Это не охота!

Судя по тексту, стреляли еще по другой косуле и по зайцу, последнего дважды «накрывало» картечью. К сожалению, финал охоты описан противоречиво. Ясно, что автор и его друг Юрий стреляли по разным косулям. Естественно, что после стрельбы каждый начал проверять следы «своего» зверя, по-другому просто не бывает. Юрий сообщил о наличии крови на следах и своем попадании, но затем (непонятно как) оказалось, что он промахнулся, и эта косуля «преспокойно…ушла в лягу», т.е. спаслась.

Так тоже не бывает, чтобы сначала кровь на следах, а потом вердикт о промахе. А о решении не заморачиваться проверкой следов стреляного зайца написано правдиво.

В самом деле, зачем пескари, когда есть караси? Главное, охотой и собой «ударная бригада» довольна.
 

Описан характерный для нашего времени эпизод, причем автор совершенно искренне оценивает его положительно. В его понимании это – охота. По моему мнению, действия дружной команды похожи на охоту так же, как изнасилование похоже на любовь. Преследование дичи на технике – занятие безнравственное и преступное, оценивать его положительно нельзя. То что стрельба велась не с колес, дела не меняет. Ведь когда для загона зверя на номера применяют вертолет или мотопараплан или когда после погони на снегоходе для выстрела спешиваются, то называется это совсем не охотой. А здесь косуль 10 км гоняли на пределе возможностей УАЗа. Даже волки так не гоняют!
 

Все просто. Зверовая охота – занятие серьезное, требующее профессионализма и даже искусства, но отсутствие оных легко заменяется вездеходной техникой. Но внедорожников уже больше, чем потенциальных трофеев. Потому и угодья пустеют. А отправь эту «ударную бригаду» на охоту пешком – наверняка все косули живы останутся.
 

Еще один аспект. По словам автора, в предыдущие выезды их команду преследовала неудача. Поверим, бывает, даже у опытных охотников, великолепно знающих угодья. Хотя в начале сезона день длиннее, зверь еще не настеган и его просто больше, отсутствие удачи важнее. Но глобального невезения со всеобщим фартом в последний день не может быть даже теоретически. У нас же подавляющее большинство лицензий закрывают из года в год в конце сезона! Тенденция однако!
 

Да, именно так наш народ адаптировался к искусственно созданному дефициту лицензий. Знаю, как дружные команды на 1 лицензию по 10 и больше косуль добывали и как первый в регионе цветной ксерокс (он в КГБ появился) охотники сразу для размножения лицензий приспособили, и т.д. Зверовая охота восточнее Уральского хребта всегда лимитируется только потребностью в добыче и доступностью последней. Это традиция. Но сейчас, когда потребность в добыче выше репродуктивного потенциала популяций объектов охоты, а доступность этих объектов повысилась, эта традиция уже не соответствует времени. Вроде все это ощутили и понимают. Но охотники при анонимных опросах на вопрос: «Как вы относитесь к незаконной добыче копытных?» – всё еще честно пишут: «Да, относимся».
 

Убежден, что применение техники для преследования дичи не может стать традиционным. Ведь традиция – это коллективный опыт поколений. Пока у нас в угодьях лихо раскатывают дружные команды на внедорожниках, эти угодья обречены на нищету. Следовательно, детям этих стрелков зверовая охота на малой родине уже не светит.
 

Считаю, что здесь нужно рассказать об одной эвенкийской народной традиции. В недавнем, по историческим меркам, прошлом, когда эвенки вели традиционный кочевой образ жизни, голод в конце зимы был их постоянным спутником. Так вот, эвенки считали, что пользоваться волчьей добычей, даже в виде целой свежей туши копытного зверя, допустимо только в одном случае – при непосредственной угрозе голодной смерти и отсутствии любых других шансов утолить голод. Откуда взялась такая, на первый взгляд, нерациональная традиция? Остатки добычи волков – доступная, так необходимая белковая пища, с которой легче пережить зиму, сохранив поголовье домашних оленей. Защита от вероятного заболевания? Но бешенства у таежных волков практически не было, к тому же успешно охотиться на копытных может только здоровый хищник. От прочих вероятных болезней можно защититься термообработкой мяса, дрова в тайге есть всегда. Следовательно, причина появления традиции иная. Вероятнее всего, наблюдательные таежники имели возможность убедиться в том, что потребление волчьей добычи приводит к крайне нежелательным последствиям, страшнее которых только смерть. Ведь волки, как правило, берут крупную добычу после ее преследованья. Загоняемое животное испытывает негативные эмоции, что влияет на качество его мяса. Ведь когда у зверя в крови избыток адреналина и, возможно, еще чего-нибудь, о чем мы не знаем, это бесследно не проходит.

Звери, которых гоняют на внедорожниках или снегоходах, испытывают те же ощущения, что и жертвы волков.
 

Современные механизированные добытчики, считающие себя удачливыми охотниками, рано или поздно придут к тем же выводам, что и эвенки в незапамятные времена. А пока они еще экспериментируют над собой и своими близкими, угощая их вырванным у природы куском мяса. Возможно, кто-то из них уже лечит детей от непонятно откуда взявшейся болезни. Плата за удовольствие, получаемое от очередной констатации факта превосходства техники над живой природой, может оказаться страшной.

Эксперимент масштабно продолжается, но в природе все связано. Когда нарушают ее законы, она мстит. Причем обычно не тем, кто нарушал эти законы.
 

Мы люди и потому обязаны быть людьми всегда, в том числе и на охоте. Хотя охотзаконодательство далеко от совершенства и от жизни, а контроля за действиями охотников в угодьях нет и не ожидается, кажущаяся свобода выбора наших поступков была и будет ограничена рамками общепринятых неписаных законов, обязательное соблюдение которых естественно для нормальных людей. Например, охотникам не надо даже напоминать о необходимости проверки следа стреляного зверя – они это делают всегда.