Картечные гусиные канонады уходят в прошлое

В ясные дни начала мая на Вологодских полях вечерняя заря не умирает, а придавленная ночной синевой крадется по горизонту на восток раненой жар-птицей. Утром она оживает, расправляет огненные крылья и медленно заливает золотом солнца голубой океан неба. Наступает новое прекрасное утро.

На склоне поля, мы, три московских охотника сидим в одном скрадке-амфитеатре, сделанном накануне вечером.

Накатав полукругом валки из прошлогоднего сена, мы по открытой стороне натянули занавес из камуфляжной сети.

В тридцати метрах перед скрадком «пасутся» с полсотни фанерных профилей, раскрашенных под белолобого гуся и с десяток объемных пластиковых чучел.

А дальше, за гребнем холма, за часовней, начинается высокое и огромное жнивье – лучшее для гусиной охоты в округе. Но там уже давно стоят чужие скрадки.

От начала рассвета до восхода солнца, здесь, в северном краю, проходит целый час, пока гулкая тишина, от которой звенит в ушах, сменится буйным торжеством весенней жизни – свистом, кряканьем, трелями, бормотанием.

Эту симфонию звуков пронзает гогот далеких, еще невидимых гусей.

– Ушли над лесом, – говорит Андрей, глядя в бинокль.

Душа опять замирает в ожидании и надежде, и все что происходит вокруг нас воспринимается с особой обостренностью.

Веретенник, покачиваясь на лету из одной стороны в другую и резко хлопая то правым, то левым крылом поет свою звонкую призывную песню.

Большой кроншнеп делает «горку» и затем, планируя, громко на весь простор старательно выводит свирельную мелодию.

Тревожно кричат чибисы, прогоняя со своей гнездовой территории невозмутимо летящую сову с мышью в клюве.

А рядом с профилями на высоте голов сторожевых гусей пролетает серебристый лунь, только что начавший охоту. Трели жаворонков переплетаются в один непрерывный звон колокольчиков.

Строго на северо-восток проплывают журавли, во всех направлениях летают скворцы и  чайки, густой россыпью кружат турухтаны, а над речкой носятся ошалелые селезни.

«Чуф-фы-ш-ш-ш» – затоковал невдалеке молодой тетерев. Он еще не бормочет, но по-взрослому важно ходит, распушив хвост, медленно поворачивается, приседает и, распластав крылья, перебегает с места на место, атаковывая предполагаемого противника. Петух один, но это его не смущает и он повторяет церемонию весеннего токования.

Со стороны жнивья доносится мелодичный звук гусиного призыва. Это егерь охотхозяйства очень умело пользуется самодельным манком. До него километр, не меньше, но чистота и доносчивость издаваемого звука просто поражает!

А вон и стая, сломалась, закружила, один гусь падает. Бах, бах – долетают до нас звуки дуплета. Такой же манок подарил нам охотовед – не зря он его так нахваливал.

Мы вечером были у тех скрадков, – какое завидное место! В золотой стерне просторного поля почти стометровая лужа с прозрачной талой водой. Рядом два скрадка – для аккуратных охотника и егеря.

Метров через 400–500 еще одна лужа и скрадки. С точки зрения охотничьей этики – браво! – организована грамотная цивилизованная охота. Картечные канонады уходят в прошлое.

«Гик-га-га, гик-га-га» – прямо на нас, на профиля, летит стая! Мы замерли, маним, гуси делают облет для посадки – первый круг, пошли на второй. Снижаются!

– «Бьем!» Мы разом встаем, стреляем. Гуси ошеломлены: делают свечки вверх, в небо, уходят винтом в сторону. Но это их не спасает: падает один, второй, третий...

Мы с Андреем выскакиваем из скрадка, на бегу перезаряжаемся, собираем трофеи и прячем их в сено. Солнце только-только одним глазком успело взглянуть на землю, а у нас уже три гуменника!

– Василич, за весну! Да здравствует охота – волшебный мир роскошных удовольствий!

Опять налетают гуси, кружат, но не снижаются. Что-то заподозрили – улетели. До них, наверное, метров сорок было. Конечно, можно стрелять. Если бы они еще метров на десять снизились вот тогда...

Иногда трудно определить лучший момент для стрельбы, а команда «бьем» возложена на меня. А мне приходится, как и всем, замирать в скрадке лицом вниз, не шевелиться, и в то же время постоянно следить самым краешком глаза за гусями, делающими облет, и выбирать этот самый момент.

– Андрей, посмотри в бинокль, сколько метров до самого правого гусиного профиля?

– Тридцать пять.

– Вот это да! Я больше 25 ни за что бы не дал.

– Гуси! Не шевелиться! Все умерли! – зашипел я. Высоколетящая стая неожиданно ломается пополам, винтом снижается и делает медленный облет, прося разрешения на посадку. «Раз вы так устали и голодны, разрешаем садиться», – отвечаем мы манком.

– «Бьем!» Бах, бах, бабах, бах – два белолобых во взрослых «тельняшках» кувыркаются в воздухе и глухо бьются о землю.

Были у нас, конечно, и не такие веселые моменты: убегали и улетали подранки, откровенные промахи, да и просто зевали приближение гусей, умеющих уж очень неожиданно быстро сесть на голову. Особенно мне обидно за ошибку, которую я необъяснимо повторил спустя два года.

Приближается стая, летит низко, без облета, прямо на нас, в лоб, на посадку. Не шелохнемся, ждем, куда им деваться? Наши! Ну что меня подняло? Метров за пятьдесят я – «бах, бах» – разорвал стаю напополам. Они резко свернули в стороны, и до них уже семьдесят метров.

Два года назад я хоть одного да выбил из стаи, а тут... Но при любом раскладе – добыл или не добыл трофей – охота на гусей очень зрелищна, эмоциональна и остается в памяти навсегда!

Каждую весну, нас, как перелетных птиц, тянет на север в Вологодские края увидеть милые сердцу деревеньки, их добродушных и простых жителей, встретить рассветы на золотых гусиных полях и проводить закаты в прозрачном поющем лесу на вальдшнепиной тяге.