Страшные охотничьи истории. Жуткий покровский леший

Туго набивая патронташ разноцветно-веселыми патронами, я поглядывал на часы: как бы не опоздать на электричку. В вагоне людно, и люд в основном рабочий. Мы с собакой стоим в тамбуре, Марта жмется к ногам. Народ смотрит на нас удивленно-непонимающе, будто мы с другой планеты.

«Следующая остановка Покров», — равнодушно объявляет женский металлический голос. «Наша!» — ликую внутри я. Двери открываются медленно, будто назло. Вместе с людским течением выплываем из вагона. Потолкавшись немного, протискиваемся к краю платформы, и, когда видим зелено-красный хвост уходящей электрички, спускаемся по железнодорожной насыпи к заветным местам.

Малозаметная тропинка притаилась среди мягкого сумрака и нарядных осин и берез. Виляя, она выходит к хитросплетению всевозможных канав и топей, густо усеянных кочкарником и заросших камышом, осокой, рогозом и местам, непролазным лесом-карандашником. Осенью здесь настоящее утиное эльдорадо, но не для всякого-каждого: о хороших местах в этом хаосе воды и бурной растительности знают единицы. Непосвященному туда просто так не попасть, нужно точное знание ориентиров. Особо не разгуляешься. Оттого и желающих здесь поохотиться почти нет.

Пришли. Наша полянка. Прозрачный хрустальный воздух пахнет грибами, яблоками и деревенской баней. Вдалеке остроконечные мрачные ели впиваются верхушками в застывшие краски заката. Холодает. Выползает пушистый туман и стелется над увядающей преклонившейся травой. Солнце еще виднеется над бором, со стороны реки слышится первый выстрел.

Спускаю собаку с поводка, оглядываюсь вокруг. Да, почти ничего не изменилось, разве что подросли впереди стоящие деревца ольхи, но это нестрашно. Где-то позади Марта подняла вальдшнепа, и долгоносый, удачно миновав меня, улетел восвояси без выстрела. Собака с растерянным видом подбежала и пристально посмотрела мне в глаза. Похвалил за работу.

Вижу, как краем болота идет пара кряковых. Далековато, не стреляю. И только отрываю взгляд, как прямо в лоб заходят чирки. Двое из них остаются лежать в высоких стеблях рогоза. Марта с задором подает птиц. Хвалю, треплю за ухом. Радуюсь работе собаки. Наблюдаю, как резво она исчезает в высокой, стоящей будто стеной болотной растительности. Благополучно пропускаю летевших справа. Стараюсь больше не отвлекаться. Мажу по паре чирков, провожаю их взглядом. Со стороны железной дороги летит стайка кряковых, одну удается добыть. Подранок. Марта скрывается в кочкарнике.

С разных сторон слышатся выстрелы. Стреляют на Черненьком, на Керовой ляде, на Подлужной, за Шиткой и Клязьмой. Мысленно желаю всем ни пуха ни пера. А солнце вот-вот упрячет свои последние лучи, диска уже не видно, только что-то будто переплавляется на краю неба.

Темнота наседает все больше. Лес впереди теряет четкие очертания и превращается в тень самого себя, резко переходящую в небо. Вдруг все пространство освещает зарево молнии. Небо затягивается, грозовая чернота растекается во все стороны. Притих осенний вечер.

Ударяет совсем близко — трескуче и громко; робко дрожит воздух; молнии все чаще и чаще режут и ломают черное небо. Начинается сильный, пробивающий одежду до самой кожи дождь. Поникшая соломенно-охристо-бурая болотная трава принимает его бесшумно, деревья зябко подрагивают осенней листвой. Я забираю уток и укрываюсь под невысокой ольхой. До последней электрички чуть больше сорока минут. Мокнуть и мерзнуть не впервой, но нужно отсюда выбираться. Шесть лет я охочусь в этом месте и научился отыскивать дорогу практически с закрытыми глазами. Достаю из ягдташа налобный фонарь, разряжаю и убираю в чехол старое ружьишко, выхожу на тропинку.

Луч фонаря выхватывает заметные ориентиры один за другим, можно не переживать: скоро выйдем к железной дороге. Спаниелька семенит впереди.

Стоп! Болотина. А звук приближающегося поезда уже справа от нас. Ничего не понимаю. Разворачиваюсь назад. Все правильно: сломанная осинка, через пятьдесят метров от нее должна быть канава, по канаве направо. Но впереди нее болото! Не веря самому себе, снова иду вперед и снова упираюсь в болото. Возвращаюсь. Так, значит, нужно вернуться к предыдущему ориентиру — кусту калины. Возможно, около него я свернул не туда. Сказано — сделано. Вот и куст. Обхожу его вокруг. Все правильно. Место помню, повернул точно. Просто где-то отклонился. Идем с Мартой снова к сломанной осинке. Проходим одинокое сиротливое деревце…

Я перестаю что-либо понимать. Вместо канавы и болотины здесь полянка с ольхой, на которой мы стояли пятнадцать минут назад. Снова иду под ольху. Под ней уже не спрятаться, с нее уже струями льет вода. Пытаюсь осмыслить что к чему. Глажу мокрую голову собаки. До электрички чуть больше двадцати минут…

Паники нет, но и спокойно не сидится. Включаю фонарь. Снова ходьба по местным «затесям»: одинокая береза, полуразвалившийся стол (видимо, охотники когда-то сделали), муравейник, целлофановый пакет, привязанный мною когда-то к сучку березы, куст калины, впереди сломанная осина, а за ней… А за ней сейчас стена рогоза! А должна быть канава. И звук… Звук поезда. Почему он сзади? Он должен быть впереди! Проклятое место!

Это был звук отъезжающей последней электрички.

Мне впервые не по себе в родных угодьях. В голове всплывают разные советы из разряда «что делать, если вы заблудились». Громко кричать «ау!» вряд ли поможет. Наравне с советами всплывают в памяти молитвы. Ничего дельного из советов вспомнить не удалось, и я, поцеловав нательный крестик, побрел обратно.

А дождь не прекращается. Мы снова сидим под ольхой. Я принимаю единственно правильное решение: дождаться, когда начнет светать, уж тогда-то мы точно отыщем дорогу. В ягдташе где-то валяется пачка «Юбилейного» печенья и маленький термос с чаем. Печеньку мне, печеньку собаке. Горячий чай — напоминание домашнего уюта в такую непогоду. От глотка чая меня берет легкий озноб. Громко стегает по листьям сентябрьский дождь.

А может, еще раз дойти до этой осины? Все-таки я мог в такой темноте и заплутать. Надо покрутиться там, все осмотреть. В проклятия и в леших я не верю. Точно заплутал.

Вот и осина, склонившая голову после обильных зимних снегопадов и доломанная кем-то. Пытаюсь выхватить фонарем все, что мог не заметить. Но такого просто нет, ход один. Впереди слышится голос. Прислушиваюсь. Это дежурная по станции что-то объявляет. С шага переходим на бег. Я точно знаю, что впереди по правую сторону канава, за ней нужно повернуть направо и дальше вдоль, до самодельного деревянного мостика. Бегу, не смотрю под ноги; луч фонаря пляшет вверх-вниз, вверх-вниз. Слишком поздно понимаю, что голос дежурной оказывается позади, и… Со всего разбега влетаю в болото. Ноги тонут в иле. Выкидываю фонарь на берег, ружье летит туда же, подтягиваю ягдташ, еле держа равновесие, цепляясь за осоку и какие-то тонкие веточки непонятных дерев, вылезаю на берег…

О костре и не помышляю. Все тело сковано мокрым холодом. Двигаться не хочется, отвратителен каждый шаг. Снимаю сапоги, выливаю бурую жижу, выжимаю носки. Боюсь возвращаться назад...

Дождь прекращается — хоть это радует. Луч упирается в осину. Мокрое дерево блестит, капли падают с тонких ветвей. Дерево как дерево, ничего необычного…

Человек! Прямо на тропе! Точно, спина человека. Кричу. Зову. Наверное, охотник, пережидавший где-то дождь. Бегу за ним. Он идет не спеша, будто проплывает над узкой тропинкой. Замечаю, что ног его не видно, только спина в костюме песочного цвета, руки спрятаны в карманы куртки, а ноги где-то растворяются. Голова неестественно опущена, её почти не видно. Становится жутко.

Останавливаюсь. «Спина» впереди тоже останавливается. От страха молчу, боюсь, что «спина» повернется. Вокруг тишина. Нечто впереди не шевелится. Я выключаю фонарь. Через минуту включаю. «Спина» там же. Пытаюсь осветить его сверху вниз, разглядеть ноги — тщетно. Делаю два шага, еще два — и «спина» снова плывет вперед.

Неуверенно, шаг за шагом, я иду за неизвестным, почему-то стараясь не упустить его из виду. Марта бежит впереди. Вот одинокая береза, покосившийся стол, мокрый муравейник, мой целлофановый пакет, куст калины — осинки не хватает…

«Спина» останавливается. Марта уже стоит на деревянном мостике через канаву. Мы пришли. «Спина» пропала… Я выложил остатки печенья под ближайшую березу в знак благодарности кому-то или чему-то…

До дома мы шли пешком. Шли долго. Было время подумать. Всячески гнал от себя мистические мысли, но случившемуся объяснения не находил. Да и вряд ли найду. Теперь нужно принять как факт: это случилось. В середине октября я снова пошел на то место охотиться. Также петляла тропа, также я шел мимо знакомых ориентиров.

Только вот осинку так и не нашел…