Друзья-охотники!
Каждому из вас наверняка попадались на глаза объявления: пропала собака... Редко, кто дочитает его полностью. Какая-то собака, в каком-то районе пропала на охоте... Только владелец собаки вздохнет сочувственно и подумает с беспокойством о своем питомце: «Не дай, Бог...»
В то лето я планировал охотничью экспедицию в удаленный район области, на который давно заглядывался. Было там хорошее болото в стороне от дорог и жилья. По карте облазил интересующие меня угодья. И вот открытие. Мы с Норкой – сукой фокстерьера в предвкушении праздника едем в дизеле.
Ехать далеко, несколько часов, с двумя пересадками. Но это мелочи. Нас ждут еще незнакомые лес, поле, интересное болото, ночевки у костра. И вот мы в угодьях, душа поет. Мы сильны и здоровы, нам море по колено. Норка работает, как спаниель. По набродам находит коростелей и тетеревов. По компасу вышли к болоту, которое заполняло ольховую низину и уходило далеко в лесной массив. Километрах в трех от болота должна быть деревенька – по карте «не жил».
День прошел, и для ночевки я выбрал сухой пригорок рядом с водой. К вечеру пошел небольшой дождь, но сушняка было достаточно, и я предвкушал ужин и спокойную ночь. Люблю я ночи у костра в настоящих угодьях. Особенно интересно у воды, когда не видимая днем живность выходит из своих убежищ. И тогда кто-то пищит, шуршит, шлепает по воде. Ночная жизнь – борьба. Ухо привычно угадывает визг норки, беспокойные переговоры уток, плеск кормящейся ондатры. Собака не может игнорировать этот концерт и лезет в болотные джунгли. Там она «наводит порядок», и дикари, испуганные, уходят подальше от нашей стоянки. Я полулежу, прихлебывая чай.
Тент спасает нас от уже осенней мороси. Ночь глухая, темная, облака наволокло. Фоксиха где-то за спиной с остервенением выгрызает из дерна мышей... Очнулся от лая... Вскочил, еще не сообразив, что происходит. Отошел в тень. Собака стояла в свете костра напряженная, «кочерыжка» нервно дрожала. Она лаяла с паузами, размеренно и очень низко. Меня неприятно удивило, что Норка не проявляла активности, а только поворачивалась вслед чьим-то перемещениям. И лай у нее был скорее недоуменным, чем агрессивным. Нерешительность фокстерьера настораживала.
В принципе, она никого и ничего не боялась. Она готова была вцепиться в любое живое существо, до которого дотягивалась: в человека, лошадь, кабана. Ежей она жевала вместе с иголками. Но сейчас все пошло как-то не так. Мы стоим по разные стороны костра – она вся на виду, а я за ее спиной, в тени. Эх, Норушка, друг ты мой... Я услышал близкие шлепки по воде и успеваю уловить две зеленые точки, тут же погасшие. Поднял ружье, но темнота непроглядная. Только еще услышал всплески от прыжков по мелководью. Норка как стояла около костра, даже не сделала попытки преследовать. Ругнул себя за медлительность. Пальнуть бы. Но в кого? Стрелять на авось не приучен. Может, это собаки? Но почему все молча? Норка все еще стояла, шумно дыша. Потом пошла к воде, очень внимательно обнюхала следы, постояла, как бы раздумывая, и вдруг метнулась в темноту. Она погнала с голосом! Но отдавала голос без азарта, а как бы по необходимости. Судя по голосу, собака пошла по дуге, шагах в пятидесяти.
Неожиданно лай оборвался. Такое впечатление, будто собаку прервали на полуслове, заткнув ей пасть. Как мешок на голову одели. Этого еще не хватало! Ни звука. Никакого движения. – «Нора! Нора!» – нет ответа. Была же собака рядом, под руками, и пропала. Что делать? Начал стрелять. Так всю ночь и простоял. Сжег десяток патронов. Едва дождался утра, кинулся к воде, может, где-то есть пятачок грязи, но только вода и осока. Покружил по полю – нет следов. Перекусив, чуть не бегом пошел по краю болота по направлению к ближайшей деревне. До нее около восьми верст по карте, а ногами пришел после полудня. Моросило уже прилично. Редкие старики на улице. Одни старики по огородам. Никакой собачки не видели. Да и по спокойно гуляющим курам видно было, что фокс сюда не заходил. Решил возвращаться на старую ночевку, вдруг она будет там ждать.
Дождь шел уже долго – хороший, нормальный осенний дождь. Торопился до темноты вернуться, подготовить ночевку. Места низкие и так сырые, а тут еще дождь. Через час сухими на мне были только патроны, спички и сигареты. Все было против меня. Как будто кто-то испытывал: пропала собака, дождь. Что с Норкой? Где она... Ей шесть лет. Во многих переделках уже побывала, часто охотились в новых местах. Не могла она просто потеряться... Нашел свое кострище. Кусок колбасы так и висел на ветке рядом со шляпой.
Последняя надежда рухнула. Натянул тент. Уже поздние сумерки, с дровами плохо, сухостойный дубок, на который рассчитывал, рассыпался в труху. Вода везде! Ей пропитан я, лес и все, к чему я прикасаюсь. Всегда беру с собой несколько таблеток сухого горючего. Пытаясь развести огонь, я их все использовал, но все, что я приготовил, только дымило. Весь день я ничего не ел, весь день на ногах, не пил горячего чая.
Весь день лез по лесной целине, стрелял, звал собаку. Вечер, дождь. А я без огня, скрючившись под тентом, в мокром, мокрыми руками пытаюсь заставить гореть сырые деревяшки. Если не будет огня, я уж как-нибудь переживу. Но трястись всю долгую осеннюю ночь в темноте, холодным и голодным... не дай, Бог, испытать. Но ничего, что-нибудь придумаю. Вот только Норка... Вспомнилась реклама из некоторых охотничьих изданий: «Егерское обслуживание... сауна, бильярд...» Кто-то это тоже называет охотой. Охоты, как и люди, разные... И грустно, и смешно...
Кружа возле привала, нашел еловый пень высотой в пояс. Рискуя засадить топор в ногу, на ощупь, изрубил его в щепки, добираясь до сухой сердцевины. Есть старое правило: чем медленнее разжигается костер, тем быстрее он загорится. Но в такую сырость... Постарался сделать все как надо. Чувствовал – это последний шанс. Я всегда беру фляжку спиртного – ночевка в лесу дело непростое. Хотелось согреться, как-то взбодриться. Сделал несколько больших глотков, но, видимо, от всего пережитого водка прошла как в пустоту.
От отчаяния стал плескать водку на тлеющую щепу. Бесцветное пламя на мгновение вспыхивало и гасло. Я сидел около кучи тлеющей щепы. Делал несколько глотков и опять плескал. Огненная жидкость сделала свое дело. Ситуация была мистической: я накормил огонь и он отблагодарил меня. Оставшиеся несколько глотков суеверно оставил на крайний случай. От коленей шел пар. Искры летели на мокрую штормовку и гасли, не прожигая ее. Теплые волны дыма окутывали меня, снимая скопившееся напряжение. Я так устал, что уснул сидя с кружкой чая и сигаретой в руках.
Ночью, очнувшись от болезненной дремоты, расстрелял последние патроны, даже и не зная зачем. На следующий день вышел к заброшенной деревне. Нашел землянку, оборудованную в погребе, но, судя по следам, сюда давно уже никто не заходил. Возвращался в город последним дизелем. В вагоне подсел ко мне мужичок, из местных – охотник охотника видит издалека... «Прокоптился ты крепко. Как успехи?» Рассказал. Тот удивился: «Так ты не понял? Это же волки твою собачку-то...» Вот оно. Это слово. Волки! Да все я уже давно понял. Боялся только думать об этом.
Надеялся, может, обойдется. А тот меня добил: «У нас тут на прошлой неделе телят зарезали... А посередь болота, где ты кружил, есть сухие гривки, там они и плодятся». Говорить больше не хотелось.
Через несколько дней зашел в контору областного охотничьего общества, приколол объявление: «В... районе пропала собака – сука фокстерьера... Белая, на спине черное пятно... Вознаграждение...»
Может, кто видел? А?
Комментарии (0)