К охоте приобщаются и в зрелом возрасте

Причем до тех пор я начисто отвергал эту древнейшую человеческую страсть.

Отвергал, приводя, с моей точки зрения, довольно веские доводы.

«Ну какой в этой охоте интерес? — спрашивал я, когда друг Максим агитировал меня стать охотником. — Выстрел — утка или какой-нибудь там кабан падают, и на этом весь азарт пропадает.

То ли дело рыбалка, где выстрел — это поклевка, после которой начинается самое интересное — борьба с вываживаемой рыбой, чреватая зацепами, сходами, обрывами...».

Но друг был упорным и на каждой совместной рыбалке не упускал случая рассказать какой-нибудь интересный охотничий случай, произошедший с ним или с его отцом, — настоящим фанатиком охоты.

Наконец я сдался и больше ради того, чтобы наш коллектив военных охотников заработал какие-то очень важные баллы, и ради пребывания в хорошей веселой компании, чем ради самой охоты, согласился поехать на лису в Истринское хозяйство. Естественно, без ружья.

По этой причине и вызвался идти загонщиком. Пока загонял, запыхался, взмок, но ничего — нормальная мужская работа. Лисы, правда, не оказалось ни в первом, ни во втором загоне.

А в третьем загоне я уже стоял на номере с ружьем одного из загонщиков и видел, как на соседний номер вышла лосиха, и ее, конечно, пропустили, а затем с другой стороны через номер стреляли по лисе. Не попали.

На этом охота закончилась, и, если честно, она меня не особо вдохновила. Но и не разочаровала.

Читайте материал "За утками без собаки"

Следующим моим шагом приобщения к охоте стала вальдшнепиная тяга. В чудесный апрельский вечер мы с Максимом и Славой приехали в Скоротово и после десятиминутной прогулки по лесу очутились на поляне, по краям которой я в детстве собирал белые.

Елочки, которые тогда были с меня ростом, подросли, и сейчас под ними лежал еще не успевший растаять снег. А над елочками тянули вальдшнепы. Их было всего три. По первому промахнулся Максим, по второму — из ружья друга с тем же успехом отдуплетил я. А третьего, словно преподав нам урок классического выстрела, сбил Слава, и мне впервые довелось любоваться этой сказочной птицей.

А потом было 19 августа 1991-го. Но мне этот день запомнился не случившимся накануне путчем. Когда в столице разворачивались известные события, мы с женой ехали в поезде «Москва — Весьегонск» и о гэкачепистах узнали, лишь добравшись до деревушки Глинское на берегу Рыбинского водохранилища, где нас встретили обеспокоенные друзья.

Но путч — путчем, а охота — охотой. И вечером мы с Максимом, переправившись на лодке на остров, отправились вытаптывать утку, договорившись стрелять из его ружья по очереди.

Вот друг не сумел накрыть дробью выпорхнувшего из-под ног юркого бекаса, и ружье перешло в мои руки. Мы вышли на берег длинного, заросшего травой залива, из которой неожиданно поднялось не меньше полусотни перепуганных уток. Они были далековато, и стрелять не имело смысла.

Но Максим без тени сомнения заявил, что все утки улететь не могли и обязательно нужно эту траву как следует прочесать. Он словно в воду глядел, которой, кстати, было выше колена. Выискивая взглядом дичь, но больше опасаясь как бы не угодить в какую-нибудь яму, я шел впереди Максима, как вдруг, буквально из-под ног, шумно взлетела кряква.

Читайте материал "Медведя можно убить хворостиной"

Я выстрелил машинально, навскидку, и не понял, почему утка продолжает лететь. Второй выстрел тоже не был прицельным, но, наверное, все-таки трудно промахнуться по такой большой цели, не очень быстро удаляющийся от тебя строго по прямой. Утка упала в воду, подняв фонтан брызг, и Максим, не мешкая, бросился к ней и с победным кличем поднял мой первый охотничий трофей над головой.

Самое интересное, что я совсем не разделял его восторга. Ну подстрелил, подумаешь. Что здесь такого сложного? Максим ликующе обнимал меня, говорил слова поздравления, а я лишь пожимал плечами.

Потом удача улыбнулась и другу, очень красиво сбившему налетающего селезня. А потом... Наверное, из всех последующих охот, вплоть до сегодняшнего дня, та вечерняя зорька была самой щедрой на предоставляемые возможности стрелять столько, сколько душа пожелает.

Утки поодиночке и стаями налетали на наши, казалось бы, верные выстрелы, и мы стреляли, стреляли и... безбожно мазали. Мазали до тех пор, пока не опустел патронташ. А утки все летели и садились чуть ли не нам под ноги.

И, видимо, тогда-то, когда последний в той охоте одиночный выстрел не достиг цели, когда утки, ничего не боясь, рассаживались вокруг нас, а нам оставалось лишь сетовать на неумение точно стрелять и на отсутствие патронов, я окончательно приобщился к охоте.

Через полтора месяца я купил свое первое ружье.