Крупные птицы – глухари, тетерева, утки – при приближении человека, как правило, взлетают, оставляя яйца и даже только что вылупившихся птенцов. Кулики – бекасы и вальдшнепы – стараются отвести человека от гнезда, притворившись ранеными. Идешь мимо какого-либо болотца – вдруг взлетает бекас. Если бы он просто улетел, на него никто бы не обратил внимания, но он вдруг неловко падает в траву и начинает, прихрамывая, вроде бы убегать. Сразу понимаешь: ага, где-то здесь гнездо! И, пошарив взглядом, обнаруживаешь его, с четырьмя яичками. Если бы специально не искал, то и не разглядел бы – так искусно оно спрятано среди травы! А бекас тем временем повторяет свою попытку отвлечь человека от гнезда, вновь падает на мох и бьется. Быстренько уходишь, чтобы успокоить птицу.
Как-то в детстве, когда мне было лет двенадцать, я ехал на велосипеде по грунтовой дороге через лес. Стояла поздняя весна. Несколько дней назад дорожники почистили канавы вдоль дороги, углубили их, сделали гладкими крутые уклоны. И вдруг в одной из них я увидел четырех вальдшнепят. Мамаша, видимо, пыталась перевести свой выводок через дорогу, но птенцы упали в канаву и не смогли из нее вылезти. Мне захотелось поймать вальдшнепенка. Я бросил велосипед, спустился в канаву. Вальдшнепята тотчас метнулись от меня прочь. Не без труда я догнал одного птенца и взял его в руки. В глаза бросился уже длинный клюв и непропорционально длинные ноги. Помню частое биение сердечка вальдшнепенка в своих ладонях. Вальдшнепиха перелетала с одного места на другое в двадцати метрах от меня. Я отпустил ее чадо в траву за канавой и отъехал от семейки в надежде, что мамаша соберет свой выводок.
Дважды видел рябчиков, сидящих на гнезде. Как-то во время весенних испытаний гончих собак я двигался на гон, приостановился под елью, и случайно мой взгляд упал на неподвижно сидящую в каких-то сорока сантиметрах от моего сапога птицу. Это была самка рябчика. Казалось, протяни руку – и погладишь сторожкую птицу. Я минут пять смотрел на это лесное чудо, причем рябушка за это время даже глазом не моргнула. Я потихоньку отошел, а птица осталась сидеть. Второй, почти такой же случай, произошел года через два, и опять весной, и снова на испытаниях гончих. Я двигался за гоном, но перестал его слышать: то ли он удалел, то ли собака скололась. Чтобы лучше слышать, я забрался на ствол поваленной ели. Верхний край вывороченного пласта земли находился на уровне моего лица. Минут пять я слушал, не возобновится ли гон, как вдруг что-то странное привлекло мое внимание. На выворотне, как раз перед моими глазами, сидела на яйцах рябушка. Насладившись несколько секунд ее доверчивостью, я поспешил, не делая резких движений, сойти с дерева и удалиться.
А вот необычный случай с уткой и селезнем. Приведу выдержку из своего «Отчета о тверских городских испытаниях гончих 1 мая 1999 года»: «Перед напуском первого номера еще в сумерках две наши машины остановились метрах в двухстах от шоссе в чистом сосновом лесу для проведения инструктажа и заполнения документов. Поскольку одна из собак не имела оценки экстерьера, пришлось проверять ее на крипторхизм и смотреть прикус. Собака не была приучена к этим операциям, пришлось это делать насильно. В результате собака вместе с поводком сбежала от хозяина, но, когда удалилась от нас метров на 30, навстречу ей выбежал... селезень кряковой утки и, изображая, что не умеет летать, стал отвлекать собаку, а метров через 100 благополучно взлетел. После того как собака была поймана, а комиссия с первым номером ушла, один из участников испытаний, ожидавший своей очереди, отошел от машин и метрах в пятидесяти спугнул утку с гнезда, в котором было двенадцать яиц. Этот факт мне показался интересным: селезень охранял гнездо с уткой, в то время как в охотничьей литературе сообщается, что он в насиживании участия не принимает и даже мешает самке садиться на гнездо, так что она устраивает его тайком от самца. Чем объяснить такое необычное поведение птицы, всегда считавшейся образцом полигамии, не знаю».
Добавлю, что испытания проходили километрах в восьми от Твери, до Волги был тоже километр, и на том же расстоянии, но в другой стороне, находилась лесная речка Орша. Утка сидела на яйцах уже первого мая. Рискну высказать предположение, что это было гнездо утки и селезня, зимовавших в Твери, чем и объясняется ранняя кладка и смелость привыкшего к людям и собакам селезня. В городе уже в марте утки разбиваются на пары и совершают ритуальный танец, синхронно погружая клювы в воду. Смешно смотреть, как потом утка бредет по снежной целине недалеко от места, где она зимовала около теплой воды, причем селезень всюду следует за избранницей своего сердца.
Отправляя свои воспоминания в «Российскую охотничью газету», надеюсь, что специалисты-орнитологи прокомментируют описанные мною факты. Насколько типично для названных птиц такое поведение, или это исключение из нормы?
Комментарии (0)