Медвежьи блохи

Охота полна неожиданностей. Этот ток, доставшийся мне от знакомого деда, по возрасту оставившего охотничий промысел, я уже пару лет не посещал. Хотя добираться до него просто: выходишь посреди тайги из междугороднего автобуса и пешком десяток километров в сторону.

Помню все до мелочей: маленькая уютная зимовьюшка, а рядом, по сосновому хребту, огромный ток под три десятка петухов.

Солонец зверовой тоже рядом; дедушка наказывал соль не лениться затаскивать, чтобы хорошо ходили.

Соль я носил, но ни разу так и не посидел (все времени не хватало), глухарей же иногда проведывал.

В такую даль меньше чем на две зорьки забираться смысла не было: день на заезд и заход, две зорьки и день на выезд. Но это не проблема.

В те годы любая машина подбирала голосующего на дороге. Тока́ для охоты у меня и ближе имелись, но на этот тянуло бой глухариный увидеть. Здесь у всех добытых петухов брови разбитыми оказались, а на телах и сгибах крыльев кровоподтеки имелись.

Грохот схваток могучих птиц я каждое утро слышал, но всегда за пределами поля зрения. В эти майские праздники надеялся в конце концов увидеть процесс поединка. Соли тоже прихватил, чтобы звери на браконьерские солонцы не ходили и не рисковали.

На подходе к току начались неожиданности. Хребет сосновый оказался лысым, вековой бор зимой срубили и вывезли. А от зимовья даже следа не осталось: прямо на его месте лес перед вывозкой складировали, вся земля гусеницами ободрана до гравия. Тоска зеленая!

На палубу вышел, а палубы нет… Но солонец уцелел, весь был в свежих следах и шерсти активно линяющих изюбрей. И не удивительно. Снег уже сошел, медуница цветет, звери с сухих зимних кормов на свежие переходят.

Рядом нашелся и токовой помет глухарей, но немного. Ясно, что надо на солонце ночевать (ведь зимовья нет), а заодно вечером послушать, куда глухари садятся. Если сильно похолодает, на вырубке дров море, костер и ночью можно сделать.

На вечерней зорьке вальдшнепы тянули, как будто их из мешка сыпали. Сначала считал, но на третьем десятке сбился и просто слушал. А они тянули и тянули, и по одному, и парами. Наверное, почва на вырубке хорошо прогрелась, что и собрало здесь эту благодать.

В поздних сумерках услышал шум посадки всего двух глухарей. Интересно, а остальные где сейчас? Ясно, что глухариной драки завтра утром не увижу. А такой ток был!

Одновременно с темнотой пошли изюбри, по одному и парами, только самки. Женский день! Сидьбы на солонце не было, я ниже поеди в чаще за валежиной толстой устроился, мой запах вниз по ключу тянуло, а звери со склона спускались.

На солонце их силуэты четко проецировались на фоне неба всего в 12 метрах. Приходили изюбрихи смело, с хорошо слышным стуком копыт по утоптанным до гравия тропам. Две одиночки и две пары, в одном случае матка с прошлогодком, в другом — обе одного размера.

С полной темнотой наступила тишина. Неожиданно похолодало. Стрелять я никого, кроме глухаря, не собирался, но СКС к ночи приготовил. Полоска тоненькая бересты — на основание мушки, а сбоку, напротив затвора, фонарик, чтобы вперед светил и заодно целик с мушкой освещал.

Сильных компактных фонарей тогда еще не было, а свой «Кабан» на восьми плоских батарейках я в этот поход из-за веса не взял. На солонец и пантачи крупные ходили, место непуганое. Но сюда можно и позже наведаться, когда панты у них подрастут, а в эту первомайскую ночь они наверняка были не выше ушей. То есть хватит мерзнуть, пора уходить и костер делать.

Но уйти я не успел, неожиданности продолжились. Послышались шаги приближающегося зверя. Стука копыт нет, но гравий под тяжелой лапой хрустит. Ясно, что лапы эти мягкие, с большими когтями. Этого нам не хватало! Ходят тут всякие, причем прямо к солонцу.

Это же охотник, изюбрих беременных пасет, ждет момента, когда рожать будут! Таких бить надо, чтобы моих зверей не обижали.

Да и дорога появилась рядом, а на ключе наледь не растаяла, то есть ничего не пропадет. Весеннюю медвежатину мужики хвалили за вкус, можно проверить. Короче, сегодня охота на медведя! А он не маленький, скорее наоборот: вон какой горб на спине! А мелких рядом не видно и не слышно, наверняка кобель.

Медведь останавливается в просвете между деревьями и шумно сопит, а его голова постоянно двигается. Значит, по сердцу надо бить.Включенный фонарик освещает мушку в прорези целика, замершую на нужной точке медвежьего силуэта.

Мягкое движение пальца, вспышка выстрела, медвежий рев. Время растягивается до бесконечности, над целиком — горящие в свете фонарика глаза, и они приближаются, значит, ко мне прыгает. Еще выстрел! Рев как выключили. Зверь катается и вертится волчком всего в пяти метрах, но за кустом.

Три выстрела подряд, все вроде в голову, зверь замирает. На спине лежит, а лапы во все стороны торчат, в такой позе мертвыми не прикидываются. Можно перекурить и осмотреть добычу. Вроде получилось, но даже полуоболочка тяжелая медведя не свалила сразу.

Правду про это ружье говорят, что оно для зверя весом до 80 килограммов. Убедившись, что медведь мертв, вскрыл ему брюхо и вставил распорку. Надо спать, а разделкой утром с рассвета займусь.

Оказалось, что первым выстрелом я сердце ему хорошо задел и два ребра сломал, а сплющенная пуля нашлась под шкурой другого бока. Вторая, встречная, попала в язык раскрытой пасти и на лопатке остановилась, проломив треть ее плоскости.

В голову два попадания: одна пуля скользнула под шкурой, вторая куда надо пришла, на выходе затылочную мыщелку разбила. А один выстрел через куст дал рикошет мимо медведя. Желчный пузырь почти пустой, желудок наполнен муравьями. Вот на них-то он желчь и разогнал.

Сала наружного вообще нет, но мясо не худое и пахнет приятно. А шкура как хороша! Двухметровая, ярко-шоколадная, без признаков линьки.

К вечерней зорьке мясо лежало в ямке наледи, заботливо укрытое лапником, а шкура обезжирена на тополевой колоде. За день она хорошо подсохла, можно сразу выносить. Мясо потом заберем — есть кого на вывозку позвать.

Вечерняя попытка поиска тока на краю вырубки за хребтом дала отрицательный результат: ни один не прилетел. Зато вальдшнепы опять вереницей шли, без счета. Придется место бросать, главная его привлекательность в виде тока и зимовья утрачена. А соль надо возить, может, и соберусь когда на солонец этот.

Ночевать я устроился у костра на шкуре. Почки медведя, запеченные как шашлык, оказались очень вкусными. После сытного ужина заснул сразу, как провалился. А ночью проснулся от резкой жгучей боли. Подумал, что к костру слишком близко лег.

Но оказалось, что это не угольки на меня летят, а медвежьи блохи кусают. Они в огромном количестве на светлой поверхности спальника обнаружились и под одеждой на всем теле. Очень болезненные укусы следовали один за другим.

Все понятно: осиротели, бедняги, и решили к новому хозяину переехать. К тому же моя шкура тоньше медвежьей, в любом месте легко просекается. Бедолага медведь! И как он с ними жил, как всю зиму с ними спал? Наверное, они за весну развелись.

Видимо, весенних медведей именно из-за этих блох злыми и считают. Чувствую, сам скоро озверею… С такими мыслями я избавлялся от блох в свете костра, для чего пришлось раздеться догола. После этого новый костер развел, на лапнике спать устроился.

Выспаться толком не удалось: часть блох осталась в одежде и на теле. Утром послушал ближних глухарей. Ток был настоящим, но певцов всего двое. Разумеется, не стрелял, и так груза больше, чем рассчитывал, а петухов на прилетевший десяток копалух мало.

В пути блохи, оставшиеся на шкуре, проголодались и повысили свою активность. На трассе попутный лесовоз появился сразу же, я влез в кабину, но рюкзак со шкурой и разобранным карабином закрепил на площадке за кабиной. Доехали благополучно, на водителя блохи с меня вроде не перескочили. Мне же пришлось временами чесаться.

Укусы прекратились только дома после ванны и полного переодевания. На коже появились красные пятна с небольшой припухлостью, которые прошли за пару-тройку дней. Да, впечатления от этого медведя блохастого остались яркими, и вкус мяса неповторимый тоже помнится.

Рубки леса в том углу тайги продолжились, одновременно с дорогой появилось много охотников. Мой солонец нашли предприимчивые ребята и даже лабаз построили. Места эти я бросил, но солонец затравил навсегда. Нечего на чужих солонцах строиться!