На весеннюю охоту по комсомольской путевке

Николай останавливает свой внедорожник у дома, рядом с уазиком Николаевича.

Теплая встреча старых друзей плавно перетекает в шумное застолье.

Дядя Саша вручает выписанные на нас путевки — «комсомольские» путевки в мир весенней охоты.

Узнав итоги утрянки, последние новости, ложимся отдохнуть перед вечеркой.

Колька, уставший после суток на работе, тут же начинает сопеть, едва его голова касается мягкой подушки.

Мне же не спится от переполняющих душу чувств, нахлынувших воспоминаний, связанных и с этим ставшим родным домом и с дорогими сердцу людьми, наполнившими его теплом и уютом…

Начало седьмого вечера. Пора. Бужу храпящего, как старый дизель, Николая. Горячий, обжигающий губы чай приводит его в бодрое состояние. Выезжаем в угодья на первую охоту.

Останавливаемся на обочине дороги, в двухстах метрах от затопленного талой водой леса. Рюкзак с шалашом-палаткой на спину, корзинку с уткой под мышку, чехлы с ружьями на плечо и вперед.

Уютный, неглубокий плес, как и предполагалось, приютил стайку чирков-свистунков, которые с шумом поднялись при нашем приближении.

Определившись с местом, ставим шалаш, дополнительно маскируя его ивовыми ветками. Выпускаю подсадную утку на воду и занимаю место в шалаше рядом с другом. Катька тут же принимается задорно и зазывисто крякать.

Не проходит и тридцати секунд с момента первой квачки, как первый кавалер падает с небес, шумно плюхаясь на воду в двух метрах от шалаша. Катерина, озорная девица, выдает запоздалую страстную осадку.

Второго приглашения зеленоголовому ловеласу не требуется. Словно пользуясь тем, что находится близко к шалашу и потому охотникам стрелять бессмысленно (можно испортить тушку), селезень бесстыже овладевает подсадной и улетает.

Мы потом долго смеялись, сидя в шалаше, а явно довольная Катерина рассыпалась в комплиментах, зовя к себе улетевшего ухажера. Но он лишь лениво жвякал где-то в глубине затопленного леса, потеряв интерес к подсадной красавице.

Огненный солнечный диск медленно пополз за горизонт, разливая оранжево-розовые краски по голубому небесному полотну с кусками белой ваты. Над разливом, вобравшим в себя все буйство предзакатных красок, заблеял бекас.

Чувствуя скорую темноту, птичье царство зазвенело на разные голоса. Проснувшись, заквакали лягушки, лениво барахтаясь у берега. Разрезая воду большой головой, из леса выплыл бобр, перепугав крякающую утку.

Словно большой пароход, он пересек тихую заводь и скрылся за ивовыми кустами. Где-то позади прохоркал вальдшнеп. Краски тускнели. На нашу заводь опускались сумерки. Нежный посвист чирка-свистунка выводит меня из созерцательной нирваны как раз в момент его приземления на воду.

Красивый маленький селезень крутится рядом с более крупной уткой, ничуть не смущаясь ее размерами. Ладно, малыш, живи! Тихо уходим с уютной заводи, забрав утку. Утро вечера мудренее и, возможно, добычливей…

Рассвет встречает зимней прохладой, снежными сугробами и пронизывающим ветром. Но охота пуще неволи. Кому, как не нам, это знать! Занимаем места в заснеженном шалаше. Сегодняшняя погода отбила у Катерины всякое желание к проявлениям любви.

Нахохлившись, она понуро ковыряется клювом в подводной растительности, не подавая надежды на начало работы. Ну что ж, придется продуть манок.

Выдуваю первые квачки. В ту же секунду, отзывается селезень, находящийся недалеко в кустах. Имитирую осадку. Не выдержав, любвеобильный повеса устремляется на зов мнимой подруги. Завидев утку, он приводняется к ней, увлекает в кусты.

Утка послушно следует за ним, прикрывая кавалера, но шнур удерживает ее в метре от кустов. Осторожный селезень зовет ее, но она остается на месте. Снова хитрющий ухажер жив и невредим. Утка, подергавшись еще немного, затихает, изредка посматривая в сторону уплывшего селезня.

А тот, вероятно, потеряв интерес, так и не появляется и не подает голоса. Вновь беру в руки манок. И обман срабатывает.

Селезень, поднявшись из кустов, летит на мой зов, нежно жвякая, садится на середину залива, осматривается. Заметив утку, направляется к ней, но горячий свинец перечеркивает его поперек.

Поздравляю Николая с полем, с первым весенним трофеем. На этом наша утренняя зорька закончилась. Дождливый, промозглый, ветреный вечер не принес трофеев. Остается уповать на следующее утро, тем более что Гидрометцентр обещает солнечную погоду.

Просыпаюсь за пять минут до звонка будильника. Выхожу во двор. Звездное небо вселяет оптимизм и уверенность. Бужу друга. Быстро собираемся и в четыре выезжаем на разливы. Определившись с местом, ставим шалаш.

В этот раз у нас две утки. Высаживаю их таким образом, чтобы они не видели друг друга, и они сразу отдают голос. Аж мурашки бегут по коже от долгожданного концерта. Небосвод, светлея на глазах, открывает взору затопленные талой водой низины, поросшие кустарником и рыжим камышом, тянущиеся на многие сотни метров.

Тут находят себе приют множество уток разных пород. Звеня нежным перезвоном, носятся быстрые чирки-свистунки, трещоткой им вторят трескунки с соседней заводи, детской пищалкой свистят свиязи. Подсадным уткам отвечают дикарки. Подают голоса спрятавшиеся в залитых водой кустах селезни. Где-то за разливами, в полях, чуфыкают лирохвостые тетерева.

Наконец, не выдержав напора двух разгоряченных крякуш, к нашему разливу прилетают селезни. Сделав круг, они садятся на воду около одной из уток. Быстро распределив селезней, на счет три оставляем их на водной глади.

Утки не замолкают ни на секунду, даря нам ни с чем не сравнимые эмоции и море позитива. На востоке вспыхивает алая полоска зари. Постепенно расширяясь ввысь, она окрашивает пурпурно-розовым цветом далекий горизонт.

Словно нехотя, не спеша, появляется краешек малинового солнца. И все вокруг сразу оживает, начинает щебетать, свистеть и крякать с удвоенной силой, радуясь новому погожему деньку. Позади нас отзывается селезень.

Страстные осадки сразу двух коварных «сирен», услышавших жениха, заставляют его безвольно плюхнуться напротив шалаша.

Его мучительный выбор подруги обрывается моим выстрелом. С восходом солнца поднимется холодный северный ветер, пронизывая до костей, несмотря на теплую одежду. Последний в это утро чирок-свистунок становится прекрасным завершением поистине великолепного утра.

Достав добытых селезней, делаем несколько снимков на память. Вскоре птица уже томится в казане, источая пьянящий аромат свежеприготовленной дичи. Желающие поднимают чарочку на кровях, и, как обычно, течет неспешная беседа с воспоминаниями о былых охотах, смешных и курьезных случаях из жизни…

Вечерняя зорька снова не задалась. Дождь и порывистый ветер отбил желание уток работать. На пятерых был добыт лишь один селезень и услышан один вальдшнеп. Возвращаемся домой мокрые и продрогшие.

За ночь ветер разогнал пунцовые тучи, открыв взору ярко-желтый полумесяц, висящий в бездонной синеве звездного неба. Ветер, бушевавший всю ночь, затих. Утренний морозец сковал ледяным панцирем лужи и пруд за домом. Одинокий селезень мирно спал на льду пруда, спрятав клюв под крыло. Трава под ногами хрустела и лопалась, как раздавленное стекло.

Бужу Николая. Остальные остаются в доме, спрятавшись в теплые спальники. Правильно, охота — дело добровольное. Она или есть, или ее нет. Идем на разливы, находящиеся в километре от тех, где охотились прошлым утром. Устанавливаем скрадок на понравившемся плесе.

Высаживаю уток по разные стороны от шалаша, проламывая на ходу лед. Морозную тишину нарушает дружное утиное кряканье. Ухо улавливает свист утиных крыльев и долгожданное жвяк-жвяк-жвяк. Снова пара серебряных красавцев приводняется на нашу заводь с разных сторон.

Но почему-то плывут они к одной утке. Николай берет на мушку левого, я правого селезня. Звучит последний отсчет: раз, два, три. Протяжный сдвоенный выстрел на миг заглушает голосящих уток. На обрамленной сверкающим льдом водной глади остаются лежать два зеленоголовых красавца. Жмем друг другу руки, радуясь удаче.

Гусиный гогот заставляет прильнуть к амбразуре шалаша. Пара белолобых летит прямо на нас, на высоте тридцати метров. Быстро меняю семерку на единицу, но гуси в последний момент отворачивают, проходя стороной. Значит, не наши.

За спиной взошло солнце. Его яркие лучи золотят рыжий тростник, искрятся в покрытых седым инеем прошлогодних русых травах. Где-то вдали курлыкают журавли, за разливом гомонят гуси.

Звонким весенним ручьем льется нескончаемое тетеревиное воркование. Улюлюкая, гоняются друг за другом хохлатые чибисы. Важно выхаживают по полю большие кроншнепы, пытаясь ковырять промерзлую землю своими изогнутыми клювами-пинцетами.

Стаи разномастных чирков носятся от разлива к разливу, создавая толчею и неразбериху. Чайки, словно большие белые лайнеры, нехотя парят в воздухе, высматривая мелкую рыбешку. Колька, безмятежно дремлет рядом со мной, устроившись на складном стульчике.

Я же, захваченный происходящим вокруг, с открытым ртом наблюдаю за жизнью пернатой братии.

Услышав пролетающего селезня, наша парочка принимается строчить осадками. Сделав круг над голосящими утками, бравый кавалер, выставив оранжевые лапки, опускается на воду. Толкаю заснувшего друга, жестом показывая на плывущего к утке селезня. Его долго упрашивать не надо.

Гром выстрела оповещает округу об еще одном добытом трофее. Пора и честь знать. Николаю завтра на работу. Собираемся. Прощаемся с друзьями, Ивановской землей, благодаря за гостеприимство и щедрость, но не навсегда, а только до осени.