Последний дюйм

В тот запомнившийся день обстоятельства сложились для меня таким образом, что я опоздал на утреннюю электричку. Следующая электричка прибывала через четыре часа.

В ожидании ее со смущением думал о том, что своим опозданием поставил в трудное положение старого друга, Анатолия Николаевича (дядю Толю). Он уехал первой электричкой, и ему после высадки из нее предстоял 15-километровый переход в одиночку до лесной избушки. Мы оба люди немолодые, и поездки на охоту порознь были нам противопоказаны, в особенности зимой, когда риски возрастают.
Впрочем, успокаивая себя, я предположил, что снег в лесу все-таки не очень глубокий, и напарник сможет без особого напряжения добраться до избушки самостоятельно. Возлагал надежды и на его физические возможности; вспомнилось, как однажды он превзошел меня на лыжных соревнованиях (правда, случилось это лет тридцать назад).
Дневную электричку я дождался. Благополучно доехал на ней до места. А когда вышел из вагона, первое, что привлекло внимание, были высокие сугробы, тянувшиеся по краям железнодорожного полотна и по обочинам зимника, ведущего к лесосеке.

На лыжи встал там же, где, судя по следам, «облыжился» и Анатолий. Сделал несколько шагов вперед, потыкал палкой снег и убедился, что он достаточно глубокий — сантиметров 70-80, а главное, из-за низкой плотности совсем не держит. С беспокойством подумал, в каком состоянии находится сейчас компаньон: ведь он старше и тяжелее меня.

Уже километров через пять я выдохся, и это притом, что двигался по проложенной Анатолием лыжне. Но лыжня была волнообразной, гребни «волн» создавались в момент перенесения лыжником центра тяжести тела с лыжи на лыжу и ощутимо затрудняли мое продвижение. Из прошлого опыта ничего подобного не припомню.

К нашим местам подходил уже в сумерках и в состоянии почти полного упадка сил. Тут вдруг услышал сверху, с увала, хриплый мужской голос ободрения. Это, стало быть, дядя Толя вышел встречать меня.
С трудом выбравшись из лога и подойдя к напарнику вплотную, я с удивлением узрел, что он в походном облачении — с ружьем в руках и большим рюкзаком за спиной. Мелькнула догадка, что Анатолий вовсе не встречает меня: это я догнал его почти у самой базы. Так оно и оказалось в действительности.

Потом он рассказывал, что взял с собой новые лыжи. У него была возможность оснастить эти лыжи полосками камуса, снятыми со старых лыж, но посчитал это излишним, о чем пожалел. Здешняя местность — весьма пересеченная, и на подъемах лыжи немилосердно отдавали назад. Умаялся вконец. На последнем переходе отдыхал по несколько минут чуть ли не через каждые полсотни шагов. А ведь с ним не было даже топорика (топорик, по договоренности, брал я).

Коротко обменявшись впечатлениями, пошли на штурм ельника перед избушкой. В настороженном ожидании оба думали в этот момент об одном — «Цела ли, не спалил ли кто?». Несколько лет назад, вот также зимой, обнаружили на месте другого нашего жилья присыпанные снегом угли и золу (о чем я уже писал в «РОГ»).

Увидев заснеженный купол избушки, оба вздохнули с облегчением. Потом попили тепленького сладко-кисленького чайку из моего термоса, и к нам даже вернулась способность шутить. Я поздравил товарища с успешным преодолением «последнего дюйма», напомнив по ассоциации о драматическом сюжете рассказа Д. Олдриджа «Последний дюйм» (по которому у нас был снят в 60-е годы одноименный художественный фильм).

Засветили в избе свечу, растопили железную печку, поставили на нее чайник, набитый снегом. А когда окончательно устроились, накрыли на стол, и первую рюмку выпили за благополучное завершение похода.
Охоте же посвятили последующие два дня.