Редкий вид шакалов: случай у дороги

Хороший охотник должен быть далек от бесшабашного удальства. Однажды морозным январским днем я направился в лес. В приподнятом настроении, легко скользя на лыжах, я спешил уйти подальше от кордона. Предстоял целый день увлекательной охоты в заснеженном лесу, освещенном красноватыми лучами низкого зимнего солнца.

Перейдя через озеро, на льду которого сидели два рыбака, издалека напоминавших пингвинов, я вышел на просеку, которая вывела меня на хорошо накатанную лесовозную дорогу.

Места были для меня новыми, и, чтоб охватить как можно больше пространства, не мудрствуя лукаво, я чесанул по этой дороге. Пройдя по ней порядка двух километров и не встретив ничего, заинтересовавшего меня, решил вернуться немного обратно и попытать охотничье счастье в другом направлении.

Уже за полдень я вышел на незнакомую мне дорогу. Было видно, что на протяжении всей зимы ею ни разу никто не воспользовался. Снег лежал нетронутым подобно белому листу бумаги, на котором еще не запеклась синяя паста писательского пера.

Минут через двадцать я оказался в березовом мелятнике, стоявшем по обе стороны от дороги. Вокруг было великое множество заячьих следов. Я замедлил ход, взял ружье на изготовку. Осторожно продвигаясь вперед и представляя, что вот-вот выскочит белячишко, и я, почти не целясь, выпалю по нему, сразив наповал.

Охотничье счастье казалось таким близким и доступным. Но заяц все не выскакивал и не выскакивал. С каждым новым шагом надежда добыть зайца таяла.

Но вдруг впереди я увидел на снегу широкую борозду, оставленную каким-то зверем. Неужели кабан?! От сильного волнения бешено заколотилось сердце.

Я осторожно подошел к тому месту, где борозда пересекала дорогу. Сомнения рассеялись: на снегу отчетливо отпечатались следы копыт. И вновь огонек охотничьего азарта вспыхнул в моем сердце. Я перезарядил ружье пулевыми патронами.

Вдвое осторожней, чем прежде, скинув лыжи, я двинулся вперед, напряженно вглядываясь в промерзший за зиму березняк. Метров через сто я заметил черное пятно. И как только я понял, что это «он», кровь так и кинулась в голову.

Я опустился на колено. И когда пыл понемногу унялся, начал готовиться к выстрелу. Кабан был метров за шестьдесят. Мелкий кустарник не давал как следует разглядеть его, и он казался то небольшим, то очень крупным.

Я начал было целиться, но тут сообразил, что торопиться ни к чему. Кабан беспечно ковырялся в снегу, двигаясь притом в мою сторону. Я стал выжидать. Зверь все время двигался, я водил за ним мушкой и все не мог поймать момент, чтобы спустить курок. И вот кабан, выйдя на открытое место, повернулся ко мне левым боком. Мешкать было нельзя. Я быстро приложился и надавил на спуск.

Мне казалось, что я действовал спокойно. На самом деле нервы были так напряжены, что несмотря на повышенную навеску пороха, выстрел показался мне жалким хлопком.

Зверь вздрогнул и, сделав многометровый прыжок вперед, рухнул, зарывшись рылом в снег. Несколько раз он пытался встать. Опомнившись, я выстрелил вторично, но промазал. Перезарядив ружье, я послал в зверя еще две пули и снова не попал. Пулевых патронов больше не было.

Зверь бился в агонии, но я так и не решился подойти к нему, чтобы добить. Здравый смысл, как водится, выискивал уважительные отговорки, а самолюбие упрекало в трусости. Я понимал, что хороший охотник должен быть далек от бесшабашного удальства. Потому я дождался, когда кабан успокоился, и лишь тогда осторожно приблизился к нему. Зверь был мертв.

Вернувшись на кордон, я застал там не только своего напарника, но и двух рыбаков, очевидно, тех, которых видел утром на озере. Все трое тщетно пытались завести уже давно отработавшую свой век, а потому совершенно конченую «Дружбу».

– А вот и Шарик с охоты возвращается, – встретил меня неуместной, как мне казалось, шуткой напарник. – Я уж думал, ты потерялся. Вот решил вертолет завести, чтоб за тобой лететь.

– Возьми метлу, она быстрей заведется, но вертолет все же не помешал бы, чтобы кабана сюда перетащить, – парировал я не без гордости.

– Опаньки! Неуж фунтика завалил?

Я рассказал все по порядку и даже на карте, висевшей на стене, показал место, где оставил кабана.

– Так это ж на Белой дороге! Тут прямиком рукой подать, а на тракторе в объезд придется.

– Да у твоего трактора на движке трясогузка гнездо свила и летом два раза птенцов вывела.

– Так то летом... Зимой-то трясогузки нет, вот мы трактором и воспользуемся, – загоготал напарник.

Проснувшись утром, я обнаружил, что рыбаков уже нет. Напарник пояснил, что они чуть свет отправились на лесовозную дорогу, чтоб на попутном лесовозе уехать домой, так как рыба не клюет и оставаться дальше нет смысла.

Наскоро позавтракав, мы долго заводили оставленный нам во временное пользование трясогузкой трактор. И лишь в двенадцатом часу поехали за кабаном.

Приехав на место, мы обомлели. От кабана остались лишь голова да шкура.

– Да-а-а! Зря ты кабана загубил, – вздохнув, с грустью сказал напарник.

– Почему? – не понял я.

– Пока он был жив, он был наш, а теперь он шакалам достался.

– Кто ж знал, что в этих местах шакалы водятся.

– Водятся. Вид особый и, к счастью, редкий.

– Жаль на них, как на кабанов, лицензий не дают, – посетовал я.

– Ничего, не расстраивайся! В жизни много бед бывает, а это не беда – так, недоразумение. Будут еще кабаны на твоем веку, обязательно будут, – успокаивал меня напарник и вдруг спросил: – Кстати, а ты с какого места стрелял?

– Да вот, с дороги, – сказал я.

– Никогда больше не стреляй кабанов на малом расстоянии с открытого места, – покачал головой напарник и тихо добавил – опасно!

Мы закинули в трактор кабанью голову, шкуру, перекурили и поехали на базу. Таким вот запоминающимся оказался мой первый добытый кабан.