Памяти гончатника

В следующую субботу мы были уже в Сиверской. Там на большом военном аэродроме в те годы служил майор Василий Николаевич Павлов.

Встали еще в глубоких потемках. Василий Николаевич с Рогдаем на поводке долго вел нас через какие-то поля и перелески, и, наконец, мы вошли в высокоствольный ельник. Здесь он и набросил своего молодого выжлачка. Весело, резвыми ногами Рогдай ушел в полаз. Рассыпавшись цепью, с порcканьем мы двинулись навстречу загоревшейся заре. Вскоре донеслись звуки короткого добора, и гон начался.

Взглянув на часы, Павлов засек начало гона и посоветовал нам расставиться в предполагаемом месте подъема. Сам же сказал, что пойдет ближе к собаке, чтобы в случае скола помочь молодому псу. Помогать не пришлось. Из-под паратого выжлеца зверь пошел на большой круг, и скоро пристальный гон сошел со слуха. Однако голос Рогдая и постоянное перемещение гона позволяли судить об уверенной работе собаки. У плохой собаки бывает: она гонит, а гон все время на одном месте. Не таков был этот гон! За Рогдаем можно было пальцем вести, так быстро и отчетливо передвигался гон в глубине леса.

Давно это было… С тех пор и до самой кончины Василия Николаевича мы охотились вместе. Подолгу жили у меня на Псковщине, в разных уголках Ленинградской, Псковской и Новгородской областей.

По существу, я знал и охотился со всеми его собаками послевоенного периода. Особенно памятен его смычек русских гончих — Рогдай и Волга. Однотипные, прекрасного экстерьера и рабочих качеств, лауреаты ВДНХ, они были любимцами Василия Николаевича.

Потомки его знаменитых собак до сих пор входят в родословные многих поколений русских гончих. В отличие от многих гончатников, он не покупал хороших работников (на экстерьерные достоинства обращал меньше внимания), выращивал и наганивал собак сам, пристально наблюдая за манерой поведения собаки в поле, изучая ее характер, привычки, особенности. Он считал, и это особенно важно, что гончую можно и нужно не только приучить гнать зверя, но и научить, как это делать.

Именно поэтому все его «воспитанники», кроме самых бестолковых, имели рабочие дипломы высоких степеней. Непрерывная работа со своими собаками, постоянное судейство гончих в поле, охоты «от звонка до звонка» в разрешенное для охоты время, то есть колоссальная практика общения с гончими, сделали В.Н. Павлова блестящим знатоком, глубоко понимающим все элементы работы гончей.

Малоподвижным Василий Николаевич стал только к концу своего жизненного срока. Всю жизнь он был активным, разносторонним спортсменом, мастером спорта. Играл в русский хоккей (бенди), был хорошим лыжником, прекрасным теннисистом. После ухода из армии работал тренером в теннисной секции ленинградского Дома офицеров.

Его занятия проходили в Доме мастеров тенниса, который тогда находился рядом с ленинградским Дворцом пионеров, где я вел кружок «Юный следопыт-охотник». Отработав положенные дни, до следующих занятий мы уезжали на охоту. Я, уже тогда охотившийся очень широко, возил Василия Николаевича по своим излюбленным местам по родному северо-западу России. У меня была автомашина, знание охотничьих угодий и безмерная охотничья страсть. У него — прекрасные гончие, свободное время и та же безмерная охотничья страсть. Хотя из всех видов охоты он предпочитал только охоту с гончими.

Сколько я ни приглашал летом на охоту с моими легавыми, всегда отказывался, говорил: «Некогда мне, надо собак к сезону подготовить!» или что-нибудь в этом же роде. Такой же ответ следовал и на приглашение на весеннюю охоту. А уж во время сезона охоты с гончими даже заикаться о приглашении на другую охоту, например на уток или лосей, было бы с точки зрения Василия Николаевича просто неприлично. Он был фанатом гончих.

Его бесконечные рассказы длинными осенними вечерами о родословных линиях русских гончих, о выдающихся производителях поражали знаниями и памятью. Он мог долго рассуждать о достоинствах и недостатках какого-нибудь собачьего крэка — Гула или Корнета. Теннис был работой, гончие — жизнью. Он был превосходным следопытом, мастерски разбирался в вязи заячьих маликов в любую многоследицу, приводя в изумление присутствующих. Часто создавалось впечатление, что он руководствуется не глазами, а чутьем, как его собаки. Как большинство гончатников, он неважно стрелял и всегда искренне удивлялся моим метким выстрелам.

В жизни был нетребовательным и неприхотливым. Правда, иногда показывал характер. Однажды заявил А.А. Ливеровскому: «Если завтра на завтрак опять будет продел, уеду». (Алексей Алексеевич имел неизменную привычку есть по утрам гречневый продел и пить кофе). Василий Николаевич, как и я, был «картофельной душой». Мы могли есть картошку всегда и в любом виде.

Он был неутомимым ходоком, но как только выпадал снег, переходил на лыжи. Невысокого роста, плотный, коренастый, он не являл собой образец голливудского мачо, но всегда нравился женщинам. Лучшей его собакой, по моему мнению, была Заграйка, гонявшая зайцев до убоя и погибшая на русачьем следу под колесами грузовика, за рулем которого оказался подлый человек, умышленно задавивший выжловку, «привороженную к следу».

Так вот, Заграйку вырастила Василию Николаевичу жена лесника, у которого я останавливался. Фенька, как она прозвала гончушку, выросла на молоке и имела всегда полную свободу. В четыре месяца она уже начала подганивать, а к двум годам стала мастером. Много радости доставила всем нам за свою короткую жизнь эта собака.

После многих лет упорной работы — подбора производителей, отбора и выращивания щенков, знакомства их с лесом, нагонки — Василию Николаевичу удалось воспитать Карая и Карайку, смычек под стать Рогдаю и Волге. Правда, если те собаки индивидуально были равноценны по рабочим качествам, то у второго смычка Карай явно превосходил выжловку, что подтверждалось и полученными ими индивидуальными полевыми дипломами. Я был свидетелем того, как Карай сганивал беляков. Большая редкость! Внешне собаки были очень красивы. Есть в русских гончих, в их понурой суровости особая, завораживающая красота…

В.Н. Павлов много судил, особенно в поле. Позже, просматривая разнообразные записи оценок рабочих качеств гончих, я убеждался, что он давал самую правильную, как бы усредненную оценку среди всех других судей. Так называемых «пьяных дипломов» у него не было. Ни водкой, ни какими другими благами Василия Николаевича соблазнить было невозможно.
Уже тридцать лет нет с нами В.Н. Павлова. Похоронили его на Южном кладбище в Ленинграде. Нет и милейшей Людмилы Николаевны. Остался сын — Юрий Васильевич Павлов, полковник, тоже теннисист.

Среди послевоенных ленинградских энтузиастов-собаководов, таких как В.П. Пазушко, Н.Н. Крашенинников, И.Д. Русинов, Н.С. Невский, И. Сергеев, Е.К. Чекулаев, которые приумножали славу гончих, достойное, если не первое, место по праву принадлежит Василию Николаевичу Павлову.