Всякий раз, отправляясь по весне на свидание с Онежским озером, отвечаю провожающим меня, что там, в Карелии, ждет самая замечательная подледная рыбная ловля – по последнему льду.
У жителя Средней полосы такой ответ не вызывает вопросов: они уже встретили весну, встретили первых перелетных птиц, слышали голоса весенних ручьев. А что касается рыбной ловли по последнему льду, то тут мои друзья, и на этот раз остающиеся в столице, хорошо знают, что лед по подмосковным водоемам к апрелю бывает уже настолько плох, что власти вправе запретить всякую подледную рыбную ловлю.
Но это здесь, а там, на Севере, где зиме удается похозяйничать вовсю даже в первую декаду апреля, до настоящего последнего льда в конце марта еще далеко. И, честно говоря, я должен был бы ответить провожающим, что и в этот раз еду не на последний, а просто на весенний лед.
Увы, того самого колдовского последнего льда, о котором удачливые рыболовы частенько складывают настоящие легенды, мне до сих пор так и не удалось дождаться на моем Пялемском Онего, хотя вот уже шестую весну встречаю здесь с коловоротом и зимней удочкой в руках... Так уж складывается, что отправиться в весеннее путешествие к Онежскому озеру могу и пятнадцатого, и двадцатого марта, а вот остаться там дольше первого апреля у меня никак пока не получается.
Вот и не удавалось мне до сих пор увидеть, как с ледяного панциря, прикрывавшего всю зиму чашу Онего, сходят талой водой последние снега, как отходит от берегов, вздрагивает и поднимается вдруг онежский лед, наконец сухой, но еще сине-зеленый в частой седоватой сетке-трещинках... Вот тут-то и определял я начало чудной сказки по имени Последний лед.
Когда-то, когда северные весны встречал я на берегу Пелусозера, мне и выпадало каждый раз быть свидетелем всех без исключения весенних событий – от первого, по-настоящему весеннего солнца до последней озерной льдины, вынесенной на прибрежные камни проснувшейся после зимнего сна тяжелой волной.
Когда по льду озера лежит еще не тронутый, не потревоженный солнцем белый-белый снег – это еще самая настоящая зима, хотя солнце уже весеннее, яркое, слепящее глаза... Но день за днем солнца все больше и больше, и вот наконец замечаешь, что снег, который скопился за зиму на озере, будто осел, прижался ко льду, а там и начал понемногу плавиться под солнечными лучами, оставляя после себя хрупкие льдистые корочки...
Ото дня ко дню снега по озеру все меньше и меньше. И хотя ночные морозы еще жестко останавливают явившееся тепло, но с каждым днем все шире и шире к полудню лужицы живой воды там, где с утра еще видел ты остатки недавнего снега. И очень скоро по всему льду, от берега до берега, станет расплываться-расходиться талая вода.
Когда ночные морозцы стихают, отступают совсем, полая вода от расплавившегося снега уже не замерзает на ночь, не укрывается ледком, а остается живой, открытой до следующего дня. И как раз тут, на эту воду и являются наши первые северные перелетные птицы – чайки.
Прилетят чайки, заголосят, начнут плескаться в весенних лужицах, разошедшихся по льду, тут, считай, последний лед совсем рядом.
День-другой подержится весенняя вода сверху на льду, а там найдет дорогу в озеро, уйдет, и озеро, получив живую подмогу, будто сразу проснется, вздрогнет, отойдет ото сна и поднимет на себе поднадоевший ледяной панцирь.
Вот тут-то и спеши с утра пораньше на лед. Ищи вчерашние лунки – они теперь не замерзают на ночь. Опускай блесну и жди растревоженных весенней водой, только что поднявшихся из зимних глубин бойцов-окуней.
Если еще только вчера-позавчера ты разыскивал этих самых окуней по большей части лишь около дна, то сейчас, когда лед поднялся, окуни, будто ошалелые, носятся по всей толще воды, и другой раз не успеешь опустить в лунку мормышку или блесну, как полосатый разбойник уже тут как тут.
Веселое, озорное это время – последний лед, когда забыты сразу и напрочь все еще вчерашние расписания подводной зимней жизни, и обитатели озера будто торопятся погулять, поноситься после долгой и тяжелой зимы.
Торопишься и ты – последний лед часто живет недолго, и если не выпадет тут ночных морозцев, то совсем скоро седоватая сетка-трещины расходится по льду все шире и шире, все дальше, глубже в лед уходит эта самая «седина». А «седина» – первый признак того, что морозные кристаллы льда начали разрушаться, крошиться в снежное крошево, а оттого и все больше седеть. И когда такого последнего, седого льда, да еще и напитанного снизу озерной водой, уже много, будь осторожен – вот-вот «седое» пятно может разом провалиться под твоей ногой: распадется лед на кристаллики-столбики – и ты тут же окажешься в ледяной воде.
Нет, я обычно не очень побаивался последнего льда, и если ночью приходил морозец, все-таки выбирался на озеро, но далеко от берега не отходил и спешил вернуться домой еще до того, как солнце прогонит со льда ночной мороз. И в это, самое рискованное для рыбаков время наш окунь отменно ловился на любую предложенную ему снасть... Но ловить рыбу со льда уже просто не хотелось. И интерес к подледной ловле начинал пропадать еще до того, как путешествовать по льду действительно становилось опасно.
Дело было, видимо, в том, что здесь, на отживавшем свой срок льду озера, на этом последнем островке зимы, ты очень скоро начинал чувствовать себя как бы не в своей тарелочке: здесь лед, холод, память о недавних ледовитых морозах, а совсем рядом, на берегу уже настоящая весна.
И как хотелось потом, на том же Пялемском Онего, встретить, хотя бы еще только раз, удивительные дни последнего льда. Но все не выпадало и не выпадало такой встречи вот уже столько лет подряд...
Но вот весна 2007 года... После гнилой, непонятной зимы и весна подходила к озеру странно, необычно: стояли холода, морозы. Снега на льду почти не было – и мы путешествовали по всему озеру без лыж. Рыба ловилась плоховато. Рыбаки поговаривали, что кто-то где-то вроде бы встретил недавно сига – мол, сиг сунулся сюда, поближе к реке, а там вдруг пропал...
Я тоже искал эту чудесную онежскую рыбу, будто выделанную из живого серебра, но пока обходился лишь небольшими окуньками, совсем не по-весеннему все еще жмущимися к самому дну.
Искали мы и хариуса, который вот-вот должен был подойти к устью реки – река у нас, хотя и не слишком бурно, но уже шумела подо льдом. И от реки рыбаки в этом году не ждали пока ничего доброго: снега в лесу мало, мало будет и воды.
Но все равно отпущенное нам на озере время шло и шло своим чередом, и мы только отмечали день за днем, проведенные на льду, отмечали немного грустно и, конечно, не переставая надеяться на лучшее. И лучшее вдруг вроде бы показалось, а там и пришло...
День, другой – солнце и тепло, без ночных морозов. И снег, спрессованный снег нынешней зимы, почти тут же обернулся талой водой и, как по-Щучьему велению, чуть ли не на глазах скатился со льда в озеро. И на следующее утро мы вдруг увидели у себя под ногами сухой-сухой лед, покрытый сплошь седоватой сеткой-трещинами.
Приглядываюсь к вчерашним, уже не замерзающим ночью лункам и отмечаю, что вода в лунках будто опустилась – так и есть: вслед за растаявшим снегом лед на озере, как и положено ему в последние дни жизни, поднялся, всплыл.
Да, это был наконец последний, сухой лед... Солнце, тепло, никакого движения воздуха. Устраиваюсь на стульчике возле вчерашней лунки, отпускаю в лунку мормышку и вижу, что она не тянет за собой леску. Думаю, леска зацепилась за край лунки, беру ее в руку и тут же чувствую, что снасть кто-то резко тянет в сторону... Подсекаю, уже не удилищем, а рукой, и этот «кто-то», остановивший мормышку почти под самым льдом, начинает кидаться из стороны в сторону...
Этот «кто-то» оказывается двухсотпятидесятиграммовым окуньком.
Мормышка в лунке, и снова точно такой же окунек возле меня на льду.
Откладываю мормышку и опускаю в воду блесенку, узенькую, бело-желтую, с крючком-обманкой, скользящим по леске выше блесны.
Блесна приготовлена у меня для сига, она не ныряет в воду, а опускается вниз неспеша, как спиннинговая блесна «профессор», но только покачивается-дрожит из стороны в сторону куда изящней и быстрей.
Блесна тянет за собой леску: метр, два – и снова окунь, и опять совсем неплохой...
Так и есть, рыба вслед за льдом поднялась со дна озера...
Проверяю соседние лунки – здесь блесне удается опуститься поглубже, но и тут окуни не дают ей добраться до дна. Меняю еще раз лунку – и снова окуни, окуни и окуни...
Солнце, тишина, сухой лед – сижу и блаженствую в этом весеннем раю... Но, увы, уже сегодня вечером нам придется собираться в обратный путь...
К дому бредем счастливые, наполненные не то доброй усталостью, не то просто разморенные от нагрянувшего наконец щедрого тепла.
И тут, уже у самого берега, слышим громкий разговор-крик вернувшихся домой наших чаек.
До свидания и спасибо тебе, Пялемское Онего, спасибо за все, а главное, за твой сказочный самый последний лед...
Комментарии (0)