Умка

И не раз такой бедолага после безуспешных попыток найти, добрать, достать стреляную дичь невольно произносил: «вот если бы у меня была собака...» да, охотясь с подготовленной собакой, потери трофеев будут исключены или сведены до минимума.

Мои отношения с охотничьими собаками сложились не сразу. Я застал то благодатное время, когда во многих охотхозяйствах преобладали охоты с гончими. Среди них встречались такие мастерицы, с которыми за короткий осенний день можно было добыть двух-трех белячков, вдоволь насладиться чудными голосами. В некоторых хозяйствах содержались и подружейные собаки. Однако к началу семидесятых годов прошлого века охоту с гончими окончательно вытеснила загонная охота на копытных.

Несмотря на многочисленные охоты с гончими и подружейными собаками, мои симпатии были отданы лайке, и первой выращенной мною собакой была лайка. Но вскоре я понял, что содержать такую собаку, для которой жизнь – это охота, в городских условиях неприемлемо. Пришлось отдать ее в хозяйство. Судьба этой собаки сложилась удачно, и она достойно прожила свою охотничью жизнь.

Прошло много лет. И вот после ухода на заслуженный отдых я поселился в той самой сельской местности, куда много лет до этого постоянно ездил на охоту. Само собой пришло решение взять щенка. Порода даже не обсуждалась – только лайка.

Приобретение собаки для меня сложилось удачно, и весной 1992 года я уже имел щенка западносибирской лайки, которого мне подарил за символическую плату знакомый егерь ближнего охотхозяйства Дмитрий Гарусов, весьма доброжелательный, отзывчивый человек и великолепный охотник. Его собаки имели хорошие родословные и неплохие рабочие качества, что давало мне надежду на будущие охоты.

Кличка щенка определилась сразу – Умка, так как она была абсолютно белой, и на этой белизне выделялись три темных точки: глаза и мочка носа – настоящий белый медвежонок.

Выходы в поле и ближний лес с Умкой начались с двухмесячного возраста. Находясь в лесу, она проявляла большое любопытство ко всему и в то же время, познавая окружающий мир, вела себя очень осторожно, облаивая предметы, резко выделявшиеся на общем фоне. Это мог быть вывернутый корень дерева или большой почерневший пень.

Встречи с домашними животными проходили довольно мирно, но однажды к Умке в вольер каким-то образом попала курочка-молодка, и она ее «заиграла», за что «по свежим следам» была примерно наказана. В последующем цыплята и куры могли свободно ходить у нее буквально под носом.

К зиме Умка оделась в хороший шерстный покров и внешне выглядела как взрослая собака. Выходы на охоту стали более частыми, и первым зверем, который был загнан на низкорослую березку и уверенно облаян, оказалась ласка. Умке на то время шел седьмой месяц, а спустя несколько дней, когда я снова был на охоте и шел по берегу лесного ручья, Умка, промышляя впереди, сумела поймать и придушить норку, а затем принести ее мне.

Однажды, выйдя из дома утром, я увидел, что выпала свежая пороша, был легкий морозец, сама погода звала на охоту. Через полчаса я уже подходил к лесу. Умка бежала впереди. Вдруг я услышал ее звонкий лай. Место оказалось сильно заросшим, подход был довольно трудным, но все же через считаные минуты я увидел собаку, а над ней, примерно в трех метрах, на кусте бредняка сидела норка.

Стрелять пришлось через кусты, и после выстрела норка не упала, а юркнула вниз. Подойдя ближе, увидел, что Умка, усиленно работая лапами, пытается добраться до старого корневища. Достав маленький топор, я стал вырубать корни, и после нескольких ударов оттуда выскочила норка. Убежать она не успела, поскольку в мгновенье ока оказалась в зубах у собаки. Все произошло настолько быстро, что увидеть момент хватки я не успел.

Зима в тот год была щедра на снегопады, и к середине декабря установился высокий снежный покров. К сожалению, выходы на охоту с собакой пришлось прекратить, поскольку она тонула в снегу чуть ли не по самые уши и ходила по лыжне сзади.

Весной, когда разрешили охоту, я стал ходить с Умкой на пруды, которых в округе было до десятка; на некоторых из них обитали мелкие звери и птицы.

Зная, что весной находиться с собакой в охотугодьях разрешается только с легавыми и спаниелями, я до подхода к выбранному пруду всегда вел собаку на поводке. Мне хотелось приучить ее не бояться воды. Осенью она смело шлепала по лужам, а увидеть, как плавает, мне пока не пришлось.

На одном из прудов, вблизи от деревни, куда я пришел с собакой ранним утром, увидел на воде плавающее маленькое животное и, посмотрев в бинокль, понял, что это водяная крыса, именно крыса, а не ондатра или норка. После выстрела она осталась на поверхности, а Умка, увидев «что-то», бегала по берегу, тихо поскуливая, но в воду не шла. Я всячески старался послать ее за «трофеем», кидал туда небольшие комки земли, командовал: «Подай!» Прошло какое-то время, и Умка спокойно вошла в воду и поплыла так, как будто умела это делать с рождения.

Вторая крыса была также доставлена на берег, но в лучшем исполнении, ибо уговаривать Умку не пришлось. Получив за работу лакомство, она не переставала следить за добычей до тех пор, пока я не убрал крыс в сумку.

Пришло время летне-осенней охоты, и каждый выход со своей помощницей открывал в ней все новые способности. Умка имела великолепный слух, отличное зрение, благодаря которым из-под нее можно было успешно стрелять и бекаса с коростелем, и особенно тетеревов.

За тетеревами мы начинали охоту во второй половине августа, когда молодые петухи почти полностью одевались в черное перо. В тех местах тетерева держались вблизи овсяных полей и клеверищ, разделявшихся полосами кустарников и достаточно высоких деревьев, выросших по водоотводным канавам.

На таких охотах я шел вдоль полосы кустов с одной стороны, а Умка вначале ходила и по обе стороны, и по кустам. В результате тетерева чаще вылетали вне выстрела. Тогда я стал подзывать ее к себе ближе, и вскоре собака поняла, что от нее требуется. Она стала вести поиск не дальше 30–40 метров, а если шла по другой стороне, то нередко выходила на мою сторону, проверяя, где нахожусь я. Причуя тетеревов, Умка замирала на короткое время, иногда поворачивала голову в мою сторону, как бы говоря: «Смотри в оба, они здесь». Затем следовал прыжок туда, где находилась дичь. Тетерева при этом не улетали низом, скрываясь за ближним кустом, а поднимались почти вертикально, как будто их выбрасывала катапульта. Такой вылет давал возможность успешно стрелять, особенно по старым петухам, взлетавшим первыми и замиравшим в верхней точке взлета. Тетерок я сознательно не стрелял.

На местах, поросших высокой травой, после взлета любой дичи, если она улетала низом, Умка не выпрыгивала, как делает большинство собак, а вставала на задние лапы вертикально, чтобы хорошо видеть, куда летит птица. Такой прием «цирковой стойки» она выполняла всегда, когда эта было необходимо.

Проживая в сельской местности, недалеко от р. Волги, я достаточно часто охотился на уток, а потом настало такое время, когда эта охота перестала приносить удовлетворение. И вот почему. На одном из заливов Волги, где проводились охоты на уток, находилось всего 4 шалаша, а в конце 90-х годов их стало 12! Охотхозяйство, владеющее этим охотничьим участком, вынуждено было пойти на такие меры, чтобы выжить.

Необходимо отметить, что к этому времени водная территория залива заметно утратила свою привлекательность для утиного племени, так как вся береговая мелководная зона, являющаяся кормовой базой для речных пород уток, заросла плотной стеной многолетнего риса, заросли внутренние плесы и протоки, что привело к потере почти всей естественной кормовой базы.

Однако такое состояние угодий и плотность шалашей нисколько пока не влияет на посещаемость. На открытие охоты в августе на заливе собирается масса стрелков, явно превышающая возможность нормальной охоты. В залив приходит до полдюжины быстроходных катеров с тремя-четырьмя автоматчиками, пять-шесть местных охотников на подручных плавсредствах и чуть больше «безлошадных», охотящихся с берега.

Стрельба начинается затемно, вскоре переходит в канонаду и продолжается до 9–10 часов. Назвать это охотой нельзя, а называть по-другому не хочется, хотя и нетрудно.

Побывав один раз на таком открытии, когда со всех сторон на тебя осыпается дробь, и довольно крупных номеров, я и многие местные охотники напрочь отказались от охот в этом месте.

Наши утиные охоты стали проходить на прудах, находящихся в полях, и только на вечерних зорях. При удачном выборе пруда можно было ожидать два-три налета и добыть пару, а иногда и больше различных уток.

На таких охотах Умка, обладая великолепным слухом, хорошо слышала свист утиных крыльев и, когда утки садились в какой-либо части пруда, мчалась по берегу; если было надо, шла в заросли и быстро поднимала их на крыло. Нередко утки налетали прямо на кого-то из охотников или делали облет и попадали под выстрел.

На всех охотах, куда бы ни упала утка, даже с отлетом, ни одной птицы не было потеряно.

Однажды в октябре, когда уже стемнело, ко мне пришли два знакомых охотника и поведали, что не смогли найти в зарослях травы нескольких стреляных уток, а одну взять с чистой воды, поскольку пруд был глубоким и купаться в октябре не хотелось. Утром следующего дня я пришел на этот пруд, и Умка первой подала утку с воды, а потом быстро нашла подранка и двух битых. Все утки оказались cвиязями.

Хорошо запомнилась мне охота, когда на одном из прудов я ожидал подлета гусей. В этом месте проходил их пролет. Рядом сидела Умка и также нетерпеливо ждала появления птицы.

Первые две многочисленные стаи гусей прошли стороной, ближе к Волге, но и нам долго ждать не пришлось. Гусей я увидел издалека, это была небольшая стая, летевшая прямо на меня, но затем она немного отвернула и полетела чуть левее и, как я посчитал, на предельном расстоянии для ружейного выстрела. После дуплета (стрелял нулевкой) два гуся, отделившись от стаи, пошли в одном направлении, планируя со снижением, и примерно через 250 метров один за другим, свернувшись, упали вниз.

Не раздумывая долго, я направился туда, где упали гуси. Место оказалось сильно заросшим кустарником и травой, но Умка почти сразу нашла одного гуся, это был крупный гуменник. Поиски второго трофея ничего не дали, и уже в темноте мы вернулись домой. Потом, через несколько дней, мне сказали, что гуся подобрал местный житель, находившийся на луговине, примыкавшей к кустам. Гусь упал почти к его ногам, и он, подобрав его, быстро ушел домой. Я об этом эпизоде никому из односельчан не говорил. Для меня было важно то, что гусь не был потерян, и хорошо, что им воспользовался человек.

При охоте на гусей на утренних зорях я собаку никогда не брал, и, когда задолго до рассвета уходил без нее, можно было долго слышать жалобное повизгивание лайки.

Охота с Умкой в лесу была не менее интересной. Ее действия по отношению к диким лесным животным вызывали у меня не только удивление, но и восхищение ее талантом охотничьей собаки.

Первые встречи с лосями и кабанами проходили с преследованием и уверенным облаиванием, как и положено зверовой собаке, но продолжалось это недолго, ибо я не проявлял интереса к ее стараниям и всегда выговаривал ей, что этого делать нельзя.

В лесу Умка ходила смело и широко, а когда находила лосей или кабанов, делала короткую полайку, после чего подбегала и, подняв голову, смотрела на меня. Это был классический анонс с вопросом: «Что будем делать?» И только после моих слов: «Умка, брось, это не наша дичь», –  спокойно уходила в поиск по тому направлению, каким шел я.
Долгое время Умка не могла преодолеть свою страсть к гоньбе зайца, но и это со временем прекратилось. И только когда заяц, поднявшись с лежки, попадал в поле ее зрения, следовала угонка, и довольно продолжительная, после которой возвращалась с явно виноватым видом и получала очередной «выговор».

С лисицами все обходилось иначе: если лисица уходила по прямой, то Умка бросала преследование, как будто знала, что там, вдалеке, меня нет и добычи не будет, а когда лисица начинала ходить кругами в том массиве леса, где была поднята, то преследование было продолжительным или до тех пор, пока лисицу не останавливал мой выстрел. Во время гона голоса Умка не отдавала.

Для охоты я всегда старался выбрать наиболее благоприятный день, чтобы сочетались погодные условия, время и конкретный вид охоты.

Однажды в такой погожий день я шел по лесной дороге и вдруг услышал какой-то необычный лай, прерывавшийся визгом и глухим тявканьем. Приготовившись к выстрелу, я почти сразу увидел Умку, бегущую ко мне, а следом за ней лисицу. Как только лисица выскочила на открытое место, я застрелил ее в восьми шагах от себя. Умка к убитому зверю не подошла. Взяв собаку на поводок, осмотрел ее. Не найдя явных укусов и следов крови, сразу вернулся домой. Собаку закрыл в вольере, а сам, захватав с собой лопату и пластиковую бутылку с бензином, вернулся к убитой лисице.

Выкопал яму глубиной до метра, срезал крюк из кустарника, стащил лисицу в яму, прожег ее бензином и закопал. В этот же день и потом, через равные перерывы, Умке было сделано три укола против бешенства, все окончилось благополучно. Как собака сумела понять и не вступить в схватку с бешеной лисицей, осталось тайной. В последующие годы с помощью Умки было отстреляно несколько вполне здоровых лисиц.

Прошло три года нашей счастливой охоты, когда с Умкой произошло новое приключение. Я возвращался домой, и до выхода из леса оставалось совсем немного, когда впереди из ближних кустов до меня донесся тоскливый писк Умки. Буквально через минуту я был около нее. Двухпружинный капкан третьего номера, выкрашенный в белый цвет, крепко держал переднюю лапу собаки за два средних пальца. В спешке я напоролся на сухой сучок и поранил лицо, кровь текла по щеке, а я, не обращая на это внимание, сумел быстро отжать пружины и освободить лапу Умки. К счастью, кости пальцев лапы у собаки остались целы и она почти не хромала. Моя ранка на щеке тоже была небольшой и быстро зажила.

Особое место в нашей совместной охотничьей жизни занимала охота на куницу, которая стала для меня настолько притягательной, что все другие охоты просто забывались. Исключение составляла охота на копытных с местным коллективом, занимавшая два-четыре дня.

Первая куница была добыта мной, когда Умке не исполнилось и двух лет. Случилось это так. Стояло предзимье, но снег не выпадал, и в лесу под ногами местами потрескивал ледок и похрустывали смерзшиеся листья. Я шел по направлению к посадкам ельника. На пути к нему надо было пройти низинный участок леса, густо поросший молодняком. Пробираясь через эту низину, услышал призывный лай, который постоянно ожидаешь. Преодолев чащу, я вышел на другой край этих зарослей и увидел Умку, стоящую в стороне от одинокой невысокой елки. Собака ровно, без азарта лаяла на эту ель. С осторожностью я зашел позади собаки и cтал в бинокль осматривать ель вдоль ствола. На высоте в две трети от земли, в развилке между сучками и стволом дерева увидел мордочку зверька. После выстрела куница, считая сучки, упала и была сразу схвачена Умкой; два сжатия челюстей –  и все кончено. Добыча в моих руках, а дебютантка в ожидании награды вкусным.

Куница была средних размеров, это я понял потом, когда их было добыто столько, что давало возможность сравнения. Эта же первая куница с искрящимся мехом, отливающим какой-то своеобразной голубизной, осталась в моей памяти навсегда.

Потом много сезонов подряд были охоты, когда куниц приходилось добывать из дупел старых деревьев, в сорочьих гнездах и беличьих гайнах, а нередко идти по следу собаки почти полдня. Все охоты были разными и в то же время весьма эмоциональными, особенно когда после долгой ходьбы по лесу услышишь голос своей помощницы и при подходе к ней испытаешь волнение, подобное тому, которое испытывает начинающий охотник перед первым выстрелом.

Были случаи, когда схваченная Умкой куница еще оставалась живой и впивалась своими острыми клыками в морду собаки, которая пищала от боли, но не бросала добычу, а, усиленно мотая головою, трепала куницу до тех пор, пока зверек не погибал в ее крепких зубах.

Мои сборы на охоту в доме каким-то непостижимым нашему уму образом передавались Умке в вольер, и до того момента, когда я выходил на крыльцо, уже было слышно ее радостное повизгивание, а увидев меня с ружьем, она выражала полный восторг.

На охоте Умка была послушной собакой и только в редких случаях не приходила на зов. Запомнился случай, когда она не пришла даже на выстрел, чего до этого не было никогда. Я продолжал стоять на месте и через какое-то время услышал ее короткую полайку и сразу пошел на голос собаки. Пройдя небольшой участок леса, вышел на открытое место. У кромки поляны, рядом с огромной елью, крутилась Умка и изредка лаяла, проверяя таким образом нахождение зверька.

Осмотрев в бинокль елку и ничего не увидев, я сделал по вершине выстрел, после которого из кроны ели моментально выпрыгнула куница на стоящую рядом осину и стала быстро подниматься к вершине, но после выстрела свалилась вниз. Это был очень крупный экземпляр с темной окраской меха. Для Умки последовало традиционное угощение и команда домой, которую она хорошо знала и понимала.

Ее послушание и умение выполнять различные команды, в том числе и жесты руки, были безукоризненными. Она дружила и с моими кошками (их было три), и с другими собаками, а больше всего с охотниками и всеми людьми, кто приходил к нам.

Когда Умке пошел 11-й год, она заболела чумой, и в этом повинен был я, так как в тот год не сделал ей прививку, полагая, что у нее выработался сильный иммунитет, и, кроме того, не обратил внимание на ее легкое покашливание. Как оказалось, время для лечения было упущено. Болезнь приняла необратимые формы, и никакие лекарственные средства уже не смогли ей помочь. В короткое время за легочной формой болезни последовал паралич передних, а затем и задних ног.

Ожидать естественной гибели Умки, с которой были прожиты самые счастливые годы в моей охотничьей жизни, и видеть ее мучения я не мог, а потому принял самое тяжелое решение.

До районной ветлечебницы было 25 км, а я ехал на машине  около часа, поскольку непроизвольно катившиеся слезы застилали мне глаза.

Похоронил я Умку на высоком месте, у кромки небольшого леска, возле березы. Положил ее на одну из своих охотничьих курток, а другой курткой накрыл. Небольшой холмик обложил дерном, а потом отсалютовал выстрелами из ружья.

Среди собак есть талантливые, умные, обычные и глупые. Умка была талантливой собакой, и мне, имеющему богатый опыт различных охот, с помощью Умки посчастливилось пополнить свои знания в области поведения диких зверей и птиц в природе.

Из всех других лаек мне не довелось видеть собак, подобных Умке, в том числе и собак, которые были у меня до и после нее.