Места эти в Волоколамском районе с начала шестидесятых годов стали мне дорогими и близкими, родными до боли душевной. Сколько там исхожено, избегано за 25 лет! Весной и летом по зыбким болотам, пушистым мхам, непролазному чапыжнику. Зимой и осенью по лесным вырубкам и крепям с ружьем в руках и гончими собаками. Сейчас я стал там редким гостем, но память о былом не стерлась. Наоборот, высвечивает все новые воспоминания.
В охотничий сезон, как правило, вечером в пятницу, в неказистую избушку тещи моего друга, незабвенной Прасковьи Ивановны, вваливалась ватага человек из четырех-пяти здоровых веселых мужиков, с приветствиями, прибаутками. Распахивались рюкзаки, извлекались различная снедь и напитки. Клацали собираемые ружья, раскладывалась поближе необходимая для предстоящей охоты одежда и обувь. На огонек заходили всегда желанные местные «аксакалы», постоянно готовые ответить на все вопросы: что, где, когда? Начинался товарищеский ужин. Насытившись пищей и информацией, укладывались на сон грядущий.
Задолго до рассвета кто-нибудь включал свет и командовал:
— Подъем! Зайцы ждут!
Какое чувство подсказывало без всяких будильников, что это и есть нужное время, наверное, так и останется неразгаданным.
Поспешные сборы, по стакану чая на ходу, и вот все на улице. Подходят местные охотники. Друг выводит засидевшихся выжловок Вьюгу и Шельму, спускает со сворок. Они, обезумев от радости, носятся вокруг широкими кругами, норовят всех подряд лизнуть в лицо. Путаются под ногами, обнюхиваются и играют с собаками других участников.
До леса около километра. К рассвету вся команда втягивается в его угрюмое и сумрачное нутро.
Команда разворачивалась в цепь, стараясь шумом и голосом побудить зайца с лежки. В ход шло и посвистывание, и постукивание по деревьям, возгласы типа: «Вставай-вставай, пошел-пошел! А ну подъем!» И прочее. В зависимости от погоды и участка леса зайца рано или поздно все равно поднимали. Либо собаки, неистово возбудившись от необузданной страсти, захлестываясь от азарта, либо охотники, из-под которых зверек накоротке выскакивал из кустика или зарослей чертополоха. И начиналась неповторимая лесная музыка! Да что там музыка — симфония! Напрочь забывалось все. Всех охватывало единое стремление, скорее успеть на перехват! Ориентируясь на гон, располагались по лесным дорогам, просекам, окраинам полян и ждали, ждали. Гон то затихал, то вспыхивал с новой силой. В это время владельцы собак отмечали по голосу работу своих питомцев. И потом вечером спорили и доказывали, чья побудила зверька или выправила скол, чья вела гон и отличилась вязкостью и паратостью.
Но это позже. А пока в едином порыве сообразно гону меняли позиции, подстраиваясь под собак, и спешили, спешили занять верный лаз. В конце концов где-то в середине дня музыкальную идиллию грубо прерывал раскатистый выстрел или два, ликующий крик «Дошел!» И все смолкало. Собирались на голос. Принимали по стопочке «на крови». Поздравляли счастливчика, скармливали собакам пазанки, закусывали сами, запивая ароматным чаем из термоса и чуток отдохнув, продолжали охоту. Но короток зимний день. Если удавалось поднять второго зайца, все повторялось и усталости не чувствовали до темноты.
Бывало, что собаки увязывались за лосем (оленей и косуль в ту пору в Подмосковье еще не было), тогда всеми силами и средствами старались отвлечь собак: подзывали, брали на сворки и уводили в другой участок леса.
Лиса тоже не была желанной дичью. Нашим объектом охоты был заяц-беляк. И пусть простят меня дилетанты, которые считают, что невелика доблесть пристрелить серенького трусишку. Не скажите, господа хорошие. Зверек этот может быть и трусливый, но сообразителен и по своему мудр.
В этой связи приведу пример из тех давних охот. В конце октября по пестрой тропе (по описанному выше сценарию) втянулись мы в лес, прошли каких-нибудь 400-500 метров, и вот тебе встреча! Под огромной елью вдруг возник наполовину выкуневший беляк. Вскочил с лежки (а было до него не более пяти метров) и бросился не наутек, как делают зайцы, а прямо на меня. Проскочил мимо всего в одном метре и, пока я разворачивался за ним, сбивая стволами кухту и цепляясь за ветки подроста, обежал меня вокруг, на прощание сверкнув среди елочек белым цветком — и был таков!
— Вьюга! Шельма! Вот-вот-вот! Ко мне! Ко мне! Собаки появились тут же. Залились, заголосили по горячему следу. Подвалили остальные. Закипел гон, все отдаляясь и отдаляясь. Вскоре сошел со слуха. Через некоторое время появился вновь уже слева.
— Ага! На Леоновом болоте!
Не успели подстроиться, собаки проскочили за спинами стрелков и ушли к Черной яме. Проскочили речку. Как они ее миновали — она замерзает только в январе?! Ушли в лесной завал. Тут зайцу дом родной. Не то что человеку, собаке не везде пролезть удается. Гон смолк. Стоим, ждем. Пять минут, десять. Ай! Ай! Пауза. Какая-то собака причуяла след.
Ай-ай-яй, началось! Но время зайцем выиграно. Пока собаки разбирались со следами, он им таких кренделей накрутил!
Петли, двойки, сметки куда-нибудь за кустик или кочку — поди, разберись! Помочь собакам невозможно. Перехода через речку в пределах километра вниз и вверх никто не знает. И как ни хороши были собаки, после двух сколов погоня прекратилась. Охотники даже с доброй улыбкой отметили:
— Ну «академик»! Пусть детей уму-разуму учит!
Запомнилась мне одна из последних охот. Собак уже не было. Шельма не вернулась из леса: то ли волк ее перехватил, то ли заблудилась и вышла в какую-нибудь дальнюю деревню, где и была приручена местными охотниками.
У Вьюги судьба тоже сложилась драматично. Друг был вынужден продать ее местному охотнику в соседнюю деревню. И надо же так случиться! В один из выходных дней по осени, когда охота была в самом разгаре и Николай был в это время в деревне, она радостно вбежала в ограду дома и бросилась к своим старым хозяевам. Ошейник на ней ее старый, родной, только вместо поводка болтался на шее огрызок веревки. Значит, не с охоты ушла, а освободилась с привязи с надеждой вкусить сладость своего собачьего призвания. Не трудно понять чувства Прасковьи Ивановны, Николая и всех домочадцев! Растроганно приласкали, накормили и вернули по принадлежности.
Но вернемся к этой охоте, о которой я хотел рассказать. В конце восьмидесятых годов по ранней белой тропе в середине ноября вновь посчастливилось отдать дань своей страсти. С рассветом вдвоем вышли из дома. Посовещались откуда начать охоту и решили — с кладбища, что расположено сразу за деревней на пригорке под присмотром ветхой полуразрушенной церквушки, вечно усиженной галками и дикими голубями. И хотя кладбище действующее, свежих могил за год прибавляется, слава Богу, совсем немного. С южной стороны к погосту примыкают кусты. С них-то мы и начали охоту. Обошли кругом. Нашли входной след. Николай, как всегда великодушно, посоветовал, где мне лучше встать, а сам пошел в загон. Не успел я еще определить, откуда он начнет, как прогремел поспешный дуплет. Молчит. Кручу головой — влево, вправо. Вот он, заяц! Скачет на чистинке по кромке кустов. Не быстро и как-то зад вскидывает. Поднимаю ружье, стреляю сквозь кусты. Бежит!
— Спокойно, не торопись, метров сорок всего до него, выведи на просвет!
Вот и просвет. Прогремел второй выстрел, и зайца как вихрь опрокинул. Пока я продрался сквозь кусты, агония его уже оставила. Вскоре появился Николай. Придирчиво осмотрел след дробового снопа, кровь на снегу.
— Ты уже видел, он на трех ногах скакал, а четвертая, задняя ему по ушам стучала. Он должен был упасть после моего первого выстрела.
— Он сюда пришел и падать вроде не собирался. Но бежал действительно странно, хотя и на всех четырех ногах.
— Ладно, забирай, хватит на сегодня, пойдем чай пить.
А самая последняя охота на зайцев в тех местах запомнилась по погодным условиям. Случилось это года два спустя после вышеописанной. Неприятности начались еще в дороге. Накануне шли обильные снегопады. Знали, что путь будет трудным, но что до такой степени — невозможно было представить. Сошли с электрички и оторопели — снега выше колена. Но нам вроде бы повезло: по дороге проехал гусеничный трактор, и образовались две сравнительно проходимые тропы. Можно было надеяться, что так по ним до деревни и дошагаем. Но случилось худшее. Тракторный следок довел нас с Николаем в нужном направлении примерно на треть пути и круто отвернул влево. Идти по нему дальше безрассудно: мы знали, что ближе к дому не будем. Постояли, поговорили и отчаянно ступили в снежную целину. Четыре километра по рыхлому снегу, по лесной едва приметной тропе! Первый километр до «маленькой речки» худо-бедно преодолели. А вот когда спустились в ее долину — снег сразу поднялся до пояса. Ног для шага уже не хватало. Приходилось двигать снег перед собой. За нами оставалась глубокая белая траншея. Следующий километр мы шли целый час. Когда выбрались из леса, сил уже не осталось. Развели костер, посидели, съели по бутерброду — и опять вперед.
В деревню пришли в глубоких сумерках. Вид у нас, наверное, был ужасный. Прасковья Ивановна как нас увидела, так сразу и заохала:
— Ребята, что с вами? С какой же вы электрички-то?
Путь, который мы проходили всегда в среднем за час, на сей раз растянулся на четыре. Выпили по стакану молока и повалились спать.
Утром Николай сходил к соседу за второй парой охотничьих лыж, и отправились тропить зайцев. Белизна кругом была такая, что невозможно отличить, где воздух кончается и снег начинается. Идешь вроде по ровному месту, вдруг с горки покатился или, наоборот, в сугроб зарылся. А уж если соскочил с лыж, то встать на них обратно целая проблема. Они наверху перед тобой на уровне пояса.
В ближних кустах обнаружили свежий глубокий заячий след.
— Ты встань на насыпи, а я его вон с того мыска трону. Он точно там лежит. По такому снегу далеко не пойдет.
До указанного угла леса было не более трехсот метров, но Николай преследовал их долго. Заячий след вилял то влево, то вправо, но вышел именно туда. Только охотник скрылся в лесу, как оттуда выскочил заяц.
— Держи! — прокатилось по лесу.
Я и без него все вижу. Картина невообразимая! Опускаясь в снег, заяц тонет в нем с головой. Затем, как белая куропатка, выпархивает из него, окутанный снежной пылью, и погружается обратно. Снежные фонтанчики эти медленно приближаются ко мне. Сверху видно все как на ладони. Суетливо прицеливаюсь: Бах! Ничего не изменилось! Прикладываюсь второй раз. Беляк уже у подножия насыпи. Бах! Фонтанчики уже на склоне. Успеваю переломить ружье, судорожно втолкнуть патроны. К этому времени заяц прыгает с насыпи вниз. Посылаю третий заряд ему вдогонку. Все! Больше не достать. Обалдело смотрю, как он скрывается в заснеженных кустах.
Подходит Николай:
— Ну ты даешь! Я все видел, как в цирке. Зря только мучился. Лучше бы сам встал.
В голосе нет ни злости, ни досады. С возрастом пропала жадность к трофею. Теперь нам важен сам процесс охоты.
Комментарии (0)