Мы уже давно мокрые от пота и даже успели подустать, потому выбираем подходящее место и перекуриваем.
Оба вздрагиваем, хватаясь за ружья, когда рядом проходит косяк гусей.
Но далеко, высоко – не достать, да и ладно, зато сердце словно прыгнуло с трамплина: сначала сжалось, а потом покатилось в удовольствии.
Вновь в дорогу, под ногами бесконечно хлюпает вода, кругом вода, отовсюду доносятся песни маленьких пичуг. Тайга раскрывает перед нами свою книгу. Вот белые перышки куропатки – не дожила до этого времени.
В другом месте кто-то закусил тетеревом. То тут, то там помет разных птиц, на последнем снегу следы лосей, которые торопятся на свои летние пастбища. Далее михайкин след, расплывшийся на солнце, словно не топтыгин прошел, а какой-то динозавр.
Скоро и нужная нам просека с запада на восток, на которой по насту чертили глухари. А на горе у маленького ручья стоит избушка пинежского охотника, в которой мы хотели отдохнуть пару часов перед зарей.
До места, где мы видели черчение, три километра, а это значит всего какой-то час ходу, сейчас три часа дня, в волюшку наотдыхаемся.
Стоит спине почувствовать матрас, как тут же появляется сон, с удовольствием ему отдаемся. Весна есть весна, ближе к вечеру по земле поползла прохлада, заглянула и к нам в избушку. Поеживаясь от холода, я поглядел на часы: семь с половиной, пора на свет божий.
Прилипала-сон остался в домике, ему с нами не по пути. Мы же, проглотив по бутерброду с колбасой, выпив по паре кружек чая, отправились к заветному месту.
Тропа в тайге – это, безусловно, подруга охотника, и чем тверже, тем желаннее. По нашей визирке люди нечасто ходят, поэтому идти потруднее, но разве это трудности?! Мысли наши уже давно там, среди глухарей, а телу не привыкать бродить вслед за дурной головой.
Почти сразу в лесу определяем, что дядя Сэм, так мы иногда называем медведя, только что встал на нашу тропу и бредет туда же, куда и мы.
Чем ближе к месту назначения, тем слаще слюна и много вопросов в голове: а сколько их? На бору токуют или в ельнике? У болота или вдали от него?
Медведь ушел в сторону, может, нас услышал, а может, нам просто не по пути. Мы без сожаления расстались с ним. Ну вот, кажется, и пришли. Затеска, оставленная мною на дереве, говорила, что скоро здесь состоится праздник для наших душ. Правда, что-то не видно глухариных следов. А ведь любят они оставлять их на последнем снегу, а тут совсем нет. Скидываем с себя поклажу.
– Ты налево, я направо, – говорю я Сашке, – встретимся, как ночь навалится.
Сказано, сделано. Мы разошлись и встретились, как и было оговорено, с появлением звезд на небе. В глазах у Сашки я увидел огромный знак вопроса. Вот это потоковали! Ни он, ни я так и не услышали прилета птиц. Как ни странно, но ток явно был где-то в другом месте. Вот это конфуз у нас получился.
– Глухарку слышал, – говорит Саня, – бухтела, бухтела, а потом куда-то смылась, значит, и петухи где-то совсем рядом.
Охота охотой, но когда в желудке пустота, хочется накидать в него чего-нибудь, чтобы замолчал. На этот раз расхрабрились на супчик, всухомятку кушать – скоро ноги протянешь. Когда было покончено с едой, соорудили себе лежаки у костра, – надо бы выждать часа два с половиной до начала рассвета, а там – в поиск.
Не спится, да и какой сон, – вот-вот начнутся чудеса. В подтверждение моим мыслям где-то на болоте зачуфыкали тетерева, и понеслась их любовная песня по округе.
– Пора, Санек, в путь, небось, глухари уже проснулись.
На этот раз решили не расходиться, пойдем метров сто, встанем, послушаем. Пока пусто. Огибаем болотце – великолепные места для токования, а птиц нет. Надежда, что мы подышим сегодня охотой, улетает с такой быстротой, с какой на востоке поднимается заря.
Туман с восходом солнца начинает рассеиваться, и гуси словно ошалели: стая за стаей проходит то слева, то справа; и тут не везет, хоть какая-то на нас налетела бы. Только подумал, прямо на нас идет приличный клин, и высота метров сорок.
Ружья наизготовку, и вот оно мгновение, ради которого мы ходим на охоту, сердце рвется из груди, мешая точно вести оружие. Два дуплета потрясли лес, и два гуся, сталкиваясь в воздухе, направляются к земле в свой последний полет.
Мы в восторге, жмем друг другу руки. Вот и первая удача, гуменникам находится место в ермаках, и уже повеселевшие мы возвращаемся к костру. Правда, не тем путем, которым шли сюда, а чуть более длинным. Вот и просека. Перешли ее, углубились к югу, и через полкилометра начали попадаться глухариные следы на снегу. Глаза у нас засияли.
Мы отошли друг от друга, чтобы даже дыхание не отвлекало слух, и услышали ток! Он еще был далеко от нас, и песни не долетали сюда, но грохот подлетающих птиц слышен далеко. Токующий на земле глухарь иногда подпрыгивает кверху, хлопая при этом что есть мочи своими громадными крыльями. А если их много?! Сплошной грохот.
Сашка подошел ко мне, пожал руку. Нашли все-таки! Главное, не лениться, а остальное придет само собой.
– Да, Серега, мне кажется, медведь где-то очень рядом. Запашина, хоть нос затыкай.
– Да вот смотри, следы на остатках снега, а вон перьев сколько, – показываю я на ворох глухариных остатков, – и помет медвежий, аж вроде пар от него идет. На время мы забыли про ток, изучая место, где только что был хозяин тайги. Вот это конкурент у нас появился!
Мы, невзирая на присутствие рядом зверя, решили подойти к току поближе. Что там творилось?! Глухары кричат свое ко-ко-ко, у петухов словно крыша поехала, первого колена почти нет, сплошное скрежетанье, отовсюду хлопоток крыльев, треск сухих сучков, которые ломают грузные тела птиц. Не надышаться, не наслушаться.
Было совсем светло, и пугать ток нам не хотелось. Поэтому мы развернулись и тихонько ушли. Сашка ножиком сделал небольшую затеску, чтобы случайно не пройти, и вскоре мы были у кострища. Натаскали сушняка, оттеребили гусей, обожгли на костре и одного решили сварить, а так как котелок был не очень большой, на это ушло всего полптицы.
Основательно подкрепившись, мы рухнули на свои лежаки, костер ласково лизал нам бока своим теплом, и скоро мы отлетели в мир грез. Не раз сквозь сон мы оба слышали, как нас накрывали гуси, но сил вырваться из объятий Морфея не было.
Девять вечера. Через каких-нибудь полчаса все там начнется, торопимся. Только что времени было столько, что не знали, куда его девать, а сейчас как бы не запоздать. Двадцать пять минут быстрого хода, и вот мы уже выбираем место, где бы присесть.
Тоже важный момент – когда сыро под задницей, быстро начинаешь дергаться, а нам сейчас это ни к чему. Оказалось, что мы зря так торопились, вот уже полчаса ничего не слышно. И вдруг где-то в стороне, далеко от нас захлопали крылья взлетевшего глухаря.
Мы переглянулись с Сашкой, сердце екнуло, начинается спектакль под названием глухариный ток. Прошло не более двух минут, как мы услышали шум летящего глухаря, он все время нарастал, становился сильней, и совсем недалеко от нас присоснился петух. «Эк-кру-кру», – оповестил он округу.
А после этого началось что-то неимоверное: за нами, перед нами, по бокам хлопали и хлопали глухари. Сосчитать, сколько прилетело птиц, было невозможно, да и ни к чему. Мы знали, что их будет несколько десятков. Один глухарь из прилетевших в числе первых уже успел слететь на землю – ходит, щелкает языком, раззадоривает себя, того и гляди примется петь.
Мы сидим с Сашкой как колоды, только глаза и уши поедают всю эту неописуемую красоту. Проверив, что кроме них на току никого нет, глухари начинают петь. Прилетели, видимо, одни стариканы.
Скрипуны, то есть молодняк прилетает позднее или утром с глухарками. Мы договорились, что вечером не будем открывать стрельбу, утром, с прилетом самок, их не напугаешь выстрелом. Мы уже были готовы уйти, как вдруг наши волосенки подскочили кверху, шапки – как на копне сена. Медведь совсем недалеко от нас рявкал, что есть силы.
Мурашки пробежали с головы до пят, и мне кажется, с Сашкиным телом то же самое. Пальцы тут же нащупали пули в патронташе. Перезарядив ружье и встав в стойку для стрельбы, я перевел дух. Медведь явно не желал нашего присутствия здесь.
Он не стоял на месте, вот уже рявкает левее, правда, выдерживает дистанцию, находясь все время за деревьями. А глухарям хоть бы что, вечерний ток в самом разгаре. Саня подошел ко мне: «Давай отойдем немного и предупредим его».
Два выстрела прогремели по лесу, и я думаю, на этот раз у мишки мурашки побежали по его могучему телу.
Сидя у костра, мы с Сашкой решили: близко не подойдет, может, будет все нормально.
Сегодня дров в костер мы не жалели.
Три часа прошли незаметно, было о чем думать. Первые проблески рассвета показались на восточной стороне неба.
– Пора, дружище, в путь. Кто не рискует, тот не пьет шампанского.
Улыбаемся друг другу, а потом и вовсе хохочем, надо же так случиться за тридевять земель. Сейчас нам пальчик покажи – расхохочемся, не остановить. Нервишки сначала разрядились, а потом зарядились, ну как аккумулятор: замкни – и сразу вспышка.
Первый раз в жизни бреду по лесу – ружье наизготовку, палец на спусковом крючке, глаза сверлят темные места. Зато романтика какая! Сашка охраняет мою спину, а голова у него, наверное, вокруг своей оси крутится, вот бы поглядеть, да некогда. Добрели до начала тока, забираем направо, отошли метров на пятьсот, остановились, слушаем.
Невдалеке защелкал глухарь. Жестами показываем, мол, наш, его будем добывать. Сговорились, пока еще не рассвело, что будем ходить рядом, а там видно будет. Ток зашевелился, отовсюду щелканье, песни. Подождали минут двадцать, и началась мужицкая потеха, кто бы видел. Синхронно делаем по два больших шага и замираем, скрежетанье закончилось.
Глухарь совсем разошелся, и в это время ток накрывают своим квохтаньем глухары. Разгоряченный петух сразу слетает на землю, хлопоток поднялся кругом неимоверный – вот что значит непуганые птицы!
Еще несколько песен – и гремит выстрел: есть первый трофей на этом току. А впереди, в центре тока, заревел медведь. Это были не дикие вопли, а продолжительное рычание. Оно как бы говорило: дальше ходу нет, иначе будет плохо. Разводим руками, в стволах вновь пули. А глухари, как ни в чем не бывало, выждав какое-то небольшое время, занимаются любовью. Целый год ждали, их можно понять.
– Слушай, Сергей, давай грохнем его, а не то он это сделает с нами.
– Ну а каким образом? На глаза-то он не показывается, да и так просто губить зверя нельзя. Это ведь мы к нему пришли, а не он к нам.
– Ты свои рассуждения оставь, философ хренов!
В душе я с ним согласен. На секунду представил, как мишка будет смаковать мои мослы, а может, Сашкины. И себя жалко, а друга еще больше.
– Ты, урод, отваливай отсюда, а не то не поздоровится! – кричу я.
Ближайшие глухари поднялись на деревья и тут же запели, ничего не боятся, обалдеть можно.
Опять выбрали себе глухаря и начали подходить под песню. Умора, два жлоба прыгают, скачут, замирают на месте, а головы у самих как маятники, то влево, то вправо, а то и назад. Адреналин прет, не остановить, сердце бы не лопнуло от избытка чувств.
Глухарь на выстреле, я замечаю молчуна, трогаю Сашку за спину, шепчу, что сначала того собью, а потом он токующего. Он кивает головой. Под скрежет петуха нажимаю на спусковой крючок, и мой трофей на земле, а Сашкин даже не услышал, что случилось с его учеником.
Гремит еще выстрел, трещат сучья под падающей птицей. Медведя не слышно, наверное, решил с нами больше не ссориться. Все равно глаза на затылке, и ощущение, что кто-то на тебя смотрит из кустов.
Рассвет между тем придавливает темноту к земле. Выбираем себе поющего глухаря и подходим к нему. Прямо над ним сидит глухарка, она уже нас заметила, орет, бессовестная, что есть мочи, но улетать не улетает. А он-то, бестолковый, думает, что она вот-вот к нему спрыгнет. Не спрыгнула. Прогремел выстрел.
– Ну что, по третьему возьмем, Серега? Не убавится, тут их немерено. Норма – по глухарю в день. Три дня.
– Давай не по норме, а по совести. Десятка четыре птиц тут есть? Законно есть. Шесть штук добудем, не нарушим ток? Не нарушим.
Расходиться мы так и не решились. Добыли еще по глухарю, потом долго слушали гудящий ток. Медведь больше нас не пугал. С тяжелыми птицами пошли к костру. Такой охоты под присмотром медведя у меня больше никогда не было.
Оттеребив птиц, собрав свои пожитки, мы двинулись. А дальше любому охотнику знакомо: дорога, дорога, дорога.
Комментарии (0)