Без борзого кобеля - не помещик

Старинная пословица отражает такое распространенное развлечение дворян-землевладельцев, как псовая охота. В имениях содержались своры борзых и гончих собак, у иных рьяных охотников насчитывалось до полутысячи особей, методы их разведения и воспитания складывались из поколения в поколение.

Большой популярностью пользовались «Записки псового охотника Симбирской губернии» Петра Михайловича Мачеварианова, более полувека отдавшего любимому делу.

Книга и поныне поражает профессиональной точностью и чистотой языка.

Раскрыть личность теоретика, практика и законодателя псовой охоты нам помогли скрупулезно собранные одним из его сыновей материалы, что хранятся в личном фонде Мачеварианова Государственного архива Ульяновской области.

Его предками были грузинские дворяне Мачевариани, прибывшие в начале XVIII века на российскую службу, обрусевшие и ставшие Мачевариановыми.

10 октября 1798 года «Михайла Сергеев сын Мачеварианов 23 лет, из дворян» вступил подпрапорщиком в лейб-гвардии Преображенский полк, куда был приписан с детских лет. На службе «аттестовывался способным и достойным», был уволен по болезни «с награждением штабс-капитанским чином» в ноябре 1801 года.

Вскоре обвенчался с дочерью советника экспедиции Эльтонского соляного промысла Екатериной Петровной Ивановой. 16 января 1807 года у супругов народился первенец, нареченный Петром.

Михаил Сергеевич состоял надзирателем при Камышинских горных запасных соляных магазинах, «порученную ему должность исправлял с успешностью» и через два года был определен в 1-е отделение начальником.

Летом 1812 года, когда армия Наполеона вторглась в пределы России, Александр I призвал все сословия к отражению врага. В ополчение собирали крестьян и мещан, командный состав был из числа отставных офицеров и чиновников.

Так Мачеварианов оказался в конном полку, оставив дома молодую жену с пятилетним сыном в ожидании второго ребенка. Части Поволжского округа внутреннего ополчения поначалу находились в резерве, но в 1813 году отправились в заграничный поход.

Волжане участвовали в блокаде крепости Дрезден и захватили в плен 32 генералов, находились в первой линии русских войск при взятии Магдебурга и Гамбурга. Мачеварианов погиб в одном из сражений, так и не увидев новорожденную дочку.

Его семья жила небогато, за вдовой в деревне Каменка Аткарского уезда Саратовской губернии состояло «27 мужского пола душ». Благодаря усилиям матери и бабушки Петр получил хорошее воспитание и основательное образование, его привадили к доброму отношению со всякой живностью.

«К несчастью, я знал много таких людей, которые считали всякое домашнее животное хозяйственной утварью, т.е. вещью неодушевленной, — заметит позднее П.М. Мачеварианов, — но эти люди были или разбогатевшие невежды, или нигде не служащие дворяне, не получившие ни малейшего воспитания, которые вели самую буйную, беспутную жизнь.

Эту жесткость, загрубелость, бесчувственность характера я приписываю недостатку того благородного, нравственного воспитания, той деликатности, той нежности и мягкости сердца, которые передаются дитяти до семилетнего его возраста доброй, умной и образованной матерью или… воспитательницей.

Кто же в детстве безнаказанно царапал глаза нянькам, бил собак, мучил кошек, разорял птичьи гнезда, таскал галчат за ногу на веревке, тому в юношеском возрасте можно образовать только голову, руки и ноги; но перевоспитать сердце — никогда!»

Родственники приучали недоросля к верховой езде и охоте. Подобные занятия развивали необходимые в жизни силу и ловкость, поскольку многих мальчиков в будущем ожидала военная служба, любой дворянин рисковал быть вызванным на дуэль.

В июле 1825 года по прошению матери «неслужащий» Петр был внесен во вторую часть родословной книги Саратовской губернии, куда записывали «роды военного дворянства».

В скором времени его усадили в кибитку и отправили осваивать военное дело. «Учился я недурно и кончил курс в Военно-офицерском училище, в главной квартире 1-й армии в Могилеве на Днепре», — вспоминал он.

В августе 1829 года «за оказанную ревность и прилежание» был пожалован в прапорщики и выпущен в Шлиссельбургский егерский полк. Шлиссельбургская крепость с посадом носила статус уездного города Санкт-Петербургской губернии.

Уже в начале гарнизонной службы молодой офицер пристрастился к охоте. Его знакомые со своими собаками обращались жестоко, считая, что злобнее охотничьей собаки нет ни одного животного. Однако в 1831 году он осознал ложность таких убеждений.

Во время польской кампании поручик Мачеварианов находился при дивизионной квартире в Гостынине, где и познакомился с капитаном ветеранов Брохоцким — страстным ружейным охотником, у которого было пять великолепных гончих. Все собаки жили в комнате, были опрятны, ласковы, умны и послушны, как самые породистые и отличной дрессировки легавые собаки.

Когда поручик рассказал, как обходятся с гончими знакомые охотники, то ветеран заметил: «Нет ни единого домашнего животного, которого нельзя бы сделать ласковым и внимательным обращением, справедливой строгостью, не только вежливым и послушным, но и преданным другом. Виной всему противному мы сами, наша лень и наш подлый эгоизм».

Вскоре по возвращении из царства Польского Мачеварианов уволился с военной службы. К тому времени он унаследовал от двоюродного деда по матери, Федора Михайловича Назарьева, село Липовка, что стояло на речке Кише в Ардатовском уезде Симбирской губернии.

И сделался, по собственному признанию, страстным любителем «всех пород борзых собак и вообще всех животных, за исключением глупейших овец и подлейших свиней». Молодой помещик играл на гитаре, хорошо рисовал, был разговорчив и остроумен.

Его присутствие не только оживляло охоты, но и дамское общество, в котором он был чрезвычайно любезен.

В округе водилось немало зверей и птиц, составляющих предмет охоты. «Звери: волки в большом количестве, лисицы — в ничтожном, зайцы-беляки — в малом и русаки — в достаточном, — исчислял Мачеварианов. 

— Птицы водяные: гуси и разных пород утки; степные: драхвы и журавли в огромном количестве, кроншнепы, серые куропатки, сивки, морские ласточки и перепела; болотные: бекасы, дупеля, гаршнепы, коростели, пигалицы и разных родов кулики; лесные: глухари, тетерева-березовики, разных пород голуби, дрозды и вальдшнепы».

Под Саратовом проживал мелкопоместный дворянин Верещагин с двумя сыновьями и тремя дочерями, рано потерявший жену. Сестры Верещагины были хорошенькие, воспитывались в семействе родной тетки Мачеварианова, пока не выскочили замуж.

Одна из Верещагиных-старших, Екатерина Ивановна, вышла за Мачеварианова, а другая — за князя Александра Сергеевича Хованского, чей родитель некогда состоял симбирским губернатором. Мачеварианова и Хованского связывало не только родство, но и дружба, вызванная сходством характеров и воспитания, степенью образования и одинаковыми наклонностями.

Петр Михайлович частенько наезжал в родовое имение Хованских — село Архангельское Ставропольского уезда Симбирской губернии, его окрестности славились добычливой охотой.

В липовской усадьбе помимо просторного барского дома с хозяйственными постройками имелся громадный, десятин на восемь, сад, за которым расстилался обширный луг. Мачеварианов приспособил его для выгула молодых собак, которых выпускали порезвиться из расположенной в конце луга псарни, с любовью и знанием дела устроенной новым хозяином. Имение приносило хороший доход, барин был молод, полон сил и средств не жалел.

По своим размерам псарня походила на большой скотный двор и делилась на два отделения: одно для гончих, с одним общим хлевом, и другое для борзых, с таким числом хлевов, сколько имеется свор.

Там же находились изба для псарей, варница или кашеварка, светлые сени для кормления собак и чулан для седел и охотничьего платья. Неподалеку помещались конюшня для охотничьих лошадей, сарай для фур и экипажей, помещение для ловчего (старшего псовой охоты) и особые хлева для щенят и больных собак.

О любви Петра Михайловича к собакам, о его способах воспитания ходили легенды. Он был ревнив, продавал своих собак неохотно и дарил не лучших. Клички им давал нежные и на удивление точные: Абрек, Вихрь, Лихой, Сверкай, Ураган, Блошка, Касатка, Лезгинка, Лихотка, Пташка, Плутовка, Резва, но были также Битюг, Сорван, Язва и Зелья. Некоторые помещики считали такое отношение к животным блажью и за глаза насмехались над Мачевариановым.

Он водил знакомство с известным в Симбирской губернии и за ее пределами псовым охотником Н.М. Наумовым, который «езжал» еще с графом Алексеем Григорьевичем Орловым, одним из пяти возвысившихся при Екатерине II братьев.

Из конюшен графа вышли ставшие знаменитыми орловские рысаки, полученные путем соединения арабской, фрисландской и английской пород. Наумов же содержал огромную псарню; у него «всегда было борзых от 200–300 собак и гончих в напуску от 30 до 40 смычков».

«Каких собак не было у старика! — писал Петр Михайлович. — Всех пород, кроме вислоухих, которых он не терпел. Наумовские собаки были рослые, красивые; но от постоянной чумы в каждом колене все посели назад так, что больно было смотреть на писаных красавцев, изуродованных болезнью <…>

Сколько превосходных щенков передавал мне уважаемый старик в надежде авось не уцелеет ли, не сбережется ли хоть что-нибудь у меня. Уж и как я ухаживал за ними, и сколько ночей не спал: как только подходит к году <…> как варом поварит! Уцелел у меня только один густопсовый в завитках серо-пегий кобель Убей — совершенно здоровый: собака жестокая. От него я и повел породу».

Местным охотникам рассчитывать на ветеринарную помощь не приходилось. В Симбирске некогда был отличный ветеринарный врач Унтербергер, но он поступил профессором в Дерптский университет.

При Алатырской удельной конторе служил ветеринаром Гальвакс, который «не мог вылечить распетлицы» у одной борзой суки Мачеварианова. Этот коновал продержал собаку два месяца, сделал две операции и кончил тем, что отказался. Излечил ее Петр Михайлович уже сам простыми средствами.

Племянник упомянутого Наумова, тоже завзятый охотник, гвардии полковник Михаил Михайлович Наумов в 1845–1849 годах был симбирским губернским предводителем дворянства, по значению являясь вторым лицом после губернатора.

Его заботами в лучшей части Симбирска, на Венце, построили великолепный дворянский дом. В большом двухсветном зале проходили собрания и балы дворянства, художественные и охотничьи выставки, концерты заезжих артистов; часть помещений занимали Дворянский клуб и Карамзинская общественная библиотека.

Мачеварианов пользовался авторитетом в дворянском обществе и два трехлетия избирался предводителем дворянства Ардатовского уезда.

«Будучи не беден богатыми аристократическими родственниками, впоследствии мне были открыты разные пути, — заметит спустя годы Петр Михайлович, — но тихая семейная жизнь и страсть с детства к благородным животным взяли верх над всем, и вместо манящего и много обещавшего служебного поприща я сделался артистом в душе; т.е. страстным любителем всего изящного: музыки, рисования, живописи, беллетристики и охоты; но любителем не шарлатаном, а проникнутым страстью от маковки до пяток.

Все сказанные пять предметов по сие время могут доводить меня до совершенного восторга. Нежная мелодия, стройная гармония, мастерский набросок карандашом, артистический подмалевок кистью, удачно высказанная мысль, ловкое сравнение, молодецкий подвиг охотника, удаль лихой собаки — вот мои наслаждения, которые заставляют меня временно забывать все житейские невзгоды».

К середине столетия борзые Мачеварианова за свою стать и резвость получили такую известность, что он продавал их даже в царскую охоту. Торговался отчаянно. Сохранилась его переписка с ловчим императора Николая I, который отказывался платить 500 рублей.

И Петр Михайлович убеждал, мол, что вы взяли за моду низводить цену нашей национальной самобытной породы до свинской или курячьей.

У Мачевариановых было четверо сыновей и две дочери. Глава семейства выбирался «на лихом коне, с летучими на своре, с душой нараспашку» за пределы родной губернии, о чем не без гордости писал: «Я травлю русаков по нагорной и луговой стороне Волги, начиная от Нижегородской губернии до Астраханской; травливал в степях оренбургских, казанских, симбирских, саратовских и астраханских, и не только по лугам, но по каменистым местам и сыпучим пескам, особливо около Ельтонского соляного озера; здесь собака без силы не сделает ничего».

Отдавая предпочтение псовой охоте, Петр Михайлович не забывал и ружейную. Пользовался обычно короткоствольным пистонным ружьецом с великолепной отделкой, которое было сработано в собственной ружейной мастерской. Произведенные там ружья славились среди местных охотников красотой и дальнобойностью.

Для их изготовления Петр Михайлович выписывал обычные стволы, а его крепостные умельцы, прошедшие обучение у московских или петербургских оружейников, выполняли ложе, замки и остальную отделку.

Знатоки утверждали, что их гравировка не уступала отделке знаменитых ружей Лепажа или Лебеды. Помимо ружей, мастерская выпускала отличные кинжалы и охотничьи ножи.