Глухариная песнь

Мы дождались его звонка и к вечеру были на месте.

Было бы не лишним рассказать о хозяевах дома, в котором мы обычно останавливались. Уйдя на пенсию, Петр Николаевич и Елена Николаевна купили домик в самой глуши Ярославской области и так полюбили деревенскую жизнь, что в Москве стали показываться только по самым неотложным делам.

Не остановили их ни трудности дороги, ни деревенский быт, ни полная заброшенность и глушь места. Напротив, сменив перегруженную заботами столичную жизнь на почти таежную, они испытали огромную радость и покой от принятого решения.

Заброшенная и, как говорится в таких случаях, «забытая Богом деревушка» превратилась для них в маленькую Родину среди диких Ярославских непролазных лесов.

Летом, конечно, дел было много — огород, сад, заготовки… Навыки консервирования пришли сами собой. Что-то подсказали соседи, где то помогли книги, но и, конечно, фантазия Елены Николаевны, ее чутье и вкус сыграни не последнюю роль. Случалось, и вздувались баночки, но с кем не бывает?! Даже самые опытные заготовщики терпят подобные неудачи. Зато что за радость осенью, оказавшись в погребе, с чувством удовлетворения разглядывать огромные и разнообразные запасы!

А вот зима и ранняя весна — это время, когда нужно занять себя чем-то еще. Леса здесь богаты разной дичью, и было бы странно не пристраститься к охоте.

Сначала Петру Николаевичу просто доставляло удовольствие побродить по лесу с ружьем, почувствовать и испытать себя в новой роли охотника. А потом лес перестал быть для него чужим. Новым увлечением Петр Николаевич так раздвинул границы своего участка в десять соток, что и сам потерялся в них. Тропинки стали узнаваемы, как улочки, деревья перестали быть похожими. Все следы стали читаться: кто где прошел и как давно… Приятно было затаиться, прислонившись к дереву, и послушать...

Про то, что в лесу есть глухарь, Петр Николаевич много раз слышал от местных охотников. Да и по весне не раз встречал на лесных дорогах клюющих гальку необычных крупных птиц. Любят они и речные отмели, где этого добра хватает. Позже он узнал, что глухари наполняют свои желудки мелкой галькой, которая помогает им переваривать грубую пищу.

Изучая лес, набрел однажды Петр Николаевич на глухариный ток. И вот что странно: сразу же понял, что это именно ТО, что он искал! Зная о правилах глухариной охоты лишь понаслышке, он с первого захода сделал один удачный выстрел, эхо которого моментально долетело до Москвы.

А следом прилетела и посылочка в виде глухариной грудки и огромной головы с глазами, обведенными ярко-оранжевыми бровями. Долго трофей лежал в морозилке, временами извлекаясь из нее для показа всем желающим.

С тех пор мы с братом стали мечтать о глухариной охоте.

Если сравнивать другие виды охот с глухариной, то можно заметить, что последняя, пожалуй, самая волнующая. Другие ничем не хуже, но они из разряда увлекательных. Не менее интересна и азартна загонная охота на кабана, когда расставлены номера и уже по лесу разносятся первые крики загонщиков и лай собак, почувствовавших дичь.

Вслушиваясь в каждый шорох леса, потрескивание сухих веток, крик потревоженных птиц, обычно я растворяюсь во всем этом, превращаясь в одно целое с природой. Всегда боюсь что-то проглядеть или прослушать. Зрение и слух работают на пределе, чтобы не пропустить и подпустить бегущего среди кустов и стволов зверя, проворного, но осторожного, чтобы поймать тот единственный момент для выстрела, когда уверен во всем.

За окнами еще стояла влажная, холодная, но уже весенняя ночь. Петр Николаевич, растолкав нас после короткого сна, пошел делать бутерброды. Братишка мой, не давая мне спать всю ночь своим храпом и чавканьем, теперь не хотел вылезать из теплой постели. Но проводник торопил. Нельзя было упустить время. На градуснике, висевшем за окном, было плюс четыре, и это давало нам шанс, что капризная птица запоет. Быстро собравшись, зарядили ружья, щелкнули затворами и вышли в темноту.

Сразу же за огородом начинался дикий северный лес. Петр Николаевич шел впереди. По его уверенному шагу было ясно, насколько хорошо он знает эти места. Брось они меня здесь, и, скажу честно, мне бы хватило и пары минут, чтобы потеряться. Что поделать! Городская жизнь не сильно располагает к навыкам ночного ориентирования в лесу.

Пробираясь сквозь ельник, путаясь в кустах, спотыкаясь о стволы поваленных деревьев, я молча следовал за едва различимой фигурой проводника. Время от времени мы останавливались, вслушиваясь в тишину. Под ногами чавкала вода. Лес поредел и даже посветлел, хотя, похоже, это глаза привыкли к темноте. Мы оказались на болотине и замерли. Дальше все стало предельно ясно.

Где-то впереди, достаточно далеко — мне показалось, что метрах в двухстах — я расслышал непонятное бормотанье, сменяющееся цоканьем. Влажный весенний воздух отлично держал любые колебания, разнося их далеко по лесу. Я почему-то сразу догадался, что это и есть весеннее пение глухаря. Больше это напоминало кипение грязей в каком-нибудь гейзере, чем зазывную певчую мелодию. С чем только не сравнивают глухариную песню! Но, конечно же, это не соловьиная трель.

Правило одно: бурчит — двигайся, цокает — замри. Немного рассредоточившись, мы двинулись вперед. На самой болотине рос редкий кустарник и, вперемешку с елями и сосенками, торчали стволы еще не пошедших в листву берез. Снег уже просел и таял. Из-за плюса вода не замерзала. Сухие ветки под ледяной коркой потрескивали под ногами.

Не доходя до кромки леса, мы услышали того, за кем пришли. На слух, нас разделяло метров двести. Двигаться приходилось очень осторожно. Но идеального движения все равно не получалось. Замирая в моменты, когда птица переходила на цоканье, я вскоре понял, что глухарь… есть глухарь. Когда он так увлеченно поет, можно двигаться смело. При этом нужно не упустить момента, когда прервется ни с чем несравнимое бурчание, когда кровь отольет от головы и глухарь сможет под цоканье слышать…

Тормозить приходилось в любой позе: хоть на одной ноге, но стой! В такой момент даже тоненькая веточка куста становилась опорой. Расстояние постепенно сокращалось. Время от времени я видел силуэт брата. Он так же тихо крался в одном направлении со мной. Мы успевали сделать по три-четыре шага, не больше. И вскоре освоились с этим ритмом, заранее предвидя паузу.

В какой-то момент нам показалось, что мы почти у цели, но кто-то из нас сделал лишний шаг, и хрустнула ветка. Перемалывая крыльями черный воздух, глухарь сорвался, и некоторое время мы слышали удаляющиеся звуки его полета. Не веря своей неудаче, мы замерли на месте. Каждый для себя понял, что другой ошибки быть не должно. К счастью, на току это был не единственный петух. Вскоре мы снова услышали «пение».

Трудно было оценить, сколько прошло времени, но утро наконец растворило ночную мглу. Второй заход оказался более удачным для нас, но менее — для птицы. Вот волнующие звуки все ближе и отчетливее. Они привели меня на твердое возвышение, мягкое и сухое. На этом острове стояло несколько березок и пара сосен. Стало понятно, что птица где-то совсем рядом. Я замер, стал водить глазами по верхушкам деревьев. Глухарь запел почти над головой — метрах в двадцати. Он как бы раскачивался в такт своему «пению» и закидывал голову.

Я находился на расстоянии уверенного выстрела. Плавно подняв ствол, прицелился. Бурчание прекратилось. В какой-то момент я испугался: уж не заметил ли он меня? Но опасения были напрасны! Снова цоканье сменилось бурчанием. Стараясь все делать как можно мягче и тише, я продавил кнопку предохранителя. Одна нога стояла на кочке, другая тонула в отмерзавшем мху. Но все мое внимание было на верхушке сосны.

Выстрел, резкий и оглушительный, в одно мгновение разбудил все вокруг, всполошил и поверг в ужас. Огромная птица, ломая ветки и ударяясь, замертво упала на землю.

Мы несли ее по очереди, ощущая тяжесть добычи. Когда добрались до дома, совсем рассвело. Я положил глухаря на капот машины, чтобы не спеша рассмотреть свою добычу. Природа не поскупилась на красоту! Серо-черное оперение с зеленым отливом, ярко-оранжевые брови, мощный клюв. Поражали сильные лапы, поросшие редким пером. Я отобрал жизнь у древнейшей на земле птицы! Жаль, что нельзя снова посадить глухаря на дерево, чтобы он и дальше бурчал свою брачную песнь.