Когда день кончается

Погожий ноябрьский день тихо догорал. Яркое предзакатное солнце зависло над отлогими холмами на западе, позолотив прощальными лучами степь. Степь, ветреная и бескрайная, неприветливая к чужому своим вольным размахом, словно отвечая последнему теплу и свету перед долгой ночью, смягчилась и раздобрела, заиграв осенними красками.

Кивая метелками топчака и седого ковыля, тихо шелестя зарослями сухого камыша, побежала желто-красными бликами по беспризорно-растрёпанному ковру бурьянов, шипастым ветвям боярышника и тернов, блеснула зеркалом речушки на прощанье.

Устало развалившись на пригорке, пожевывая травинку, я наблюдал за двумя темными точками, медленно двигающимися вдоль желтой полоски камышей вдалеке. За спиной серел колючей стеной тернов и лоховника заброшенный сад, из которого я недавно вышел.

«Всё Коле неймётся. Никак остановиться не может. Не удержался, поперся-таки со своим дратом утюжить дальше угодья. А ведь договаривались здесь встретиться и двигать назад к машинам…», - с легкой досадой бубнил себе под нос, прикидывая, когда же эта неугомонная парочка повернёт обратно.

Словно соглашаясь со мной, мой курц протяжно, тяжело вздохнул и устроился рядом, положив брылястую голову мне на колени, позыркивая украдкой на хозяина.

Идти к Коле не хотелось. Охота у меня сегодня не заладилась. Оттопав полтора десятка километров, я заполевал всего одного фазана и вальдшнепа. Не сказать, что птицы было мало, но попадались почему-то одни курицы, стрелять которых обычая у меня не было. Цунка, тоже подпортила настроение, споров по ветру длиннохвостого красавца-петуха, да ещё и термос с бутербродами я забыл дома... В общем, мой охотничий азарт давно угас, а ноги и пустой желудок просились домой…

Со стороны Коли хлопнул выстрел. «Одиночный - значит убил», - подумалось мне, и вместо радости за товарища, глубоко внутри засочилась желчью червоточина зависти, да до того сильно, что сам себе я стал противен. Коля, видимо, действительно добыл петуха, т.к. не дойдя до края камышовых зарослей, развернулся обратно и резво зашагал напрямки к саду. Его крошечная фигурка быстро росла, и вот я уже мог различить бородатую физиономию приятеля, растянувшуюся в довольной улыбке. Его дратхаар Филя, такой же бородач, как и его хозяин, свесив язык, трусил рядом и, кажется, тоже улыбался, радуясь не то добыче, не то тому, что долгий день непрерывного беганья по колючим зарослям наконец-то заканчивается.

Пока мы поболтали и перекурили, любуясь матёрым Колиным петушиной с длинными, начавшими загибаться назад шпорами, солнце укатило за горизонт. По чистому спокойному небу разлился алый закат, прозрачный воздух быстро студенел, потянуло холодком приближающейся ночи. Пора было, не мешкая, возвращаться домой.

Закинув ружья за плечи, мы побрели чистым местом вдоль кромки заброшенного сада, что протянулся на пару километров. Собаки болтались где-то рядом. За разговорами, обсуждением планов на завтра, настроение моё улучшалось, сожаление о неудачной охоте и зависть ушли без следа, и думалось только о хорошем. Всё тело наполнила приятная усталость, мышцы уже не ныли в изнеможении, прося передышки, а налились какой-то мягкой тяжестью, предчувствуя скорый отдых, ужин и сон. Через эту физическую утомленность и спокойствие на душе, внутри поселилось чувство чего-то завершенного, правильного, до конца выполненного, как бывает после на совесть сделанной работы или хорошей тренировки в спортзале. Охота, какой-бы она ни вышла, кончена, пора поставить точку в этой истории и перелистнуть страницу жизни…

Но точку в тот вечер, как оказалось, ставить было ещё рано. Моя Цуна, в усталой задумчивости челночащая впереди, вдруг осеклась, вся встрепенулась и, подняв вверх крапчатую мордочку, резко отвернула в сторону. Поймав ниточку запаха, она уверенно потянула к саду и метров через пятнадцать стала у самого края зарослей, верно указывая на раскидистый куст шиповника.

И тут я вспомнил, что год назад, тоже после захода солнца, и в этом же самом месте, моя четвероногая помощница сработала петуха, по которому я бездарно пропуделял. Вмиг слетела вечерняя нега, и, судорожно срывая двустволку с плеча, я, спотыкаясь, заспешил к легавой.

С недовольным клекотом расписной щёголь-петух свечкой взмыл вверх. Как же красиво и волнующе для охотника поднимается на крыло фазан! Взлетает тяжело, с громким хлопаньем крыльев, хрипловато скрипя, яркое оперение горит, переливается всеми цветами радуги, словно у невиданной тропической птицы, сзади пестрит пышным шлейфом длинный клиновидный хвост. Ни дать ни взять чудо!

Но только ударит выстрел, полёт птицы ломается и завораживающая красота исчезает. В облаке выбитого пера и пуха, неказисто растопырив в разные стороны крылья, длинные крючковатые лапки и растрепанный пучок хвоста, летит петух кубарем в пожухлый бурьян. И жар-птица превращается в пусть и красивый, но заурядный для этих мест охотничий трофей…

«Ну, с полем!» - Коля тянет мне руку, и мы ненадолго останавливаемся, пока я убираю в рюкзак фазана и балую Цунку кусочком сыра за хорошую работу. Коля всё сокрушается, как его Филя проглядел этого петуха, ведь шли они в другую сторону именно этим местом. Уверяю его, что пропустить его они не могли - скорее всего, птица недавно слетела в куст на ночёвку, от чего и запала так сильно, чтоб не дать ночному хищнику следа.

Филька, до этого плётшийся у ног, глядя на случившееся, обазартился и исправно заработал. Мы не прошли и трехсот метров, как он стал на краю сада. После дня охоты все были порядком уставшие, и Коля несколько минут мялся на месте, вслух размышляя, стоит ли идти к собаке, или она балует и залепила «пустырь»? Его сомнения развеял петух, не выдержавший такой паузы и, ругаясь на охотников, поднявшийся из куста. Товарищ схватился за ружьё, но было поздно- птица полетела, конечно же, в сад и в считанные секунды скрылась за ветвями лоховника. Ну, что делать, бывает и такое на охоте…

Смеркалось. Закат поблёк, прижался к горизонту, теснимый наливающимся синью небом. Зажглись первые звездочки, горел над степью тонкой дугой молодой месяц. Сверху сквозь чистое небо на землю навалился настоящий холод. Колючий, пронзительный, он забирался по куртку, бежал мурашками по вспотевшей спине, покусывал руки. Ночью будет хороший заморозок. И мы, чтобы согреться, прибавляем шагу. В саду быстро темнеет. Где-то в его глубине слышен клекот перекликающихся фазанов.

До машин оставалось не больше километра, когда Цуна опять застыла в стойке у заросшей травой канавы. Запищал бипер, и хитрец-Филька, давно смекнувший, что сулит этот звук, подвалил к легавой и секундировал.

Не веря, что нам повезёт в третий раз за вечер, я всё-таки поспешил подойти к собаке. Та стоит верно, замерла, вытянувшись в струнку. Чувствую по ней, что дичь близко. Во взгляде легавой читаются и напряжение, и упоительный азарт. В этот момент нет для неё ничего в этом мире, кроме запавшей птицы, источающий такой сладкий и дурманящий запах. Команда: «Вперед!», короткая подводка, и, о чудо, разноцветным салютом в небо взметнулись два петуха! Быстро вскидываюсь, и красивый дуплет ставит окончательную точку в этой охоте. Или запятую? Ведь мы же на охоте, здесь может случиться всё, что угодно…