Вятская пятидневка

Первый, неудачный, выезд на медведя год назад показал, что к этой охоте надо подходить обстоятельно и не спеша. И вот я в далекой Кировской области. Впереди целых пять дней охоты, и, удобно устроившись на лабазе около четырех часов дня, я засел караулить свой шанс.

Стоял ясный солнечный день, и, несмотря на сильный ветер, шумевший в кронах деревьев, на небольшом овсяном поле, окруженном стеной высокого леса, было относительно спокойно. Перезревший и уже начавший осыпаться овес манил бесплатным угощением всю окрестную живность. Со всех сторон на него с щебетанием слетались непоседливые стайки лесных пичуг.

Я же тем временем, сонно посматривая по сторонам, неожиданно заприметил у кромки леса необычной формы корягу, которой там точно не было еще несколько минут назад. Присмотревшись повнимательнее, я распознал в ней замершую без движения птицу, которую никак не ожидал здесь увидеть. Настороженно вытянув вверх черную шею, в тени раскидистой ели стоял глухарь. Тихонько взяв карабин, я прильнул к оптическому прицелу, и мошник стал виден как на ладони. Птица по-куриному вертела в разные стороны головой, «топорщила» бороду и осторожно переступала с ноги на ногу. Осмотревшись и убедившись, что ему ничего не угрожает, глухарь степенно вышел из-под полога леса и углубился в посевы. Не прошло и пяти минут, как к нему присоединился его собрат, тоже петух (наверное, это были птицы одного выводка), и вот уже два мошника спокойно поклевывали овес, иногда поднимая вверх головы и поглядывая по сторонам.

Мало-помалу закатилось за горизонт солнце, и повеяло ночной прохладой. До наступления полной темноты осталось не более часа — время, когда нужно затаиться как мышь и ждать скорого выхода зверя. Ветер в кронах деревьев стих, и в наступившей тишине был слышен любой шорох. Вдруг громко хрустнула сухая ветка в лесу, и, тяжело поднявшись на крыло, глухари улетели прочь... «Он здесь», — подумал я. «Ходит, прислушивается…» От всех этих мыслей накатило волнение, быстрее забилось сердце, застучала в висках кровь. Но на самом деле вместо медведя на поле вышел... барсук и бесцеремонно принялся уплетать за обе щеки бесплатный овес. Мелькая на поле серовато-бурым мехом, животное временами высовывало из овса белую с темными полосками мордочку и, выбрав приглянувшийся колосок, тотчас с ним разделывалось.

Так, в наблюдениях за барсуком, и пролетел остаток вечера. Быстро стемнело, и поднявшийся снова ветер принес с северо-запада грозовые тучи с дождем. Перестав видеть что-либо в прицел, я снялся с лабаза и пошел потихоньку в сторону деревни, по пути размышляя, почему же медведь так и не появился. Ведь, обходя рано утром посевы, мы видели свежие следы, и хорошо «укатанный» овес говорил о том, что топтыгин регулярно наведывается на это поле. Наверное, его напугали прошедшие недалеко грибники, постоянно перекликающиеся между собой. Или, быть может, шумящие под порывами ветра деревья не дали «прослушать» поле, и осторожный зверь решил воздержаться от опрометчивого выхода на чистину. А возможно, он и вовсе не приходил, и виновником шума в лесу был барсук...
Следующие два вечера тоже не принесли желаемого результата. То хитрый зверь, обходя по периметру посевы овса, причуивал мой след и, ломая сухостой в лесу, давал понять, что мое пребывание на поле им обнаружено. То меня выдал скрипучий лабаз, и медведь, громко сопя, долго ходил рядом в лесу, но так и не показался на глаза. В общем, не то чтобы я начал терять надежду, но невеселые мысли, что я и в этом году могу остаться без медведя, посещали меня все чаще и чаще...
По утрам мы с егерем объезжали поля в поисках свежих следов, или я ходил в ближайший от деревни лес стрелять рябчиков.

Вообще с пернатой дичью в окрестных угодьях все было в полном порядке. К тому же, только начавшийся охотничий сезон благоприятствовал частым встречам с еще ненастеганной птицей. На глаза часто попадались тетеревиные выводки, на лесных речушках присутствовала еще не распуганная охотниками утка, а пестрые рябцы то и дело вспархивали из придорожных кустов.

Но среди всего этого многообразия, конечно, самой желанной добычей для любого охотника был лесной отшельник глухарь. Эти осторожные птицы хоть и водились в достатке в этих местах, но попадаться на глаза не спешили, и встречи с ними были редки. Не считая встречи с глухарями на лабазе в первый вечер, мне посчастливилось увидеть их дважды.

На другой день, в поисках куда-то запропастившихся рябчиков, я попал в такой непролазный бурелом, что блуждал по нему не менее часа и, совсем обессилев, наконец вывалился из леса на зарастающую делянку. Сориентировавшись по навигатору, где находится дорога, я быстрым шагом направился в ее сторону. Вдруг метрах в тридцати слева, у гряды молодых елок, раздался знакомый громкий сухой треск взлетающей птицы. Мгновенно развернувшись на звук, навскидку дуплечу в хвост исчезающего в ельнике глухаря. Казалось, что после грохота ружейного выстрела наступила полная тишина — не слышно ни звука падения подстреленной птицы, ни шумного трепыхания подранка. Практически уверенный, что промазал, на всякий случай решаю пройтись в сторону, куда улетел глухарь, и, к своей радости, вскоре натыкаюсь на пух и несколько перьев, выбитых дробью. Настроение сразу же улучшается, и, пройдя еще немного, под невысокой елочкой я нахожу чисто битого мошника. Вот она, настоящая охотничья удача! Повезло так повезло!

Ярко-красный круг солнца уже коснулся верхушек деревьев, окрасив листву в осенние желто-ржавые тона. Сновавшие по полю птицы куда-то исчезли. В кустах застрекотала сорока. Это знак. Теперь нужно собраться и быть наготове. Ветер давно стих, и, как это часто бывает перед наступающей ночью, все вокруг окутала тишина... Медведь появился на поле бесшумно и неожиданно. Он стоял, наполовину скрытый кустами на опушке леса в самом низу холма, граничащего с простирающимся внизу заросшим логом. Казалось бы, равнодушно и лениво он поворачивал свою массивную бурую голову из стороны в сторону, оглядывая окрестности. Немного помедлив, топтыгин вышел на край поля, поросшего травостоем, и неспешно, как и подобает хозяину здешних мест, двинулся вдоль посевов. При каждом шаге густой мех на медвежьей шкуре вздрагивал и колыхался. Не было сомнений, что передо мной серьезный трофейный зверь...

Еще задолго до поездки в Киров­скую область и Тверскую год назад я думал, какой будет она, моя первая встреча с медведем. Мне представлялось, что сначала меня охватит сильное волнение и с выстрелом придется подождать, пока я не возьму себя в руки и не успокоюсь. Но, видимо, все мои нервы и переживания остались в минувших вечерах, проведенных на засидках, когда ходивший рядом зверь так и не показал себя. Сейчас, эмоционально истощенный, подгоняемый неудачами прошлых охот, я следовал лишь единственной четкой мысли, поселившейся у меня в голове: «Вот он — твой шанс. Зверя нужно брать, и делать это надо тихо и аккуратно».

Очень осторожно я потянулся к стоящему у стены карабину, тихо снял его с предохранителя и, положив цевье на обитый волоком поручень, прицелился. В окуляре восьмикратной оптики медведь был совсем близко, хотя на самом деле до него было не менее ста метров. Палец слегка надавил на спуск, выжидая удобного случая, чтобы дожать его до конца. Но медведь, как будто в задумчивости бродящий в высокой траве и все не решающийся выйти на овес, не спешил подставляться под выстрел. Прошло, наверное, минут пять, прежде чем зверь на несколько секунд остановился в прогале пожухших зарослей кипрея. Без промедления перекрестье прицела легло под лопатку, и я спустил курок. Тотчас, словно подкошенный выстрелом, зверь рухнул на месте. Не отрывая глаз от упавшего медведя, я рванул затвор на себя, и в тот момент, когда стреляная гильза, звякнув, упала на дощатый пол, я уже досылал следующий патрон.

Можно наконец-то с облегчением вздохнуть — охота успешно закончена. Позади два года подготовки, пара сотен сожженных на тренировках патронов, около сорока с лишним часов, проведенных на лабазах, и тысячи километров на спидометре. Но оно того стоило!