Поколение русских егерей, которое я еще застал в 1970–1980-х годах, было продолжением сначала русских, а потом и советских охотников, которые вышли из крестьян и колхозников, сменивших соху с лошадью или трактор с плугом на ружье и собаку. У русского крепостного крестьянина испокон веков было привито почтение к барину, а у колхозника – к городскому начальству. Городским же начальством житель деревни при Советской власти считал любого прилично одетого горожанина. Поэтому и отношение у егерей к приезжим охотникам было приветливо-услужливым. Многие из них к тому же воевали рядовыми или сержантами в Великую Отечественную войну, и когда, особенно в военное хозяйство, приезжали полковники и генералы (а то и маршалы), то уж тут они в лепешку расшибались, стараясь угодить. Отсюда, я думаю, и профессионализм и тщательная подготовленность егерей и хозяйств того времени и того поколения. Кстати, в те застойные времена егеря получали очень маленькие зарплаты, и лишь иногда, в виде поощрения или перед охотой, им наливали шкалик-другой. Так что работали они не за деньги и не за страх, а за совесть.
Сегодня в новой России все происходит с точностью до наоборот. Старое поколение егерей практически все умерло, а вот новые, молодые, хотят получать как можно больше и при этом не просто не умеют, а еще и не хотят работать. Я очень внимательно слежу за всей охотничьей периодикой и сам довольно часто выезжаю на охоту в разные хозяйства и смею заверить: в большинстве мест это именно так.
Разве можно было представить, что Коля Корнилов, дядя Боря Бычков или Володя Евдокимов в Максатихе проспят утром и не разбудят вовремя охотников на зорьку. Ни разу не случалось, чтобы в Снегирях Виктор Дубакин сказал: «Я заболел (или вчера перепил) и поэтому сегодня не пойду за лисами»?! В крайнем случае (чего греха таить, в деревнях частенько злоупотребляют) примет с утра рюмку, папироску в зубы, на лыжи – и пошел махать 20–30 километров без устали по целине. Попробуй угонись! Мне, молодому парню (дядя Витя был старше меня на тридцать лет), это удавалось с трудом.
А сколько веселых прибауток, шуток и случаев на охоте наслушаешься за столом, под жареных карасей, соленые грибочки, картошечку! Все это, кстати, совершенно бескорыстно, выставляли на стол егеря. Мы, соответственно, колбасу и бутылки. Между прочим, одна из любимейших фраз Корнилова была: «Не пей всю, какую привез, оставь на завтра».
Рассадив нас по бочкам, Коля брал палку и ходил без ружья гонять уток по камышам. Возможность стрелять он предоставлял охотникам, после этого приезжал на лодке, собирал добытую дичь и увозил кого-нибудь охотиться с подъезда. Кстати, собирал он уток довольно смешно. Если охотник упорно указывал на камыш, где, как он считал, лежит убитая птица, а там ее не оказывалось, то Коля брал мертвую утку из лодки и швырял ее в указанное место. После этого подводил охотника и говорил: «Если она лежит, то она и лежит. Вот брось биту, она и лежит». И на самом деле, только что брошенная утка лежала, а та, которую требовал найти охотник, очевидно, уплыла подранком.
Но определенный элемент самолюбия у них присутствовал. Например, егеря очень обижались, если их не сажали за стол, а выносили налитый стакан в коридор или на кухню. Особенно расстроил всех егерей случай на весенней охоте, произошедший на остановочном пункте «Остров».
Он потому так и назывался, что добраться до него весной, так же как и выбраться, можно было только на лодке. Его полностью окружали залитые водой деревья и кусты. Один из только что приплывших охотников спросил, где он может побродить днем. (Обслуживание охоты у прибывшей компании начиналось со следующего утра). Ему вежливо объяснили, что это, во-первых, запрещено, а во-вторых, если он все же уйдет, то, не зная местности, обязательно заблудится и, в лучшем случае, утонет сразу, а в худшем долго будет замерзать, пока не околеет. Как все идиоты, он оказался упрямцем и ушел. Хватились его часа через два. Стало ясно, что случилась беда. На острове просто нет места, где можно бродить дольше пятнадцати минут. Обнаружили пропажу егеря, а его друзья весело проводили время за столом и вообще о нем забыли.
Сначала долго кричали с крыльца. Безответно. Потом стреляли. Имея в руках ружье, охотник должен был ответить, но залитый водой лес молчал. Еще примерно час все бродили в округе, рискуя растерять половину оставшихся людей. Наконец двум егерям помоложе пришло в голову прокатиться вдоль озера на моторных лодках. Через пятнадцать минут путешественника и доставили. Как и предполагалось, он заблудился, но сумел выйти к озеру, где и стоял по грудь в ледяной воде все это время. Было только непонятно, почему он не стрелял. Ружье все время оставалось при нем. Раздев потерпевшего, те же егеря принялись его растирать водкой, которую принес я. Затем тепло одели и усадили его за стол.
Но соль рассказа не в этом. Когда все спасательные работы были закончены, я, естественно, ждал, что спасенный и его друзья нальют благодарственные граммы так же промерзшим во время поисков егерям. Видя, что никто не торопится, я впрямую спросил, почему они этого не делают. Ответ поразил меня: «Нечего их баловать, – заявила компания, – нальем после охоты». Вы думаете, я промолчал? Черта с два! Я моментально обложил этих мерзавцев. Естественно, ни на следующий день, ни в остальные у них вообще не было никакой охоты. Подсадные утки молчали, а те места, где стояли их шалаши, гуси не посещали принципиально. Так могли ответить на обиду русские егеря, и я с ними совершенно солидарен.
Тот же Коля Корнилов или любой другой егерь в Максатихе мог снять меня из шалаша или бочки, посчитав, что настрелял я достаточно, и это несмотря на то, что мы были друзьями. Совершенно справедливо они говорили: «После тебя еще приедут люди, оставь и на их долю». А уж если убил кто утку весной, дикую или подсадную, – пощады не жди. Про следующие зори можешь забыть, не откупишься никакими деньгами. Как это непохоже на сегодняшнего егеря, который получает деньги, к примеру, от итальянцев, за каждую битую утку! Перебейте хоть всех, главное, мне денег побольше.
Напротив центральной базы Дубакинского охотхозяйства каждую весну сидело на поле несколько тысяч гусей. Никому, без всяких исключений, не разрешалось охотиться на этом поле. По берегу озера – пожалуйста, на подлете-отлете – сколько угодно. Все были довольны, и с добычей. Был старый дед Семен Дубакин начальником – гуси сидели. Сменил его сын, Николай Дубакин, – гусей стало еще больше, охрана улучшилась. Ушли из жизни и дед Семен, и Николай. Где теперь гуси? Поезжайте, посмотрите. Хорошо, если увидите десяток-другой, а то и этого не будет.
В Карелии работал старый егерь Матвеич. Одно удовольствие было приезжать туда на охоту весной. Он и шалаш на тетерева поставит заранее, и на глухариный ток сводит. Умер Матвеич, и сейчас вместо него такой «заместитель», что просто диву даешься. Представляете, он ведет на глухариный ток сразу пять-семь охотников и всех пытается подвести к одному поющему петуху. Когда же птицу спугивают (а это непременно случается при такой компании), он выстраивает охотников в цепь и ведет через ток, предлагая стрелять согнанных глухарей влет. Причем с каждого охотника он требует сто долларов.
Я писал в статье «Немецкий егерь», как тамошние охотники относятся к преследованию подранка. В Тверской области при проведении облавной охоты для сдачи товарного мяса в одном загоне на номера были выставлены 52 лося. По окончании охоты на месте остались лежать 16 штук. Каждого ушедшего через номера лося отдельный егерь протропил несколько сотен метров, чтобы не ушел даже случайный подранок. На это потратили как раз целый день, до вечера. Вполне могли вместо проверки сделать еще пару загонов. В те времена и мы, и хозяйство получали деньги за сданное мясо, но решили, что лучше не рисковать.
Помню, в Заболоцком охотхозяйстве егерь плакал настоящими мужскими слезами, когда какой-то министерский чин застрелил крупную свинью. Он ждал от нее потомства на следующий год. Сейчас все просто: сеголеток – 200 долларов, крупный кабан – 500 долларов, трофейный – I000 долларов. Плати – и мочи кого хочешь.
Лучший егерь Переяславского охотхозяйства Шевокин повел осенью моего деда и меня охотиться по тетеревиным выводкам. С нами был дедов шотландский сеттер Дорфа. Тетеревов егерь обнаружил почти сразу же, но брать можно было лишь по одной птице из каждого выводка. К счастью, к обеду нашли второй. Глядя сегодня на фотографии, где у охотников висит на ягдташах немалое количество молодых петушков и курочек, я начинаю сомневаться, а хватит ли выводков надолго.
Русские егеря тем и отличались, что это были старейшие охотничьи династии. Вспомнить тех же Дубакиных. Они работали и в Лотошинском охотхозяйстве, и в Истринском. Да кто из охотников не слышал о Дубакиных? Читатель скажет: вот тоже нытик, каких в последнее время много развелось. Мол, раньше все было хорошо, а сейчас все плохо. А я не нытик. Я деньги коплю и мечтаю поехать медведя на берлоге добыть или на волков с флажками поохотиться.
А если меня встретят современные егеря так, как пишут об этом многие охотники? Берлоги все либо отстреляны, либо в них спят одни пестуны. Егеря пьяные и, вместо того, чтобы предоставить охоту приезжему и оплатившему ее охотнику, стреляют сами. Или, как на Таймыре, для охотников на гусей, оплативших все заранее, не были готовы ни транспорт, ни топливо, ни жилье. Были лишь плюющие на все и всех егеря и начальники, которые сваливали вину друг на друга. Может и мне плюнуть и поехать в Африку? Там, говорят, научились ценить и обслуживать приезжих охотников.
Комментарии (0)