Опять весна на белом свете. Скоро на охоту. Вроде бы и настроение должно быть соответствующее, но как-то тревожно на душе. Для получения государственного билета надо будет доказывать свою дееспособность, а также, что не сидел и не привлекался… Не лучше будет и с путевками. Разговоры идут всякие, а определенности никакой.
Эх! Как любо было мне, отроку, разгуливать по весенним разливам нашей речки Большой Кинель, протекающей по Чкаловской, ныне Оренбургской области! К середине апреля река оживала и полнилась талой водой. Куда ни кинь взгляд – всюду залитые пригорки, плесы, затопленные кочки с нахлобученными шапками из рыжих пучков прошлогодней травы. В этих местах любили шнырять в поисках подруги разодетые селезни всех пород. Красотища-то какая! Простор и воля! Аж дух захватывало. Тогда мы еще не знали ни егерей, ни билетов, ни платных путевок...
В один из весенних дней втроем – мой отец, наш сосед дядя Костя Митянин и я – отправились на охоту. Солнце. Теплынь. Вокруг кувыркаются чибисы. Отец правит лошадью, запряженной в четырехколку, на которой лежит плотик (лодка-плоскодонка) и корзинка с уткой Дашкой. Дядя Костя, размахивая пустым левым рукавом, весело болтает: «А помнишь, Федор, как мы охотились здесь до войны?» И тут же, обращаясь ко мне: «Ты теперь таких охот не увидишь». «А чем они сейчас хуже?» – не соглашаюсь я. Дядя Костя машет на меня рукой и снова заговаривает с отцом.
Они решают на лодке переплыть речку и на зеленях поохотиться на гусей. А мне предлагают пройти вниз по речке, найти шалаш дяди Кости и посидеть на вечерней зорьке с подсадной.
Пройдя по высокой гриве, я спускаюсь к заливчику, длинным языком вдающимся в берег, и на противоположной стороне у куста нахожу шалаш. Что ж, место хорошее. Осмотрев шалаш, нахожу, что его низ закрыт плоховато. У меня уже есть опыт охоты с подсадной, и меня так просто не проведешь. Если селезень сядет вдалеке и начнет подплывать к утке, то наверняка меня заметит. Набираю веток и маскирую низ, делаю для обзора и стрельбы амбразуры. Вот теперь все хорошо. Эх, только бы моя берданка 28 калибра не подвела! У меня всего три патрона, снаряженных в латунные гильзы. У них наковальни совсем разбиты, отсюда и осечки.
Солнце заметно клонится к горизонту. Часто проносятся стайки чирков, делая крутые виражи. Одна такая стайка неожиданно подсела в мой залив. «Кыш вы! – прогоняю их. – Мелочь пузатая!» На них и патрон жалко. Утка прекращает охорашиваться и выдает первую «квачку». Заработала! Да я и не сомневался. Дашка начинает давать «квачку» все чаще. Сзади меня слышится «жвяканье», и рядом с уткой плюхается кряковый селезень. «Ну вот! Сейчас потопчет утку», – проносится в голове. Я выскакиваю из шалаша и, размахивая руками, прогоняю селезня. Прозеваешь такого нахала – утка потом долго будет охорашиваться и молчать, довольная.
Дашка, покрутившись, снова подает «квачку». Над заливом несется ее зовущий голос. Неожиданно она заходится в «осадку». Жвяк, жвяк – и метрах в пяти от нее, выставив оранжевые лапки, садится селезень. Я быстро беру его на мушку. Гремит выстрел, и сквозь клубы дыма я вижу распластанного селезня. Начало есть! Открываю затвор, с дула опускаю в ствол обрезок болта и выбиваю гильзу. Что поделаешь – сломан зацеп выбрасывателя. Зарядив ружье, внимательно поглядываю по сторонам. Дашка молодец – свое дело знает. «Квачка» за «квачкой», и вновь страстная «осадка». Селезень садится метрах в тридцати. Далековато. Вот он, «жвякая»,направляется к Дашке. Подпускаю ближе. Теперь можно. Щелчок. Осечка! Меня словно жаром обдает. Быстро оттягиваю курок. Осечка за осечкой. Селезень останавливается, подозрительно посмотрев на шалаш, и потихоньку уплывает в кусты. Обидно!
Не знаю, сколько времени прошло. Дашка вновь и вновь манит жениха. А вот и он, красавец! Тщательно прицеливаюсь и жму на спуск. Бабах! Сквозь дым вижу селезня. Бит наповал. «Молодец, Витька!» – хвалю себя сам. Солнце почти у горизонта, а у меня уже два селезня. Уходить рано. Раза два слышал выстрелы на зеленях – это мои стреляли. Я заложил осекшийся патрон в надежде, что вдруг выстрелит. Дашка старается. Пара кряковых заворачивает к нам, снижается и усаживается под самый берег почти у шалаша. Быстро прицеливаюсь. Осечка. Утка отплывает, а за нею селезень. Судорожно взвожу курок и без всякой надежды на выстрел целюсь в бок селезня. Неожиданно раздается выстрел. Хлопают крылья, все заволакивает дымом. Я выскакиваю из шалаша и вижу улетающую крякву и бьющего одним крылом по воде уплывающего в кусты селезня. Бросаю ружье и кидаюсь вдогонку за ним. Мне удается его поймать. Вздох облегчения и полные сапоги воды. Собрав свои вещи, отправляюсь к телеге. Собираю хворост, развожу костер и сушусь. Вскоре приплывают и мои компаньоны. У них гусь. Все довольны охотой...
Вот так мы и охотились. При обилии дичи трофеи были довольно скромные. Изношенные ружья, скудость боеприпасов не позволяли наносить дичи ощутимый урон. Потом жизнь меня так закрутила, что только в 1961 году молодым лейтенантом я вернулся на свою малую родину. И не узнал ее. Степь, которую помнил и любил, была распахана до самого горизонта – поднимали целину. Дичи, по рассказам постаревшего дяди Кости, заметно поубавилось. Почти исчезли дрофы и стрепеты. Речка обмелела. Мои земляки, воодушевленные лозунгом «Догоним и перегоним Америку!» распахали и ее берега. «Твое любимое Козье болото высохло, и уток там теперь нет», – с горечью обмолвился дядя Костя. Не та моя малая родина, да не та уже и Россия. Как сказала Марина Цветаева: «Той России – нету. Как и той меня»… А мы все крушим и крушим матушку-природу и не ждем от нее милостей. Стараемся взять как можно больше, а дать ей как можно меньше – вот наш сегодняшний главный лозунг. Но пора бы и задуматься: а что останется после нас?
Комментарии (0)