По возвращении в Пензу я незамедлительно помчался к своему ближайшему другу, заядлому спиннингисту Володе Лохматову, где взахлеб рассказал ему о своих волжских приключениях, чем донельзя распалил его желание побывать на Волге.
На следующий год наш план осуществился. На сей раз третьим членом нашей компании оказался преподаватель математики нашего института Владимир Ардатов – Владимир второй. Он охотно согласился исполнять роль так называемого «нигера» с обязанностями заготовки дров для костра и поддержания порядка в стане. Нас очень устраивало, что рыбаком он не был, и это давало возможность надолго покидать стан.
На Волгу отправились на Володином мотоцикле с коляской: Ардатов – в коляске, а я – за спиной водителя.
Начало отдыха было удачным. В. Лохматову посчастливилось поймать крупную щуку под стать моей прошлой, и у нас был отличный рыбный стол. Но затем, как ни удивительно, ловля на спиннинг отчего-то прекратилась и пришлось перейти на рацион из рыбных консервов и концентратов. Ардатов, которому был обещан обильный рыбный стол, поначалу снисходительно реагировал на наши неудачи, а затем медленно стал звереть, и наконец наступил момент, когда он, грозно поблескивая очками, заявил, что если безрыбная диета не прекратится, то он сам отправится в Переволоки покупать рыбу у местных рыбаков.
Такого позора мы вынести не могли. Искали выход и решили попробовать вновь превратить спиннинги в привычные по пензенским рыбалкам донки и перейти на донную ловлю. Съездили в Переволоки и нарыли навозных червей.
К ловле приступили на вечерней заре, с конца песчаного острова. Снасти забрасывали в сторону фарватера, заходя в воду в резиновых сапогах. Сидя над спиннингами (у каждого из нас было по два), наблюдали, как медленно покачиваются концы удилищ в такт с речной волной, пока эта ритмика не прервалась серией резких рывков и на песок был «вымотан» полукилограммовый язь. За ним последовали небольшие лещи (именуемые местными рыбаками шерманами), и наше былое настроение сменилось ликованием: наконец-то мы нашли удачный способ (правда, близкий к изобретению велосипеда).
Наряду с ловлей рыбы на червя, мы активно занимались и блеснением. По пологой прибрежной полоске, проходившей под крутыми берегами почти вровень с уровнем воды в реке, было очень удобно перемещаться и делать забросы спиннингом. И очень привлекал к себе песчаный остров, перейдя на который через пролив, мы раздевались до трусов и бродили вдоль него, ловя взабродку.
Наш друг Ардатов, выполнив свои несложные обязанности, устраивался на краю обрыва и в сильный бинокль наблюдал за нашими «подвигами» на острове (если мы находились на нем) и наслаждался жизнью Великой реки.
Человек, как известно, устроен таким образом, что живет не тем, чем располагает в данный момент, а постоянным предвкушением событий, ожидающих его в ближайшем будущем. Такое состояние испытывал ежедневно каждый из нас в преддверии маленького праздника – вечернего бдения у костра и ужина, где коронным блюдом была, конечно, уха. Тогда можно было блаженно растянуться на телогрейке у костра, давая отдых уставшим за день членам, прикурить от уголька и, глядя в огонь, завести с друзьями неторопливую беседу о событиях прошедшего дня под умиротворяющее бульканье кипящей ухи.
Обязанности шеф-повара безоговорочно признавались моей привилегией. От бывалых рыбаков я усвоил рецепт приготовления двойной, так называемой «Волжской ухи», пикантный вкус которой обеспечивается мякотью предварительно сваренного и размятого в бульоне спелого помидора и добавкой едва уловимой дозы натертого чеснока. Никаких бытующих в рыбацких байках добавлений пшена или тем более водки я никогда не признавал и не признаю до сих пор.
Обстоятельства сложились так, что следующий визит на свои места на Волге мы нанесли лишь летом 1970 года. У Володи Лохматова был уже «Москвич-412». Володи Ардатова уже не было в живых, заменил его еще один Владимир с «редкой» фамилией Иванов, которого мы в шутку прозвали за его прошлое «туристом-расстригой».
Осмотр реки с крутого берега первоначально вызвал у нас состояние шока: из-за сооружения Балаковской ГЭС уровень воды в Волге заметно вырос, затопив так полюбившийся нам песчаный остров с затейливо врезавшимися в него заливчиками-фьордами, в которых мы добывали окуней и щурят. Хуже того, вода затопила всю прибрежную полосу и основания старых ветел, вплотную подступив к подножью каменистых обрывов и породив вопрос: как теперь перемещаться вдоль реки со спиннингами, когда даже размахнуться при забросе будет сложно? В возхдухе запахло отступлением. Но здесь выручил неизменный Лохматовский оптимизм с его любимым афоризмом «Всё образуется». На следующий день, спустившись вниз, мы обнаружили узкую щебенчатую полоску, позволявшую ходить вдоль каменистых обрывов и делать забросы. В некоторых местах полоску преграждали огромные камни, отвалившиеся от круч, на которые требовалось забираться и не без удобств использовать как платформы.
В затопленных основаниях деревьев и кустах обосновалось много хищной рыбы, среди которой нас особо удивил достигавший внушительных размеров голавль, любящий держаться в небольших речках вроде наших пензенских. Появились, правда, и зацепы в корягах с потерей блесен, но и к этой трудности мы тоже как-то приспособились. Рыбный стол обеспечивался исключительно блеснами.
В последующие годы мы стали регулярными посетителями своего места, не гнушаясь даже поездками на пару выходных дней и продолжительными выездами на отдых с женами, детьми и друзьями. Тогда в стане набирался такой табор людей, что потребность в ухе измерялась уже масштабами ведра. Чтобы прокормить всех, пришлось наряду с блеснением пользоваться ловлей донками-закидушками с берега, а также ловлей бортовыми удочками из-под привады с заякоренных лодок. Добычей становились лещи, шерманы и язи.
Тяга к посещению этих мест, найденных благодаря счастливому случаю, у нас росла год от года. Память цепко хранила и никак не хотела покидать волнующие воображение картины: широкие, тянущиеся за рекой поля и луга с разбросанными по ним островками перелесков; глубокие, будто врубленные в берега гигантскими клиньями, овраги (на местном говоре – бараки) с крутыми, сбегающими вниз, в сумрачную мглу склонами; необъятная, захватывающая дух ширь пространства, раскрывающаяся с головокружительной высоты круч.
Даже грозы на Волге имели какой-то особый, непривычный для нас размах, который хочется назвать космическим за свинцовую черноту туч, ослепительные зигзаги гигантских молний и оглушительные удары грома, раскатывающегося по широким волжским просторам.
Долгое время мы не могли понять, почему наше место сохраняло тот облик, каким мы оставляли его при отъезде. Когда-то мы спустились вниз по круче и обнаружили под нашим камнем окно полукруглой формы, а за ним – узкий, уходящий вглубь берега лаз. В него мы всякий раз при отъезде убирали ведро для воды, купленное в сельмаге, а когда приезжали через год и находили его в целости и сохранности, радовались ему как старому другу. И лишь позднее поняли, почему никто не занимал этого места. Причиной было нежелание поднимать воду из реки по небезопасной круче.
В начале 80-х годов описанные выше места стали заметно деградировать. У стоявших в воде деревьев подгнили корни, они попадали и были унесены паводками. Вместе с ними исчезла и обитавшая между ними рыба. Местность стала привлекать возможностью дачного строительства население близко расположенного города Тольятти. Строительство, видимо, приняло массовый характер и в короткие сроки было завершено.
Летом 1986 года я возвращался с друзьями с рыбалки на реке Урал в Казахстане и нам захотелось посетить наши места под Переволоками, но в предвечерние часы мы стали свидетелями огромного встречного потока машин, принадлежавших, вероятно, возвращавшимся со своих дач горожанам...
Зная, что среди дачников значительную часть должны составлять любители-рыболовы, можно предположить, что рыбные запасы в области дачного поселка заметно поубавились, и поездка в эти края может носить лишь ностальгический характер. К тому же, разбивка лагеря в чьем-либо саду или огороде выглядела бы неуместной.
Комментарии (0)