[mkref=962]
Случается, что аппетит и вкусы полосатого хищника могут напрочь поменяться в течение одного–двух дней. Проклиная погоду и набухшие над водой тучи, то и дело сыплющие дождем, между тем таскаешь на спиннинг окуней одного за другим. Причем хватки следуют и во время движения приманки, и у самой лодки. Окуни чуть ли не выпрыгивают из воды вслед за блесной. Их мало волнует разница между «вертушками»: желтая ли, белая, лишь бы без залипания вращался лепесток. Приходит ночь, ясная и звездная, потрескивает костер, булькает уха. А поутру выплываешь в туман уже на плоту, предвкушая ловлю. Лодка лежит на берегу, проколотая окуневым плавником.
«В такое утро быть клеву, – думается самоуверенно. – Надергаю хвостов». Как это часто бывает, все происходит по известному уже закону. Окунь словно вымер. Редко–редко ударит шальной недомерок, и опять тянутся минуты и часы бесклевья. А я, сидя на плоту–«салке», перебираю запас блесенок, цепляя, казалось бы, самые уловистые. На виброхвосты и рипперы ловить бесполезно. Пробовал… Окуни только провожают приманки, время от времени хватая их и тут же бросая. Это напоминает скорее имитацию хваток, некую игру или тренировку к жору перед ледоставом. В результате, игривые «матросы» лишь оторвали пару силиконовых хвостов.
Виброхвост вместо малька
На берегу нахожу жестяную банку с водой, оставленную местными рыболовами с ближней деревеньки–поселка. В банке плавают еще живые мальки. Цепляю самого шустрого на джиг–головку и работаю спиннингом почти как ходовой донкой или как при ловле на джиг судака, то есть приманка опускается на дно и затем, повинуясь неровной подмотке катушкой, то поднимается в полводы, то снова опускается на дно.
Хватки последовали веселые и надежные, большей частью на отрыве джига ото дна, благо оно, дно, песчаное. А здесь, на илистом лесном озере, песок – редкость. Встречается он у камышей и косами тянется на перепаде в «открытое» озеро. Сказать – на глубину, было бы неверно, поскольку озеро мелкое. Единственное глубокое место не превышает трех метров. Видимо, отсюда и начиналось озеро, заполнив выгоревшую торфяную яму. А дальше уже пошла вода в лес, подмывая берега, роняя сосны. Но вот что самое удивительное, на этом глубоком месте рыба почти не встречается. Однажды на льду выставил я здесь десяток жерлиц–флажков. Хваток не было, и я от нечего делать решил обойти снасти и проверить живцов. Все они оказались снулыми, хотя пойманы были только что. По всей видимости, со дна поднимался болотный газ.
Но вернемся к нашим окуням… Мальки закончились, истрепанные лихими полосатиками. Чешу в затылке и цепляю на джиг–головку самый маленький виброхвост, как раз по размеру с малька.
Да и внешне схож он с рыбкой темной «спинкой» и серым «брюшком». Так же суетливо повиливает «хвостиком». Поклевки возобновились, словно и не заметили окуни разницу. Но брали только при скачкообразной проводке: со дна – в полводы.
На удочку
Я заметил, что нередко окуни хватали под самым плотом. Озорства ли ради, а может быть, в порядке эксперимента беру «телескоп». Оснащаю вместо крючка желтым «глазком» и насаживаю виброхвостик–«малек». Клюет, но неверно. Словно забавляясь, стучат окуньки по мормышке, весело и азартно, но не попадаются. А если вернуться к джигу? Пристегиваю самую легкую джиг–головку, убираю поплавок и полощу виброхвостом вдоль плота, поднимая и опуская приманку на дно. Клюют, полосатые! Среди пустых суетливых поклевок изредка все же садятся на крючок, сгибая тонкую вершинку удилища. На одном из забросов удилище согнулось в дугу, а леска пошла в сторону. На ней, тонкой, диаметром 0,18 мм, заворочалось что–то сильное, не сравнимое с прежними ровными окуньками не тяжелее 150–200 граммов. Рыба уверенно уходила от плота, и мне пришлось стравливать леску с катушки, опасаясь за снасть. Наконец рыбина в подсачеке. Хорош окунь, за килограмм… Он оказался единственным среди юркой колючей шпаны за все три дня, но тем и был дороже. Видимо, настоящая удача всегда отпускается скупо, чтобы можно было прочувствовать ее всласть, по–настоящему. Тем более что лесные озера на такие удачи капризны и не любят отдавать много. Вероятно, это и к лучшему…
А на озере между тем распогодилось. Туман всполохами загорелся на солнце, поредел и лениво уполз на спящие уже клюквенники, студеные от росы. Вспыхнуло голубизной чистое высокое небо, подул легкий ветерок, задирая плесы рябью, потеплело на душе и… клев прекратился, мертво, на многие дни, может быть, до закрытия сезона открытой воды.
В отвес
Вышло так, что малька наловить не удалось. Не было снасти, возможности, времени, но были… карасики с палец, попавшиеся случайно в маленьком копаном пожарном водоеме–прудике, густо заросшем по берегам водорослями и тиной. Пойманы они были мотыльницей–черпаком, когда собственно и добывалась личинка комара. Среди комков «травы» и блестели карасики. На живца они годились бы разве что на малой речке, на уж очень изящную и легкую жерлицу, каковых у меня не было, а ловить мы готовились в зоне затопления Чебоксарского водохранилища. Взяли карасиков на всякий случай.
Чебоксарское водохранилище – это громадное проточное озеро–море, одно из каскада подобных волжских водохранилищ, со своими фарватерами, косами, затопленными деревнями, лесами, полями, кладбищами. За чистиной моря прижался к левому берегу целый архипелаг лесистых островов с протоками, где по зиме пятнили следами снег и волки, и лисы, раздавался звонкий лай собак, гоняющих русаков, блеснили в протоках окуня–горбача, ловили крупную сорогу на мормышку, щуку жерлицами. А по открытой воде – в основном спиннинг, да местный безработный народ ставил сети, собирали на островах грибы, приплывая за ними на моторных лодках, били утку на осенней охоте. В первые годы затопления рыбалка была отменно щедрой.
Килограммовые окуни, такая же сорога, щуки до двадцати килограммов не были редкостью, не говоря уж о мелочи. Но с каждым годом уловы становились все менее весомыми. Это, наверное, судьба всех водохранилищ на равнинных реках. Леса, стоящие в воде, постепенно падали, гнили. Но и сейчас еще нередко увидишь рощи этих древесных трупов, а то и пенек–осьминог от столетнего дуба привстанет на отмели, упираясь в дно крепкими «щупальцами».
Полдня хлестали протоки блеснами, цепляли виброхвосты, твистеры, поролоновые рыбки и прочие обманки, но на всех троих выцепили двух небольших щучек. Некоторую прибавку к улову дала снасть, подаренная мне Михаилом – рыболовом и охотником из Козьмодемьянска, которого я как–то встретил на островах. Познакомились, разговорились. «Не пожалеешь, вспомнишь меня», – приговаривал Михаил, протягивая мне довольно тяжелый самодельный груз–«фильду» с тройником, на который был надет отрезок белой изоляции. В комплекте был и двойничок с той же изоляцией. Его следовало поставить сантиметрах в сорока от «фильды». «Жереха возьмешь, окуня», – соблазнял коллега, растягивая по–волжски слова. Вот странность: что–то похожее и в подобной ситуации было подарено мне случайным знакомым, также охотником и рыболовом, но уже из Йошкар–Олы. Вместо «фильды» к тройнику крепилась покрашенная белая «оливка», испещренная красными точками. И так же, сантиметрах в сорока, следовало поставить такую же «оливку» с тройничком ли, двойником, только без точек. «Но учти, – увещевал земляк. – Нужна быстрая проводка, и тогда жерех твой!» Так и пролежала снасть где–то в коробке, может быть, и потерялась. Решаю хоть последний подарок проверить. Человек, можно сказать, секрет выдавал и делился дорогим, поскольку сам ловил подобной снастью.
Жереха поймать не удалось, вероятнее всего, потому, что не место было ему здесь, в протоках. Для этого нужно было идти ближе к Волге, к Вороньему острову, где бой «водяного коня» – не редкость. Но у нас уже не было времени на дальние переходы по кипящим от ветра плесам и протокам. Окунь же действительно хватал, хоть и не крупный. Вообще–то, снасть для меня не была новой. Что–то подобное, каждый по–своему, мы уже успешно применяли. Один цеплял окуневую блесенку–«колебалку», а выше ставил два–три поводочка с крючками, обмотанными красной ниткой и с белыми кембриками, другой предпочитал «вертушку» и экспериментировал с твистерами и мушками на поводках, третий ограничивался тандемом из «колебалки» и «вертушки». Называли эти сооружения кто «елочкой», кто – «поездом», как–то еще… Окунь действительно брал лучше, чем на «одинокую» блесну. Видимо, завидовал, полосатый, чужой охоте, в которой были преследователь – главная блесна, и были преследуемые – разнообразная мелочь, состоящая из вышеперечисленных обманок на поводках или просто на основной леске.
В общем, окунь брал, но до поры до времени. Потом – отрезало, а домой собираться еще рановато. Сели пообедать, и тут замечаю кан… Карасики… Про них–то и забыли. Перекусив, подгребаем к коряжнику, находим полянку среди сухих стволов и проверяем глубину. Три с половиной метра, а где и поглубже. Цепляем карасиков вначале на мормышки зимних удочек, которые по осени всегда берем с собой. После довольно длительной паузы кивки начинают подрагивать. Есть! Поклевки! Видимо, подошел окунек, привлеченный блеском и возней юрких рыбешек. Дело пошло!.. Окуни лихо срывали с крючков наших драгоценных карасей и «делали хвостом» на прощание. При таком раскладе нам на троих наживки хватило лишь на полчаса. Пришлось опять ставить вместо живых рыбок маленькие рипперы. Клев оборвался. Там, под лодкой, видимо, были озадачены… Но затем последовали первые неуверенные поклевки. Но приходилось играть приманкой по–зимнему, как при отвесном блеснении или в ловле на мормышку.
Комментарии (0)