Пятница - не тринадцатое

Бабье лето промелькнуло ясным солнышком, синью небес, шелестом разноцветных листьев, первыми стаями кочевой птицы, улетающей в теплые страны. Потянуло северо-западными ветрами, нагнало рваных туч, роняющих на землю некрупные, но частые и нудные капли по-осеннему холодных дождей.

Плотный ковер опавших листьев размок, распух, под ногами звонко не шелестел, тяжело сдвигался на сторону, вдавливался в раскисшую землю, придавая следам некрасивый, неопрятный вид.

Медведи закатали почти все посевы, оставив после себя клочки обсосанных овсяных стеблей, черные, безжизненные пятна разоренных муравейников вдоль леса, по краю полей.

Кое-где еще переругивались вороны, деля последние остатки требухи от удачных охот человека на медведя. Лоси еще надрывно вздыхали по вечерам, в нетерпении обдирали рогами кору с сосенок, заламывали деревца, выбивали землю копытами. Все шло своим чередом, по вековому укладу, по расписанию.

Просидев у Михалыча дома три дня безвылазно, распухнув от чая и устав от охотничьих баек, мы решили вырваться на природу, благо к обеду дождь утих, а сквозь приподнявшиеся тучи иногда мелькало робкое солнышко.

Мы — это я и два моих знакомых, изъявивших желание добыть медведя: Паша Левицкий, майор МВД (мент в простонародье), который очень помогал в моей работе по борьбе с браконьерами, и Серега, бизнесмен из Белокаменной.

Паша — нормальный охотник, а вот другой… Ну да ладно! Хотел посмотреть медведя — взяли с собой (транспорт и бензин имели немаловажное значение).

Михалыч, кивнул в сторону белого микроавтобуса с мерсовской эмблемой на радиаторе, резонно заметил:

 — Куда вы на этой немчуре доедете? Возьмите мой шестьдесят шестой — будет куда медведей грузить!

Насчет медведей пошутил, конечно, а вот по такой грязи без военной техники точно никуда.

Читайте материал "Охота на медведя на приваде: правда и вымысел"

После обеда загрузились в ГАЗ-66: я за рулем, Паша рядом, а Серега залез в фургон — и выехали из Суоярви в сторону деревни Хаутаваара. За ней свернули с асфальта на северо-восток по хорошо накатанной грунтовой дороге.

По обе стороны мелькал одинаковый пейзаж старых вырубок с уже подтянувшимся сосново-еловым подростом, вперемешку с осиново-березовым мелятником. Земля потихоньку зализывала раны возобновляемыми ресурсами.

Отмотав десятка четыре километров, свернули на узкую лесную дорогу, петлявшую среди небольших озерков, спускавщуюся в низины с говорливыми прозрачными ручейками и разрушенными мостами-переправами, взбиравшуюся на горушки раздолбанными, недлинными серпантинами.

Уверенно помесив грязь, машина наконец выскочила из лесного сумрака на открытое пространство. Справа матово блестело свинцом озеро, впереди, на взлобке, виднелись остатки разрушенного строения, заросшие непроходимым, жухлым, потяжелевшим иван-чаем и уже немолодыми деревцами.

Когда-то здесь был хутор, еще до финской. Небольшой, свободный от растительности участок каждый год засевался овсом. С краю, на сучкастой березе, была устроена засидка. Метрах в восьми над землей, в развилке, была прибита пара тоненьких досочек, выдерживающих небольшой вес Михалыча.

К ним по стволу вилась лесенка из вбитых железнодорожных костылей. Вот на это хилое сооружение мы и решили посадить стодвадцатикилограммовое тело бизнесмена, да и он сам попросил не везти его дальше (то ли укачало в фургоне, то ли отпало желание забираться в тмутаракань).

Кое-как затолкали своего бизнесмена наверх. Пару раз слазили туда-сюда, доставляя ему какую-то импортную самозарядку, боеприпасы, рюкзак с термосом и бутербродами, привязали его к стволу парашютной стропой, помня о ценности его персоны для рабочего коллектива численностью около двухсот человек, а сами, пожелав ему ни пуха ни пера, покатили дальше.

Второе польцо находилось в лесу. К нему от дороги вела каменистая полукилометровая тропинка, упиравшаяся в высоченную сосну, на которой была устроена примитивная площадка для охотника.

Ступеньки лестницы были прибиты к стволам сосны и рядом растущей осины. Достаточно удобное сооружение, позволяющее вести наблюдение за полем, на котором вдоль леса виднелась еще не съеденная медведем полоска овсяных колосьев.

Посмотрев, как Павел забрался и устроился на настиле из слежек, я договорился с ним, что в районе двух часов ночи он выйдет к дороге, где я его и заберу.

Поколесив по лесу километра два, я выбрался на приличную грунтовку, заезженную лесовозами и какой-то совхозной колесной техникой. А еще через полчаса дорога вывела на просторные, ровные карты, покрытые овсяной стерней и еще зеленой отавой.

Читайте материал "Купить охотничий нож: как сделать правильный выбор"

Съехал метров двадцать в поле, за кусты и, бросив машину, пошагал вдоль канавы, отделяющей карту от соседней.

Вооружен я был прилично — стареньким, но надежным КО-44 с вывешенным стволом и военной оптикой. Слева, под мышкой, грела кобура с табельным ТТ, с досланным в ствол патроном.

Фонарь «Эмитрон» в красном корпусе, с белым ободком вокруг отражателя обеспечивал передвижение по темноте.

Километра через полтора карты закончились, уткнувшись в стену смешанного леса, вдоль границы которого (по просьбе Михалыча) оставляли нескошенную полосу овса, уже изрядно помятую косолапыми. Ориентируясь по ветру, я устроился так, чтобы мой запах относило в сторону.

Было еще сумеречно; иногда сквозь рваные тучи проскальзывал бледный диск умирающей луны, свет которой очень удачно падал на просматриваемую территорию. Ветер наносил запахи успокаивающейся на ночь природы, затихающие звуки дня.

Где-то далеко слышался металлический визг бензопилы и упругий стук дизеля трелевочника. Скоро и они затихли.

Постепенно ночь заполнила все вокруг, заползла в каждую проплешинку, каждый закуток, опустила на остывающую землю толстую пелену плотного тумана, над которым покачивались тяжелые колоски медвежьей радости.

Слух обострился, выделяя незначительные звуки: скрип качающейся лесины, всхлип ночной птицы, шорох необлетевшей листвы, писк мыши под ногами. Луна бежала наперегонки с темными облаками, играла в прятки, скрываясь за стволами длинных стволов старых елей, на мгновение освещая окрестности.

Пару раз что-то хрустнуло в чащобнике, заставило напрячься и ощутить дрожь в теле. Но потом все успокоилось.

Глаза устали вглядываться в темноту, время летело, не оставляя надежды на удачное завершение охоты. Покрытые фосфором стрелки часов перевалили за полночь. Набежала тучка, пролила через мелкое сито воду, которая, попав за воротник, пробежала знобью по спине между лопаток.

Читайте материал "Жители обеспокоены растущей популяцией бурого медведя в Подмосковье"

Все, хорош! Надо выбираться. Поднял воротник, подтянул молнию на отцовской кожаной летной куртке, закинул карабин на левое плечо, правую ладонь протиснул под ручку фонаря и, засунув руки поглубже в узкие прорези боковых карманов, заторопился к машине.

Плыл в тумане, доходящем до колен, не оглядываясь, стараясь побыстрее добраться до машины. С двух сторон чернели полосы кустов, растущих вдоль пограничных канав. До них было не больше десяти – пятнадцати метров.

Вдруг с правой стороны я услышал сильный шлепок по воде чего-то тяжелого и треск веток, и на меня из канавы выскочило нечто большое и темное, пару раз скакнуло и, осев, замерло. Медведь! Его полутуша четко просматривалась над белым туманом.

От неожиданности и испуга я резко присел, карабин свалился с плеча, ткнулся стволом в землю, оттянув погоном руку и мешая вытащить ее из кармана. Правая рука, зажатая между ручкой и корпусом фонаря, оказалась в капкане.

Медведь громко втягивал носом воздух, сопел и, похоже, тоже струхнул. Ветер был от него, и он, вероятно, не предполагал моего присутствия. Нанесло псиной. Сильно тряхнув рукой, я наконец-то освободился от фонаря, поискал стебелек застежки, распахнул куртку и нащупал теплую рукоятку ТТ.

Рывком освободил его из кобуры, наблюдая, как мишка, рявкнув, разворачивается и прыжком скрывается в канаве, ломая кустарник и будоража воду.

Сдвинув предохранитель, я выстрелил в воздух, затем еще раз и услышал удаляющийся треск. Перевел дыхание, стараясь успокоить прыгающее сердце. Медведь рыкнул несколько раз метрах в ста, и все стихло.

Несколько минут я постоял, послушал и, давясь застрявшим в горле воздухом, еле передвигая ватные ноги, пошкандыбал прочь. И только сев в машину, убрал пистолет.

Желто-белый свет фар побежал по выбоинам дороги, покрытым грязной водой, еще не посветлевшей после моего проезда. По обочине запрыгали стволы деревьев...
Паши на месте не было.

Читайте материал "Правила охоты и нравственные нормы отстрела"

Взглянул на часы. Пятнадцать минут третьего. Вышел из машины, послушал. Тишина пугала, настораживала, в душу закрадывались нехорошие мысли. Подумалось: тут что-то не то.

Достал пистолет, включил фонарь и осторожно двинулся по тропе, то и дело останавливаясь, вслушиваясь, вглядываясь в темноту, скользя по грязным камням, покрываясь мурашками и холодным потом. Старался не шуметь и был готов к любой неожиданности.

Не доходя до засидки, услышал неуверенный, сдавленный голос:

— Валентин, ты?

— Я, Паша! Что случилось?

В белом свете фонаря показалась фигура Левицкого, все лицо было в крови.

— Пошли скорее к машине! — тихо проговорил он.

Выходя к дороге, Павел, наконец, рассказал, что произошло. Просидев наверху около часа, он услышал треск валежника, и на поле вывалился лось. Поломав рогами кустарник, зверь распугал всех зверушек в округе. Паша решил, что охота окончена, и надумал поиграть с лосем.

Охнул и тут же пожалел об этом: зверь дуром попер к дереву, завздыхал, начал все крушить и бросаться в сторону невидимого противника. И это выступление продолжалось около получаса, после чего лось успокоился и скрылся в чаще.

Павел решил выйти к дороге пораньше, спустился с дерева, отошел метров двадцать и вдруг услышал приближающийся шум. Он тут же бросился назад к дереву и еле успел забраться на засидку.

Под дерево подбежал буйный лось, но, не найдя «соперника», удалился в темноту. Охотник предпринял еще одну попытку, и опять был загнан на место.

В очередной раз спускаясь на землю, Паша, резко оперся ногой о перекладину, которая не выдержала и переломилась (у Михалыча все было какое-то миниатюрное). Он мог бы сломать себе шею, но ружье, висевшее на плече, воткнулось стволом в землю, и ремень притормозил падение. Правда, Пашка ободрал лицо о кору дерева.

Спустя какое-то время лось опять предпринял нападение, и охотник, забравшись на дерево, сидел там, пока не увидел свет моего фонаря. Больше лось не появлялся.

Нам оставалось забрать Серегу и валить домой. Но наш товарищ с дерева не спускался, а на наш вопрос, чего он там сидит, ответил просто:

 — Слезть не могу.

Просидев на насесте около восьми часов без движения, закоченев, наш напарник потерял ориентацию в пространстве и не мог самостоятельно покинуть засидку. Пришлось снимать его, подстраховывая стропой, перекинутой через верхний костыль, и руками ставя его ноги на опоры.

Читайте материал "Быть правильным охотником"

И с этим мы справились. Все живы-здоровы — уже хорошо. Выпили горячий кофе из Сережкиного термоса, съели бутерброды, забрались втроем в кабину «газона» и поскребли мостами грязь, скрежеща по высоким камням.

Когда на скользком склоне серпантина мы огибали горушку, машину понесло вправо, я затормозил, но шестьдесят шестой съехал на полкорпуса с дороги в обрыв, зависнув передком над бездонным оврагом, склоны которого были покрыты смешанным лесом.

Я включил заднюю скорость и вдавил педаль газа в пол. Это было непростительной ошибкой: колеса юзанули, и фургон тоже съехал с дороги. Теперь машина стояла одним боком на дороге, другим — на склоне под сорок пять градусов. Вышли, походили вокруг машины, посветили фонариками. Хреново.

Залез в машину, не торопясь, покатал туда-сюда и, вывернув руль влево, вывел передок на дорогу. И все.

Дальше машина никак не хотела выбираться. Я допо́лзался до того, что «газон» встал поперек дороги, задрав плоскую морду к небу. Включив все имеющиеся блокировки и понижайки, я враскачку понуждал машину выбраться хоть еще чуть-чуть на дорогу, но задние колеса во что-то упирались, что не давало выкарабкаться наверх.

Читайте материал "Про медовый месяц настоящего охотника"

Выбрался из кабины и, светя фонарем, осмотрел препятствие. Перед правым задним колесом вырисовывалась вершина камня, все тело которого уходило глубоко в землю. Выход был один: объехать препятствие. И началось все сначала.

Постепенно спускаясь и поднимаясь, крутя рулем, урча мотором, я поставил машину параллельно дороге. В будке нашли ржавую двуручную пилу, обглодали ею 15-сантиметровую березку, раскатали ее на чураки и подложили под заднее колесо, соорудив хлипкий заезд на валун.

Сработало. Поюзив, скат перепрыгнул камень. Впереди было свободно, не считая пары толстых ольшин, мешавших дальнейшему передвижению, которые Павлик с Сергеем, стоя на коленях, перегрызли тупыми зубьями пилы.

Минут через пятнадцать машина стояла перпендикулярно дороге, готовая выскочить на спасительный уступ. Оставалось только смахнуть три-четыре дерева, чтобы не упереться с размаху кабиной.

Мотор, до этого работавший уверенно, неожиданно дал сбой, отчаянно взревел и заглох, введя нас в глубокий ступор. Похоже, кончилась горючка.

Вот попали! До грунтовки оставалось восемь километров, да по ней еще сорок до Петрозаводской трассы. Положение, надо сказать, было аховое.

Мои друзья, грязные по уши, измученные, стояли нахохлившись, как куры под дождем, не в силах о чем-либо думать…

И вдруг мы почти одновременно вскинули головы. Вот дураки! Техника-то военная, есть второй бак. Поискали переключатель, повернули флажок, и я запрыгнул в кабину. Стартер охотно крутанул несколько раз маховик, мотор довольно заурчал. Ну, теперь только вперед!

Провалившись в пол, педаль открыла заслонку, мотор взревел, запахло горелым сцеплением, и наш шестьдесят шестой тяжело, но уверенно выцарапался на дорогу.

Уже по-светлому, спускаясь по длинному тягуну к шоссе, сидя на горячем моторе, Сергей обреченно произнес:

— Послезавтра надо быть в Москве. В понедельник на работу.
— А сегодня разве уже пятница? — спросил Павел.
— Уже.

Христа в пятницу распяли, подумал я, а вслух сказал:

— Ну, хоть не тринадцатое! — и вывел машину на трассу.

На горе в лучах восходящего солнца блестела стеклами оконных проемов небольшая карельская деревушка Хаутаваара. Небо было чистым и бездонно синим.