Впервые попав в эти Берендеевы чащи, я восторгался дальновидной мудростью предков, как они без карт, навигаторов, машин могли безошибочно, на века, находить такие места для поселений.
Бродил босиком по утренней росе, и так хотелось закричать в голубизну бездонного неба: «Спасибо, отцы и деды, за любовь к России, за то, что сохранили для нас эти поля и леса, реки и родники. Низко кланяемся Вам!»
Местечко недалеко от хутора, называемое Чеваненский угол, как магнит притягивает рыбаков и купальщиков.
Такое тихое, с глубоким омутом, лесное рыбное местечко.
Вода в нем невероятной синевы и прозрачности.
Вокруг ветерок игривый гуляет, а тут спокойная дремота.
Именно здесь и свела меня судьба с Иваном.
Купаясь, я не сразу заметил под крутым берегом, в ивовых кустах, сидящего на земляной уступочке рыбака.
Он тоже, видимо, моей камуфляжной палатки не разглядел.
Подошел берегом, смотрю — солнце только выкатило из-за макушек деревьев, туман от воды поднимается, а у него на кукане уже рыбешка виднеется, не бог весть какая, но на хорошую уху наберется. Стало быть, добытчика встретил, свойского человека.
Разговорились, он оказался не только рыбаком, но и охотником. Достал и я свою удочку. И так мы, тихо болтая, радуя местных дерзких комаров, порыбачили почти до полудня. И пошли к нему уху варить. За спинкой сидения «Нивы» в кармане у меня лежала фляжка чачи, не очень большая, но такой глубокой в тот день она оказалась. Пока языки чесали, уха сварилась.
Часов до двух ночи мы трепали нервы Ваниной жене рассказами о рыбалках, охотах. Ночевать я остался в Забурунном.
Ночью проснулся от жажды. Спросонья, где нахожусь, понять не могу. В темноте стук с гудением стоят, ритмично прерываемые сиплым свистком паровоза. Свят, свят, свят! Куда это я мчу поездом и зачем? Но потом резво соображение наладил, стал щупать постель. Сплю на кровати, а не на плацкартной полке — значит, не поезд.
И тут меня мысль, как молния, саданула: я же у рыбака ночую, стучит холодильник на трех ногах, а паровозом Иван, ухи наевшийся, выступает. Открыл я холодильничек гремучий, а там молоко в крынке глиняной стоит. Пью и думаю: никто в городе не поверит, что из антикварной посуды кормился. Жажду утолил, вспомнил, что домой, разиня, не сообщил, где я.
Хвать, а телефона нет. Надо Ивана будить, может, он видел, куда я его сунул. Ивана по паровозному храпу нашел, за плечо его трясу: Ваня, проснись. А плечо такое мягкое, теплое. Эко, думаю, как чача шестидесятиградусная мужика разгорячила. И тут же понимаю: не нового друга за плечо трясу, а его громко спящую половину.
Отскочил как ошпаренный, не ожидая такого храпа от слабого пола. Оставил до утра пустые эти хлопоты. Утром весь дом обшарили — нет мобильника. Пошли на берег. Тут уже коровы табуном прошлись. Всю траву руками обшарили и нашли коровьими копытами истерзанный телефон, даже симку спасти не смогли.
Я сильно не горевал, черт с ним, с телефоном, зато друга душевного встретил.
Читайте материал "Общий котел"
Много потом мы с Иваном охотничьих троп истоптали... Случай на рыбалке у нас интересный однажды был. Зимний сезон охоты закончился, долго не встречались. И вот наконец «Егорий на порог весну приволок». Ваня сразу позвонил:
— К вечеру приезжай, на сомов поедем. Сосед двух вчера выловил.
— Добро. Но ты же знаешь, я рыбак никакой, из снастей у меня только чача да валерьянка твоей жене, а еще соленые арбузы с помидорами.
Трубка дружески грохочет в ответ:
— Бери свои «снасти», остальное здесь найдем.
Сложил все рыбацкие причиндалы в рюкзак, проходимку «Нивушку» верную взнуздал да галопом попер до Ивана. Час — и я в Забурунном. Ваня и его друг на лавочке возле дома с рюкзаками сидят.
И вот мы у речки. Стол складной ставлю, банки открываю, друзья с леской да крючками на берегу колдуют. Закинули свои хитрые уловки и ко мне. У Вани сквозь прорехи в штанах ноги волосатятся.
— Вань, не мерзнешь?
— Да не бери в голову! Вчера допоздна комбайн чинил, изорвался малехо, жена не видела, а то б зашила.
Вспомнили зиму, подняли тост за вязкого, как смола, гончака Грея, мамку его Майку (тоже ладная сука была), за дружеские пороши, союзницы наши зимние. Вроде чуток посидели и не все доброе еще вспомнили, а сильно нетвердой походкой двинулись к берегу. Они рыбачили, я ходил от одного к другому, сочувствовал. Вдруг слышу бульканье воды и крик. Глаза растопырил, а Вани нет.
Я к речке, а он браво плывет, матерясь и захлебываясь, одной рукой гребет, а другой что-то тянет. Андрей на крик прибежал.
— Бросай леску! — кричим. — Сам выгребай!
Но разве рыбак бросит добычу? Дотянул Иван до берега. Стоит в воде выше пояса, ноги вязнут, как в болоте, дальше идти не может. Берег Иловли здесь крут. Даже летом в сухую погоду по малой воде не вылезешь, а весной и думать забудь. Тут выручила русская смекалка.
Читайте материал "Надо прислушаться к умным людям"
Бросился я к машине, ленту буксировочную достал, она у меня капроновая, крепкая, длинная. «Ниву» осторожно к обрыву подогнали, буксир Ивану вниз бросили. А вытащить не можем: руку ему больно, он леску на руку наматывал, когда сома вытягивал.
Теперь она на ладони затянулась — не снять, и за крюк не дает взяться. Да и сом бьется, на берег к нам не хочет. Мудрили, мудрили, сбросили
Ване добрую палку. Сома оглушили и только потом его вытянули. Не сильно большой, слава Богу, оказался, 15–20 кило. Вытащили Ивана на берег, выжали его одежду. Друг оделся, смотрю — даже не дрожит.
— Как ты в воду-то попал? Сом, наверное, стянул?
— Да нет, сам оступился.
— Едем домой! Простынешь!
— Ни за что не поеду, только самый лов пошел.
Чачи налил себе от простуды уверенной рукой и рыбачить двинулся. Ну как с ним спорить? Клев и впрямь только начался. Минут десять прошло, опять Иван кричит. Опять оступился. Смекнул я: стол надо складывать, видно, рыбы нам больше не видать, а друга верного можно потерять.
Вытащили его опять на свет Божий, выжали одежду. Смотрю, выбивает зубами дрожь. Снял с себя штаны и теплый свитер, отдал другу. Чуток еще порыбалили. Но без штанов приуныл я. Еще жене шепнут, что в подозрительном камуфляже рыбу ловлю. И что-то домой очень потянуло, уехали с одним сомом в Забурунный.
Года через два я попал в переплет на охоте, спину надорвал, два месяца в жуткой боли купался. Сыновья и друзья по рентгенам на одеяле таскали. Только дней через семьдесят с кровати стал вставать. Вечером звонок. Еле до телефона добрел. Звонил Ванин дядя:
— Завтра похороны, приезжай. Вани больше нет, умер.
— Как умер?! В тридцать пять лет?
— На рыбалке под лед провалился.
Как же так? Ведь Иван не раз окунался на тонком льду в Иловлю. Нет рыбака в хуторе, не хватившего ледяной водицы за шиворот. Да и парень он не из хилых. Но все под Богом ходим.
Читайте материал "В чужой компании охота не охота"
Один был, когда провалился. Все ногти оборвал, пока на лед выбирался. До хутора на «муравье» доехал. Надо было в район, в больницу, но думал, прорвется, не впервой. Пока баню растопили… В этот раз не помогли домашние растирки. Поздно спохватились.
До больницы не довезли. А я даже проводить друга в последний путь не смог. Пробовал сесть в машину. Но какое там! Колом стояла поясница. Хотелось волком выть и рвать глотку от человеческой глупости и нашего русского разгильдяйства.
Эх, Ваня! Что же ты мне не позвонил? Видно, не ожидал и сам такого исхода. Глупый случай перечеркнул жизнь Ивана. Двое малых детей остались без отца.
Иловля, прекрасная Иловля, как ты могла так поступить с моим другом? Чем он тебе насолил? Иван ведь любил тебя, как и все, кто хоть раз видел твои голубые воды и зеленые берега.
Его предки очень давно жили рядом с тобой. Рожали детей, поили твоей водой лошадей и свои огороды. Как не уберегла ты простого русского парня, влюбленного в тебя? Морозы, что ли, заледенили вековую доброту твою?
Не оправдывайся, нет больше Вани. Коварна ты, и не морочь мне голову.
Поеду сейчас в Забурунный. Посижу рядом с ним, скажу, что о нас рассказ написал. На память. Может, и напечатают.
Комментарии (0)