Карельский дрынгуль

Осенью поехали мы в Карелию на охоту. Там жил дядька нашего товарища. Он не был охотником, но рыбалкой занимался серьезно. Покидали в багажники ружья, палатки, сели в машины и меньше чем за сутки добрались до побережья Белого моря.

Выспались на полатях в дядиной избе и стали расспрашивать о месте нахождения егеря: путевки надо взять да и сориентироваться в обстановке и на местности. Дядька долго морщил лоб, чесал затылок, потом привел соседа. Сосед тоже был рыбаком, но посоветовал нам съездить на поиски егеря в поселок дальше по побережью. Километров через тридцать этот поселок нашелся. Какой-то местный мужичок в ответ на наши расспросы уверенно направил нас еще на двенадцать километров вглубь материка. Быстро нашли по описанию нужный дом в деревне. Постучали в окошко. Отдернувший занавесочку егерь, увидев два «Жигуля» и восьмерых молодых крепких парней, явно насторожился: не часто в их глуши появляется столько народа.

– Чего надо? – спросил он через форточку, не торопясь выходить из дома.
– Мы на охоту приехали, путевки хотели взять.
– А у вас что, билетов нет? – егерь еще больше насторожился.
– Есть! Есть! – загалдели все и вытащили из карманов документы.
– А-а-а… Так у вас ружья не регистрированные? – догадался егерь.
– Регистрированные! Регистрированные! – опять заговорили все, доставая из билетов книжечки разрешений на хранение и ношение ружей.
– Так какие вам, на хрен, путевки? – возмутился егерь. – Идите и охотьтесь. На сколько приехали?
 

Мы были просто ошарашены и его вопросами, и ответом:
– На неделю. Может, чуть больше, – подал кто-то голос. – Дней на семь или десять. Отпуск у нас.
– Больше одного лося не бить! – егерь почувствовал себя в своей тарелке. – Проверю, учтите.
– А медведи тут у вас есть? – успел спросить Вовка Широков.
– Этих хоть всех перебейте. Только у вас и одного добыть не получится, – егерь закрыл форточку и задернул занавеску.
 

Минут десять мы курили, но егерь, видимо, посчитал свою миссию оконченной и к нам не вышел. Обескураженные и растерянные, мы сели в машины и отправились обратно. Года через два я от одного знакомого узнал, что путевки в Карелии были бесплатными, а раз так, то егеря не утруждали себя их выписыванием и проверкой их наличия. Путевка писалась, как индульгенция, местным, чтоб хоть какой-то документ у них был, если уж нет билета или разрешения на ружье. Нам, зажатым прессом правил, ограничений и условностей Средней полосы, все это было странно и непонятно. Особенно в тот момент. Словом, мы едва все себе не испортили. Мы повели себя, как канарейки, выведенные в клетке: открытая дверца совсем не тянет их упорхнуть, а боязнь открытого пространства вызывает инфаркт. Нам мерещился какой-то невероятно изощренный подвох, направленный на лишение нас права охоты и оружия. Спасибо рыбакам – дяде и его соседу. Они подняли нас на смех:
– Нужны вы тут кому! Он же даже не поинтересовался, куда и к кому вы приехали. Напрямик ему сюда больше тридцати верст добираться, тем более что он и не знает, что ему надо сюда, а не в другую сторону. Сказал – охотьтесь, вот и нечего голову ломать. Он и одного-то кого ужучить в тайге прежде подумает, а вас целая орава. Чай, не последний он тут дурак, чтоб кверху пузом, как дохлая треска, в заливе жмуриком плавать. И не робейте даже – идите с Богом!
 

Нас все это не слишком успокоило, но аргумент расстояния и неизвестности нашего местоположения немного успокоил. Скрепя сердце решили выступить с утра вдоль речки, впадающей в море. Разумеется, двигаться предполагали от побережья вглубь тайги. Навигаторов тогда не было, топографические карты были засекречены – одна речка оставалась реальным ориентиром, вдоль которого можно двигаться, не боясь заблудиться. Она бежала по очень неровному рельефу: то каменистые берега, то болота, где речка разливалась озерами.
 

На третий день похода мы вышли к огромному озеру. На его мысу стояла малюсенькая избушка, не больше нашей деревенской бани. Только крыша на ней была односкатная, как на сараях.

Единственное окошко болталось на одной нижней петле, дверь была выбита и валялась на пороге. Вокруг было разбросано какое-то тряпье, перемешанное с пустыми пачками макарон, соли, сахара и полиэтиленовыми пакетами от каких-то продуктов. Всюду валялись вороха спутанных и порванных сетей, разбитые деревянные бочки и поломанные доски. На крыше сидел небольшого роста рыжеволосый небритый мужичок в драной телогрейке, ватных штанах и кирзовых сапогах. На коленях у него лежала ржавая ижевская одностволка с перевязанным грязным бинтом цевьем.

– Здорово, мужики! – с характерным северным говорком приветствовал нас мужик. – Кумжу и сига ловить пришли?
 

Мужичка звали Колька. Мы объяснили ему, что рыбу ловить не собираемся, что мы охотники. Впервые в этих местах. Идем вверх по реке, охотимся на уток и рябчиков и даже добыли пару глухарей на речных галечниках.

– Охотники? Это хорошо, – хохотнул Колька. – Дрынгуль есть?
– Чего?
– Дрынгуль.
– Какой дрынгуль?
 

Колька переломил одностволку, вынул буро-оливковую латунную гильзу и, повернув ее дульным концом вверх, сунул мне в руку. Я заглянул в гильзу, увидел странной формы пулю, залитую желтым парафином от декоративной свечки, и передал патрон по кругу.

– Пули, что ли? – догадался я.
– Ага, ага, – закивал Колька. – Мишка избу разворотил. Все сожрал и поломал что мог. А у меня только один дрынгуль. Вот сижу второй день. Жду. Может, придет еще.
– Ты дрынгуль-то свой в наперсток отливал? – Вовка Широков вернул патрон хозяину. – Больно уж вмятинки характерные.
– Ага, – кивнул Колька. – У тещи сразу после свадьбы увел. Уж двадцать лет ими стреляю. Тут у меня лет восемь другой мишка-то жил. Тот смирный был. Да я по пьяни прошлым летом его хлопнул, тока лапки сбрякали. Это лето тут пусто было, да вот откуда-то принесло этого нахала. Надо его порешить, а то если он тут останется, не житье: вона, полюбуйтесь: все бочки с соленым сигом переломал и рыбу слопал.
– Ты тут живешь, что ли? – удивились мы.
– Не, я в лесхозе на пилораме работаю. А это у меня дача. Рыбу ловлю, маленько лося стреляю. Баба с детьми ягоды тут берут, грибы. Тоже отдыхают по неделе, бывает. Два бочонка брусники, черт лохматый, сожрал. И третий опрокинул и до половины слопал. Может, придет доедать.
 

Мы дали ему свои пулевые патроны, и Колька скис: «ижевка» его была шестнадцатого калибра, а у нас сплошь двенадцатый. И обстучать до нужного диаметра нашу пулю было бессмысленно, поскольку у него не было при себе гильз нужного калибра. Тихонько переговорив между собой, решили, что мы такую тропу по берегу проломили, что сюда уже никакой мишка до следующего года не придет. Попрощались с Колькой и двинулись дальше. Николай дал нам на уху пяток свежих сигов и забрался на крышу. Помахали ему, он нам, и пошли вдоль озера.
 

А через четыре дня возвращались тем же путем. Кольки на крыше не было. На поляне перед избушкой все было прибрано. Дверь стояла на месте, окно приведено в порядок. «Не дождался мишку, – подумал я. – С одним дрынгулем решил не рисковать». Все, кажется, пришли к такому же выводу, но тут Вовка Широков, заглянув за угол избушки, оторопело остановился и поманил нас рукой. Во всю стену теневой стороны избы была растянута свежая медвежья шкура. Под жердяным лодочным причалом, покачиваясь на течении, белела облитая салом, привязанная в полводы половина медвежьей туши. Переднюю часть туши Колька, вероятно, уже сплавил по озеру в свой лесхоз. Медведь был никак не меньше двухсот килограммов веса. По дырам на шкуре было видно, что

Колькин дрынгуль пробил навылет шею позади головы, раздробив шейные позвонки. Мишка в самом деле оказался нахалом. За это и поплатился.