На потраве

Hесколько лет назад выпущенные кабаны, которых прежде в охотугодьях не было, успешно прижились, обзавелись многочисленным потомством, дали о себе знать. Стали регулярно посещать совхозные поля, огороды деревенских жителей, лакомясь овсом, картошкой, свеклой. Потравы приняли большие размеры. Все доступные средства для отпугивания непрошеных гостей были безрезультатны. По ходатайству местных властей, куда и поступали многочисленные жалобы, было решено разрешить охоту на них в местах, где они совершали набеги.

Это известие заинтересовало заготовителя райпотребсоюза Кузьмича. Всю свою пятидесятидвухлетнюю жизнь он был равнодушен к охоте, а сейчас у него загорелась прямо-таки неуемная страсть к охоте, особенно кабаньей. Он стал буквально грезить ею. «Ну что это за охота на белку? Ходят день-деньской, к вечеру сами ноги еле волочат и собаку намучат. Или пойдут вдвоем, втроем за зайцем, гоняют-гоняют его и, если он не уйдет от них, добудут, а велика ли добыча? То ли дело кабана взять на засидке! Сиди себе посиживай – ночи короткие, теплые, а он придет, голод не тетка, ишь, внаглую по полям и огородам шастают, чуть ли не среди бела дня», – рассуждал он, приняв очередную стопочку.

Случайно взглянув на отрывной календарь, прочитал, что наступило новолуние и с охотой следует поспешить. «Кабан – зверь серьезный, не то что белка или заяц. Ружье, патроны взял со склада хорошие, но пристрелять надо обязательно. Нужно, не теряя времени, идти к Антонычу, он егерь и обязательно поможет мне», – опрокинув стопочку, продолжал рассуждать Кузьмич. Он уже было протянул руку к сумке, в которую заранее сложил водку с закуской, чтобы идти к егерю, как у ворот рынка взревел и тут же стих мотоцикл. В дверях приемного пункта показался желанный гость – егерь Антоныч.

Кузьмич как-то заискивающе попросил Антоныча устроить охоту на кабана, расходы он берет на себя. Егерь, к удивлению новоявленного охотника, сразу согласился. Как было отказать, если у заготовителя всегда можно было купить нужные боеприпасы, капканы, выгодно сдать пушнину и, вообще, он хороший мужик. Решили это дело не откладывать в долгий ящик, ружье пристрелять сегодня же, только надо заехать к их общему знакомому, Василию, он поможет в этом деле. Кузьмич с трудом втиснулся в коляску «Урала», Антоныч подал ему зачехленное ружье и сумку с дразняще позвякивающими бутылками, и, прихватив товарища, они через полчаса были у песчаного карьера.

Еще не стих выхлоп мотоцикла, а Антоныч отмерял положенные тридцать пять метров, а Василий готовил мишень. Быстренько укрепив ее на песчаном откосе, повернулись и недоуменно переглянулись. Кузьмич, собрав ружье, что-то медлил. Оказалось, он в стволы шестнадцатого калибра пытался вставить патроны двенадцатого. Задержку устранили быстро, в патронташе у Антоныча были пулевые патроны.

Долго, с комментариями, рассматривали газету со следами сильно разбросанных пуль. Результатами стрельбы все были довольны, особенно Антоныч с Василием, изумляясь, как тот сумел попасть в газету.

Удобно расположившись за столом в саду Кузьмича, оживленно обсуждали предстоящую охоту. Решили ехать завтра вечером. Зачем откладывать? Лицензия есть, засидки устроены. Кузьмич внимательно слушал наставления опытных охотников, как себя вести в засаде.

Утром на дверях приемного пункта висело объявление: «Уехал по району». Из груды сданного тряпья Кузьмич выбрал для охоты видавшую виды штормовку, ее будто для него сшили, и брюки с широкими красными лампасами. Они были узковаты, хотя генералы, как правило, народ солидный, но других, более подходящих, не нашел. Придя домой, потренировался в саду с ружьем, несколько раз перебрал патроны. Укладывая рюкзак, к трем бутылкам водки добавил четвертую, аккуратно их переложил, чтобы не звякали или, упаси Господи, разбились. Покончив со сборами, с нетерпением стал дожидаться условленного часа. Жена, наблюдавшая за сборами, неодобрительно ворчала: «На охоту собрался, из ума выжил к старости». Едва услышав рокот мотоцикла, он был у калитки. Увидев Кузьмича в таком маскарадном костюме, Антоныч с Василием чуть было не рассмеялись, но сосредоточенный вид Кузьмича сдержал смех. Усаживаясь в коляску, тот ругнул конструкторов-недотеп – не могли сделать пошире.

На разъезженной тракторами дороге мотор гудел не ритмично, как на шоссе, а надрывался. Сильно мотало, и Кузьмич старательно оберегал ружье, а особенно рюкзак, от тряски. По обочинам, где воля всякой дикоросли, уже стали вянуть выбросившие семена полевая рябинка и ранний чернобыльник. Наконец-то свернули с выматывающей душу дороги и остановились на уютной полянке. После загазованного большака, пыльного проселка в голове забродило от духмяно-земляничного воздуха. Лес дремал, утомленный дневным зноем. Ни одна веточка, ни один листочек не шелохнутся. Хотя и середина лета, а в темной зелени берез нет-нет да и вспыхнут яркие вымпелочки листьев. Но это не осенняя раскраска, тут виновата жара. Сейчас и в кронах лип не редкость увидеть желтые пряди.

Размявшись после тряской езды, по просеке пошли к овсяному полю. Здесь между колеями дружно росла высокая, шелковистая трава, в которой нашли приют ромашки, тысячелистник, гвоздика, подорожник. Подорожник. «След белого человека» – так называли его индейцы во времена освоения Америки европейцами. Топчут его, мнут, давят, пыль покрывает его серым прахом, а он все пробивается сквозь клеклую истолочь, выметывает лист, похожий на натруженную развернутую ладонь, исподу с набрякшими венами, а в розверти один к одному мозоли, по которым угадывается горькое счастье. Отодвинуться бы ему от дороги, да, видать, на роду написано: он подорожник и быть ему подле дороги, для того и свит он из кручено-неподатливых на разрыв жил. Сквозь деревья падают солнечные блики, а просвет так и играет чистым барвинковым небом.

Кругом множество кабаньих пороев, кое-где на влажной почве отчетливо видны следы поросят и взрослых зверей. Кузьмич пристально их рассматривает, что-то прикидывает, оглядываясь по сторонам. Вышли на закрайку поля. С макушки ели слетел молодой ястреб и не круто срезал к лесу на сильных, лениво раскинутых крыльях. В этом месте три кабаньих тропы уходили в овес. Увидев их, Кузьмич пришел в восторг.

Антоныч подробно объяснил обстановку и предложил Кузьмичу сесть на засидку метрах в трехстах отсюда. Тот, скрывая, что ему не хочется туда идти, предложил устроить засидку прямо здесь и привел такие доводы, что у егеря отвисла челюсть, и он растерянно проговорил:

– Ну ты, Кузьмич, как Дерсу Узала.

Василий, отвернувшись, едва сдерживал смех. Но желание гостя – закон. Стали выбирать место для новой. Выбор был остановлен на низкорослой разлапистой сосне. На высоте около полутора метров была развилка, после недолгой работы превратившаяся в прекрасное сиденье. Перекладины для подъема прибили гвоздями, которые были в рюкзаке у предусмотрительного Кузьмича. При этом Василий восхищенно воскликнул:

– Настоящий Дерсу Узала!

Кузьмич его сурово оборвал:

– Не шуми, кабанов распугаешь!

До вечера еще было время и решили пойти перекусить. Не обращая внимания на умоляющие взгляды товарищей, Кузьмич вынул из рюкзака термос, хлеб, сыр, колбасу и категорически заявил: «Пить будем завтра, на «кровях».» Это слегка обескуражило его компаньоно. Антоныч, ссылаясь на усталость, все-таки выпросил у него бутылку. Перекусив, Кузьмич с Василием отправились на засидки, а Антоныч, крепко выпив и плотно поев, лег спать. Летом каждый кустик ночевать пустит.

День уходил нехотя, тяжко и трудно меркло небо, не желая поддаваться наступающей темноте. Долго отгорала

заря.

Тихая, росная, по-осеннему холодная ночь кружила над лесом заколдованной птицей. Скупо мерцали звезды, поднявшаяся луна в белесом круге плыла над земными просторами. Кругом стояла необыкновенная тишина, и можно было подумать, что весь мир замер в тяжком забытьи.

Как только утренняя зорька зарумянила синее, погожее небо, Василий покинул засидку. Он не пошел к стоянке напрямик, по лесу, от росы промокнешь до нитки, а двинулся краем поля. Подойдя метров на сто к месту, где сидел Кузьмич, он крикнул, извещая охотника о своем появлении. Тишина. Разговаривая с самим собой, шумно шагая, он немного погодя снова окликнул Кузьмича. У засидки послышался треск сучьев, а за ним глухой удар о землю...

Через час сидения в засаде Кузьмич чувствовал себя прекрасно. Он уже не вздрагивал от шороха снующих в траве мышей, у него не бегали по спине мурашки от писка какой-нибудь птахи. И не водил стволами ружья во все стороны, а повесил его на подходящий сучок. «Выйдут кабаны, успею снять», – подумал он. Ближе к рассвету его стал одолевать сон, он всячески боролся с ним, безуспешно. Спуститься вниз и идти к мотоциклу он в темноте не решился и задремал на удобном сиденье. От крика Василия он очнулся и, сделав неловкое движение, полетел вниз, ничего не понимая спросонок.

Антоныч проснулся от холода. В утреннем сумраке отчетливо обозначились контуры деревьев, кое-где между кустов висели клочья тумана. На листьях, хвое блестели капельки росы. Он лег поудобней, еще раз пожелав удачи горе-охотникам, и в это время услышал крик:

– Сюда! Дерсу Узала разбился!

Ничего не соображая, в мозгу застряла только одна мысль: «В моем обходе ЧП», – бросился бежать на крик. Скорости, с которой он преодолел эту сотню метров, не обращая внимания на путавшую ноги траву, хлеставшие ветви, мог бы позавидовать спортсмен-стайер. На опушке он увидел ужасную картину: весь в крови под деревом корчился Кузьмич, из его живота вывалились кишки. По спине егеря побежали мурашки, внутри похолодело, из головы мгновенно испарились пары водки, с глаз исчезла пелена. Но через два-три шага он прекрасно разглядел, что кровь – это красные лампасы генеральских брюк, буквально рассыпавшихся при падении от ветхости. Да и вывалились вовсе не кишки, а детородный член. Только сейчас Антоныч заметил стоявшего рядом Василия, захлебывающегося от смеха, и тоже схватившись за живот упал в овес.

Кузьмич поднялся с земли и, размазывая кровь на ободранном лице, проклинал эту охоту. На все лады распекал себя: захотелось дураку поохотиться на старости лет. Поддерживаемый товарищами, он еле дошел до стоянки. После третьего стаканчика оправился от пережитого и даже смеялся над происшедшим. Его теперь беспокоило, как он будет добираться домой, как появится перед домашними без штанов?

Волнения были напрасными: под фартуком коляски никто и заподозрить не мог, что он в одних трусах, а дома – подъехали прямо к калитке, и он так прытко прошмыгнул в терраску, что не заметила даже хозяйка, кормившая у крыльца кур.