Гонял же он всех без разбора. А поскольку жаворонки и другие певчие обитатели полей были наиболее доступными, то и обращал он свое внимание исключительно на них, совершенно игнорируя настоящую дичь.
С большими мучениями удалось наконец, уже после открытия охоты, обратить внимание 10-месячного легаша на настоящую дичь, когда мы набрели с ним на пастбище, сплошь усеянное дупелями, встреча с которыми нос к носу повергла в изумление хвостатого недоросля. То ли в молодой собачьей башке повернулся наконец-таки какой-то охотничий выключатель, то ли в августе жаворонков стало меньше, но после пары-тройки таких встреч, заставивших пойнтера замереть на стойке с выражением явного изумления на морде, настоящую дичь он начал отличать. Но его поиск приобрел целенаправленность только после случая, когда, отчаявшись заинтересовать его другими способами, я застрелил куропатку, взлетевшую из-под его стойки. Взяв в руки волочившуюся за ним корду, я навел его на битую дичь, и тут до него дошел смысл происходящего. А когда, спрятав куропатку в сетку, я навел его тем же способом на переместившийся выводок, картина мира в собачьем мозгу окончательно перевернулась.
До конца сентября мы охотились уже по-взрослому. Я старался пресекать попытки собаки рвануть за улетающей из-под носа дичью. Удавалось это не всегда, но преследуемую им птицу я принципиально не стрелял и, как мне казалось, достаточно строго контролировал молодого легаша, реакция возбуждения которого явно доминировала над реакцией торможения.
Получить диплом в том году мы даже не пытались, главное, что рабочая собака у меня уже была. К следующей весне легаш повзрослеет, остепенится, зиму и весну мы поработаем над общим послушанием и комнатной дрессировкой. Так что диплом, мечтал я, у нас почти в кармане.
Но, увы, проводимые в конце мая состязания пришлось пропустить из-за моей болезни, а когда к середине июня впервые в новом сезоне я вывел Агашку в поле, понял, что к испытаниям он не готов. Жаворонки опять в изобилии крутились над его головой, и он, как оказалось, интереса к ним вовсе не потерял. Правда, настоящую дичь он тоже искал. Но жаворонки портили все. То он начинал делать по ним стойки, то, оказавшись дальше 15 м от меня, срывался в погоню без стойки за порхающими над ним птахами (такое расстояние он определил как безопасное для ослушания, храня, очевидно, память о прошлогодней корде). Самое страшное, что он начинал срываться в погонку и за настоящей дичью после стойки!
Пришлось снова прицепить корду. После нескольких уроков второпольный пойнтер начал снова походить на работающую собаку. Но как же все это было ненадежно! А июль шел к концу, так что приходилось ставить пойнтера на испытания, рассчитывая на везение: авось певчая птаха не подвернется ему под нос в самом начале, и тогда он достойно сработает по перепелу. «Авось» меня, однако, подвел. Первый раз на индивидуальных испытаниях, второй – на «Киндере». Оба раза собака была снята за погонку.
К исходу июля пришла, наконец, посылка от дочки из Франции: последняя моя надежда – электрический ошейник. Но заморская «высокая технология» дрессировки, изготовленная в Китае, оказалась не менее капризной и непредсказуемой, чем молодой пойнтер. Во-первых, радиус действия в 300 метров – неправда. Хотя если убрать один нолик, то на такой дистанции через раз электрошок все-таки срабатывал. Во-вторых, батарейки хватало в лучшем случае на три-четыре импульса, после чего эффект от нажимания сразу на все кнопки дистанционного пульта управления был нулевой. В третьих, овладеть тонкостями эксплуатации этого устройства удалось лишь постепенно, по мере накапливания опыта, так как никаких технических инструкций к ошейнику не прилагалось, кроме чисто рекламного ролика о том, как под его воздействием собачка становится послушной и понятливой.
Но и те немногие уроки послушания, которые удались точно так, как это рисовалось моему воображению, – погнавшийся за птицей неслух слышал грозную запрещающую команду и затем получал электрошоком по шее, – заметно переменили картину. Последнюю попытку сезона пройти полевые испытания я предпринял после недели электрической натаски.
Спущенный с поводка Агашка стильным пойнтерным карьером начал ходить широкими галсами против ветра и уже на третьей или четвертой параллели потянул, подняв вверх чутье, и, сделав насколько замедленных шагов, застыл на стойке. Вознеся про себя благодарственную молитву за то, что собака при этом оказалась от меня не дальше десяти метров, то есть в зоне послушания, я поспешил занять место непосредственно рядом и скомандовал: «Вперед!» Собака не вышла из оцепенения. После второй команды и моего собственного шага вперед Агашка медленно сдвинулся со стойки, протянул еще метров десять и опять застыл. Догнав его, я дал команду опять – все повторилось. Бросил через плечо экспертам: «Собака явно идет за тетеревиным выводком», снова догнал пойнтера и послал его вперед. Агашка, определив по воздуху своим локатором нужное направление, так же медленно, как и прежние два раза, стронулся с места и повел нас вперед еще метров на 10-15 и вновь превратился в статую.
– Достаточно! – услышал я за спиной.
– Как достаточно? Мы ведь еще не подняли птицу! – удивился я.
– То-то и оно, что не подняли, а подряд три пустые стойки собака сделала и согласно правилам испытаний снимается. С такой собакой охотиться нельзя: у нее слишком тугая подводка, а вы даже не пытаетесь ее подтолкнуть вперед. Раз не идет сама, дайте ей пинка, подтолкните, что-нибудь сделайте, чтобы она шла вперед побойчее».
Так неожиданно закончился этот сезон испытаний. Раньше у меня собак с тугой подводкой не было, да и в случае с Агашкой я второй сезон подряд боролся с противоположным недостатком – с погонками. И только было начал с ними справляться, как выяснилось, что к числу изъянов моего легаша относится еще и нерешительность. Правда, ее проявления я замечал и раньше. Например, придя домой с прогулки, Агашка никогда ни по команде, ни сам, как другие собаки, в ванную комнату не заходил, чтобы мыть лапы и брюхо,– его всегда приходилось туда заталкивать. Грешил он этим и в поле, но я не придавал этому особого значения, так как в конце концов мы всегда настигали дичь и тетеревиные выводки. В этой манере он работал именно по тетеревам, поднимая их один за другим в пределах выстрела. С перепелами таких проблем не возникало: они либо сразу, либо со второй-третьей стойки поднимались под выстрел. Лишь по коростелю такая слишком осторожная и нерешительная манера работы собаки была явно неудачной…
Так все повторялось до конца второго Агашкиного поля на практической охоте. Он все так же лихо носился на широких галсах, так же стильно прихватывал верхом запах птицы и красиво замирал на стойке. А дальше… Я его и так и эдак заставлял быстрее и решительнее бросаться «вперед», но… Однажды, желая, очевидно, показать всю глупость моих действий, он рванул вперед после моего толчка и бежал до тех пор, пока из-под его ног не сорвался выводок в полдюжины тетеревов, но уже за пределами выстрела. После этого, не пытаясь преследовать улетающую дичь, он повернулся к ней задом и апатично потрусил назад ко мне. Это меня совсем обескуражило. Выхода из тупика до конца второго поля я так и не нашел. А с собакой, с которой, по словам обидевшего нас эксперта, «охотиться практически невозможно», я за месяц взял около сотни штук дичи, хотя с перепелом – главной дичью легашатника в наших местах – в том году было небогато.
Тренировки с целью поставить работу собаки в полном соответствии с правилами испытаний, возобновились в мае. Теперь, не забывая о пресечении погонок, основное внимание я сконцентрировал на стимулировании более энергичной подводки с подъемом дичи. Именно на стимулировании, а не на принуждении подталкиванием, пинками и пр., что обычно советуют в таких случаях. Подсказал это мне эксперт, судивший ринг легавых на выставке, посокрушавшись по поводу того, что у пойнтера с таким замечательным экстерьером на третьем году жизни все еще нет рабочего диплома. Выслушав мою исповедь, он посоветовал:
– А Вы попробуйте его не принуждать, а поставить в положение, в котором он сам начнет двигаться вперед.
– Каким же способом?
– Загородите ему чутье рукой, а лучше шляпой – он потеряет струю запаха и, чтобы поймать ее вновь, посунется вперед. Как только остановится, повторите.
При всей его немудрености прием cработал: собака действительно начала двигаться вперед сама, и подталкивать ее уже не было необходимости. К середине июля я отважился поставить собаку на испытания в Каданке.
Зной, стоявший уже вторую неделю, иссушил поля, столбик термометра днем переваливал далеко за 30 градусов, так что испытания проводились на рассвете с пяти часов до семи, «пока роса не обсохнет». Трава оставалась сухой всю ночь. И немудрено: ведь даже под утро температура была выше 20°. Какая уж тут роса! Утро было почти безветренным. Лишь периодами в воздухе возникало какое-то едва уловимое движение. Ни на что не надеясь я пустил Агашку в поиск. Каждые 10 минут он подбегал ко мне и жадно пил воду, запаса которой едва хватило на полчаса работы. Наконец Геннадий Иванович скомандовал:
– Идем к машине. Все, что собака была способна показать в таких условиях, она показала.
Агашка сделал две работы, в том числе по небольшому выводку перепелов, три из которых поднялись один за другим перед застывшей на стойке собакой на крошечном пятачке, в траве по пояс. Эксперт заметил, как я, командуя Агашке «вперед», каждый раз подставлял ему под нос свою панаму.
– Это правильно. Подводка у него тугая. Только не толкайте его ни в коем случае сзади, это вызовет противоположную реакцию сопротивления, и собака будет только упираться всеми четырьмя лапами.
Оценки были невысокие, но экзамен мы выдержали. В Агашкиных документах появилась, наконец, запись о присвоении ему Д-3 по перепелу. А если учесть условия, в которых собака в принципе имела право не сработать вовсе, то диплом был по-настоящему боевым и заслуженным.
Через полтора месяца, на последних состязаниях полевого сезона-2010 «Русское поле» в Тульской области, Агашка подтвердил, что диплома он заслуживает. Условия на этот раз были прекрасные: ветер, умеренная температура, влажная трава, дичь в угодьях,– словом, лучше не придумаешь.
Еще бы Агашке научиться энергичнее и быстрее подводить к дичи, так получил бы Д-2. Во всяком случае скорость хода, широта и правильность поиска, стиль, стойка, чутье вызвали одобрение судейской коллегии: «По перемещенной он сработал просто классно! Мы оценили его работу в 71 балл и, если бы на первой работе он не медлил и не сделал три стойки по одной и той же птице, получил бы вполне заслуженно Д-2. А так, извините, мы чуть было не сняли его с испытаний, но дали вам последний шанс, и вы его сумели оправдать. Попробуйте, что ли, сами поэнергичнее прыгать вперед. Может, он с Вас пример начнет брать, и тогда милости просим за дипломами более высокого достоинства».
Ну что ж, собачья жизнь в неполные три года только начинается!
Комментарии (0)