Когда весенний селезень превращается в утку

Конфуз и срам я испытал на своей первой охоте с подсадной уткой. Стыдливо кающаяся память заставляет меня повиниться перед читателем — конечно же настоящим охотником — в своем тяжком грехе.

Неожиданное предложение поохотиться с подсадной я принял без долгих раздумий: оно и понятно — не выходила мне подобная карта за продолжительную охотничью жизнь.

Дружеское расположение хозяев и высокое мастерство обслуживания, не в трактирно-цирюльном, а в истинно охотничьем понимании этого слова, когда ощущается желание профессионально помочь гостю получить максимум удовольствия, сделали мое пребывание мечтательно-счастливым, несмотря на безрезультатность первого выхода.

Вторую зорьку я встречал на новом месте. Подсадные деловито купались в десятке шагов от меня.

Слыша приближение возможных партнеров, утки страстно давали осадку, стараясь перекричать друг дружку.

Наверное, их истошные вопли звучали для бархатноголовых женихов слаще песни Сольвейг, поскольку редко какой не сворачивал к «сладкоголосым» обманщицам.

Однако отсутствие должного опыта сильно сказывалось на результативности: то отблеск часов, искрой резанувший даже по моим глазам, то еле звякнувшая антабка, то шорох при поспешной попытке занять удобное положение для выстрела — все это лишало меня такого близкого и верного трофея.

Тем не менее два красавца бездыханно покачивались на мелководье, вселяя надежду на грядущие успехи.

Походя я набирался опыта: подоткнул манжету свитера под браслет, замотал носовым платком антабку, как мог убеждал себя не пороть горячку.

Ласковое весеннее солнце только еще выплывало из-за деревьев на противоположном берегу водоема. День обещал быть теплым и ясным.

Высвеченные восходом причудливые разливы полой воды с торчащими тут и там гривками голых деревьев намертво приковывали внимание, отвлекая от главной цели.

Однако мои помощницы были на страже — их очередная осадка вывела меня из оцепеняющего созерцания. Я услышал гудливое «жвяканье» очередного жениха и последовавший отдаленный всплеск его приводнения.

Выждав, как мне советовали, некоторое время, я осторожно заглянул в бойницу. Да! Он плыл прямо на меня. В яркой солнечной дорожке. Борозды за его килем искрились жидким золотом, а само движение было устремленно-прямолинейным без суетливо-сторожких галсов.

При такой скорости сближения с моими артистками создавалась явная угроза «женской чести и достоинству» последних, а меня просили не допускать адюльтера, дабы не замутнить чистоту их породы...

Мой выстрел остановил нетерпеливого воздыхателя, и я позволил себе размяться — собрать добычу.

Я пошел к последнему — дальнему селезню. Но когда нагнулся за ним, на моем лбу мгновенно выступила испарина, а в груди неприятно заныло. Где сине-зеленый бархат головки? Где брачное кольцо и палевый жилет?

В моих руках была утка в своем невзрачном бежево-пестреньком оперении.

Конечно, в прямом свете вставшего солнца я видел лишь темный контур птицы, но у меня не возникло и мысли, что утка тоже может приплыть на зов подруг!

Радость от хорошей охоты омрачилась напрочь, хоть я и пытался оправдаться перед собой: «Не по жадности ведь, не корысти ради!»