стало грустно, веселое солнышко покинуло меня, а утро стало пасмурным и холодным. Сидел, вспоминал утро и пытался понять, как дошел до жизни такой.

Как на фотографии увидел себя сегодняшнего. Вот после завтрака достаю из сейфа патронташ и ружье. Извлекаю из патронташа четыре патрона и кладу их в карман куртки. Патронташ оставляю рядом с рюкзаком и начинаю одеваться. Завязываю рюкзак, забрасываю его за плечи. Беру «Ижевку», выхожу из дома.

И вот, нахожусь в двух километрах от дома. Можно начинать тропить зайцев, а стоит ли? Но и возвращаться домой не хотелось. Достал из кармана четыре патрона. Два заряжены «двойкой», а два «пятеркой».

А солнышко, как казалось, мне опять улыбалось. Ветерок бодрил, а посеребренные инеем деревья на берегу ерика, чудилось, шептали мне о чем-то. Изредка с заброшенных рисовых чеков доносились выстрелы. Они-то в конце концов и подвигли меня к решению начать охоту.

Первые охоты начавшегося неделю назад сезона были удачными. Два зайца и петух фазана с гордостью были доставлены к родительскому столу. Уже пережиты радость от удачных выстрелов и найдены оправдания досадным промахам. Поэтому не испытывал особого желания заполевать косого.

Поднялся на противоположный берег сухого, а в годы моего детства и юности полноводного ерика. Здесь когда-то, еще со времен царской России, росли айвовые сады. Мы с друзьями бегали сюда за золотыми, имеющими неповторимый вкус плодами.

Теперь на большей части их росли бурьян и верблюжья колючка. Кое-где по берегу высились терема наиболее зажиточных земляков. Большая же часть бывших садов заросла кустарником, камышом. Рядом заросшие чеки, где пытались выращивать рис. Здесь-то было настоящее охотничье эльдорадо. На открытие охоты именно с этой стороны раздавалась канонада выстрелов.

Моя же охота в этих угодьях была в начавшемся сезоне первой.

Обойдя восточные склоны безымянного бугра, не подняв ни одного зайца, подошел к чекам. На заросшей дороге «жигуль». Невдалеке от него среди травы «челночили» два охотника. 

Постояв и понаблюдав за ними, решил подойти к куртине многолетнего бурьяна. Именно здесь в прошлом году был мой короткий привал.

Помню, был полдень. Во всю светило солнце, мороза не было. Ружье висело на плече, пил сладкий и густой чай. Мысли возвращали к недавно пережитым минутам от внезапных, а они именно такие при охотах по чернотропу, встреч с русаками. Теперь, когда прошло некоторое время, анализировал свои действия и видел многочисленные недостатки.

Вот неправильно прикладывал к плечу ружье – промах! Вот от неожиданности «обзадил». Промах! Заяц несется прочь.

От неудачи портится настроение. Зайцы же будто понимают это, издеваются. Итог, уже полдень, расстрелян десяток патронов и ни одного трофея.  Прошли еще пять минут. Надев рюкзак, снял с плеча ружье и направился к рисовым чекам. Дойдя к закрайку куртины бурьяна, оторопел. Чуть ли не из-под моих ног вывалил и покатил поседевший русачина.

Как в замедленном кино, прикладываю к плечу «ижевку», жму на спусковой крючок и понимаю, что до сих пор не снял предохранитель. Снимаю предохранитель, опять прикладываю ружье. Русачина же катит уже в шестидесяти шагах.

Гулким эхом звучат мои выстрелы, а заяц, не снижая скорости, скрывается в заросшем камышом рисовом чеке. 

Прошел год. Куртина бурьяна на месте, выглядит все так же загадочно. Знаю из опыта, что если по зайцу стреляли, то он не приходит на место старых лежек. Но ведь прошел год, его место мог уже занять другой длинноухий. Решаю пройти куртиной. Спокоен. Затвердил себе, что по поднявшимся зайцам буду стрелять только на расстоянии уверенного поражения. Тогда моих двух патронов «двойки» будет достаточно. Так и будет. Справлюсь с волнением, и если не добуду, то вволю насмотрюсь на русаков.

А вот и куртина. А вот и поседевший, но кажется тот же русачина. И улепетывает он так же, стелясь к самой земле.
Ружье само прикладывается к плечу. Поводка – выстрел, бежит. Ствол выносится перед головой русака, поводка, выстрел. Бежит. Бежит и, как и в прошлом году, скрывается в чеках.

Сердце, казалось, уже догоняет русака. Стучит в висках. И вдруг накатывает обида. Забыл, совсем забыл, что патронов больше нет. Остались лишь две «пятерки».

Постояв, в мыслях сказав себе все, чего заслуживаю, побрел к «челночившим» вдали охотникам.

Помогли, обменяли  один патрон с «пятеркой» на патрон с дробью первого номера. Зарядив левый ствол «единицей» побрел к дому.

Вот и Мансур. Направо – дорога к Волге и дому. Налево, тоже домой, но через заброшенный плодоовощной питомник, где, может быть, и «ждет» зайчара.

Подхожу к очередному бугру, переваливаю через его вершину, и вдруг из-под пожухлого ковыля срывается русак. Он бежит вниз. Удаляется, несколько влево от меня. Выношу стволы, выцеливаю, стреляю. Перед мордашкой русака, взметается пыль. Мимо. Опять мимо! Настроение – не до охоты, патрон остался один и заряжен он «пятеркой». Решаю напрямки, по еле заметной проселочной дороге, идти домой.

Все же зарядив «ижевку» последним патроном, иду по подножью бугра к дороге. И вдруг, шагах в двадцати от меня, из-под куста бурьяна срывается русак.

Ружье у плеча, поводка, выстрел. Заяц поднимается все выше и выше по склону. Стою и смотрю. Шагов через двести бег его замедляется, и вскоре он, присаживается. Наблюдаю за ним, и вдруг заяц заваливается на бок. Не шевелится. Бегу, забыв об усталости.

Вот он рядом. Нагибаюсь и поднимаю зайчика. Он молодой и на его остывающей тушке не видно крови. Позже, уже дома, освежевав его, увидел, что поразили русака всего пять дробин. Причем три из них, близко друг к другу вошли в грудину. Они-то, судя по всему, и стали смертельными.