За куничкой

Так уж случилось, что к началу зимнего сезона я остался без собаки. А виной всему был мой мягкий и добрый характер. Не пожалев себя, я сжалился над другими охотниками и отдал им свою годовалую западносибирскую лайку Дульсинею. А попросту Дуську.

Охотники приехали издалека, из солнечной Башкирии, но мои лайки им уже были знакомы, вот и свалились они на мой двор, как снег на голову.

– Знаешь, дед, у нас украли твою собаку. Нет ли у тебя щенков?

– Сейчас нет, но скоро будут, – ответил я и показал им в сторону конуры, где сидела беременная Умка – мать Дуськи.

– Нет, нам ждать нельзя, – замотали они головами. – Барсук жир набирает, брать надо. А это кто?

– Это Дуська, сестра вашей украденной.

– Да?! Значит, ей уже год? Ага. Продай ее нам.

– Ну вы даете, а я с чем останусь? Вам жир, а мне тихое существование. Сезон на носу, а я в тайге без собаки?

Мужики сделали такие кислые физиономии, что мне их стало жалко.

– Ладно, давайте полторы, и мы в расчете.

От услышанного их лица стали серыми.

– Так у нас только пятьсот рублей, мы потом привезем.

– Потом? Ну уж нет: года три назад были такие, так и унесли щенка «на потом».

– Давай мы тебе расписку оставим?

В душе я их послал «за звездочкой» и скрипя зубами снял с конуры Дульсинею. Они открыли дверцу «Жигулей», и моя Дуська уехала. А я проклял день и год этой сделки, которая меня сделала одиноким «странником».

Осень в этом году была замечательной: сухо, тихо, красиво. Пару раз мы сходили за косачами с отяжелевшей Умкой, и она встала на прикол.

Опал лист, застыли старицы и озерки, а вот реки и ручейки текли и текли. Я шел по их берегам и лишь смотрел на переходы шустрых норок. Эх! Бывало, как пробежим по ним с тремя собаками, по следам, по первому снегу. Приятно вспомнить. Две лайки и фокс делали охоту по норке такой увлекательной и азартной, что и мы с сыном тоже превращались в собак. Бежали собаки, бежали и мы. Рыли собаки, рыли и мы. Визг, шум, толчея. А когда я вырывал из их разгоряченных глоток зверька, такого черно-блестящего, и поднимал его высоко-высоко, то это была картина Репина «Добыли!». Поднятые вверх собачьи головы, их красные языки, горящие глаза и наши ослепительные улыбки. А что сейчас? И скучно, и грустно, и некому лапу пожать. Эх! Простофиля, простофиля!

Но дни летели, и незаметно подошел ноябрь. Теплый и почти бесснежный.

Ноябрь – открытие зимнего сезона. Месяц радости и разочарований. Сходив в общество, я взял путевку на зайца, хотя на него лет десять-пятнадцать не охочусь, моя охота – это лиса, а вот в этот сезон с ней туго.

Подошли, как принято говорить, ноябрьские праздники, ну и конечно каникулы.

А значит, к нам с бабкой приедут внучка и внук: Алена и Никита, наши внуки от старшей дочери. Живут они на берегу Камы в старинном городе Осе. Алена ходит в первый класс, а Никита – в седьмой. С Аленой я в куклы не играю, а вот с Никитой у нас давнишняя охотничья дружба. Когда Никите было лет восемь-десять, ходили мы – его отец Сергей, я и он. Охоты проходили недалеко от города, однако на первых порах Никитка здорово уставал. Даже в том году, когда ему было тринадцать, от усталости он засыпал почти на каждой остановке. Но стоило ему услышать лай Умки, он брал моего «Барса» с патроном от мелкашки и бежал снимать белку с дерева. В этом году они с отцом приехали на своей «Ниве» и со своей собакой по кличке Бек. Бек – злой, словно бык с корриды. И на прогулку его водят, как быка, на толстой цепи. Без нее он кого-нибудь задерет: человек, кошка, собака – ему все равно. Хозяин его – мой зять Сергей – сходит с ним иногда на уток или за грибами, а в основном тяготы «дрессировки» ложатся на плечи Никиты, но лису и барсука он и в глаза не видывал.

Что скажешь, коль у его хозяина нет тяги к зверовой охоте. Нет, и ничего с этим не поделаешь. «Обгорев» на зяте и сказав про себя «черт с тобой», я стал натаскивать внука. Живи он со мной, процесс «дрессировки» проходил бы в ускоренном варианте, и в свои четырнадцать он бы перекрыл некоторых мужиков по некоторым видам охотничьего искусства. Да, да, искусства. Пример? Пожалуйста. Вырываем за шиворот из толчеи угарной дискотеки любого пацана четырнадцати лет, и как щенка выбрасываем не так далеко в тайгу. А чтоб не оголодал, бросим к его ногам тушку свежедобытого зайца. Тот, городской, на зайца, может, и не посмотрит, просто не знает, как из этого получить мясо. А вот мой внук в свои тринадцать может ошкурить и сдать первоклассную шкурку элитной пушнины. Зайца подберет и разберется с ним, как повар с картошкой. Вот почему я часто повторяю: тащи пацана в лес, тащи! От этого выигрывает семья и родина. А проблемы воспитания охотника и (извините) охотничьей собаки, они идентичны. Там и там все решает интуиция. Человека человек не тянет на охоту – ученик сам бежит за учителем, как и собака бежит за своим хозяином.

И вот благодаря каникулам для Никиты и Бека возможность поохотиться по-настоящему наступила. Седьмого ноября 2005 года «Нива» Сергея высадила нас за тридцать километров от дома – меня и моего внука Никиту.

И когда еще впотемках мы вышли из машины, то наши ноги враз утонули в снегу чуть выше щиколотки. Мы все трое удивленно разглядывали занесенные снегом глухие лога и распадки, а Бек в это время сходил с ума от радости. Собрав пожитки, мы кивнули Сереже «пока» и скатились в темную щель таинственного лога.

– Вот тут, Никита, я и охочусь. Как-то очень давно, когда моему Косте было тоже лет четырнадцать, на одну из этих елок Граф усадил куницу, хорошо ель стояла особняком, а дальше – ольхушки. Я взял топор, а Косте дал тулку. От ударов обуха она снялась, и на голую ольху – Взяли? – Конечно. – А норка тут есть? – Забегает, но зачем за ней сюда бежать, она и у дома есть. Но и по этому ручью, где он впадает в Кубинку, Кама их шерстила. Однако пошли, а то не успеем засветло.

За многие годы охоты я знал, что стоит подольше посидеть у костра или заняться рябчиками, то домой придешь часам к девяти вечера. А Урал есть Урал. Одолев один подъем, мы штурмовали другой, третий. И вот мы на голом плато, впереди стена сосняка, чуть дальше и выше – облака и утонувшие в них вершины деревьев. – Там, Ник, живут мишки, волки, рыси. А в этом сосняке живут глухари. Вон с той сосенки я одного взял метров за сто пятьдесят. Да, в тот угол в том году и ушла рысь.

Наш разговор был прерван тихим «тяв»! Бог мой! Мы забыли о Беке! А я о зайцах! Вмиг моя МЦ была снята с предохранителя, а глаза впились в густой ивняк, смешанный с осинником. Молотя обрубком, там «плавал» Бек. Видимо, нос собаки учуял то, чего не заметили мы. Островок ивняка был небольшим, а Бек только начал распутывать паутину заячьих следов. Подняв руку, я указал внуку на остров и прошептал: «Я встану на выходе, а ты помоги Беку, подшуми».

Согнувшись, я подлетел к «выходу», на «входе» заголосил Никита, а через секунду полетело собачье – «ай, ай». Господи! Как я давно этого не слышал! С тех пор как пропал мой фокс Фомка. Визгливое «ай!» заглушил выстрел, и мы втроем бросились к нашей общей добыче. Как и все фоксы, Бек прыгал мячиком и норовил ухватить зайца. Слова его не останавливали, а только чуть охлаждали «испанский» темперамент. Да и мы почти прыгали от свалившейся на нас удачи. Знаешь, я тут не взял ни одного зайца. После Бульки я фоксов не держу, а лайкам зайцев не дозволяю. Сейчас на «берлоге» сделаем привал и приготовим шашлык из зайчатины.

Встав на «берлоге», мы развели костер и, насадив мясо на прутики, с аппетитом пообедали. Потом пили чай, и я думал. «Берлога», так эти выворотни назвал Артемка, мой четвертый и самый охочий ученик.

Окончив обед и закидав огонь снегом, мы выбрались в угор, и идти стало полегче. Пошли спуски, поля, перелески. И еще нам помогли геологи. Своими крагами они набили дорог, что беги не хочу.

Время катило за полдень, когда мы вышли к дороге Качино – Ананино. Качино почти рядом, а до Ананино километров семь-восемь. Но нам туда не по пути. Автобус уходит около шести вечера, и он нам ни к чему. У нас мобильник, и когда мы выйдем на асфальт, то звякнем домой, и такси приедет. Ну, а сейчас мы шли длинным перелеском, который окаймлял с двух сторон лощину, которая к своему финишу переходила в глубокий лог. Из года в год тут кормились косачи, и я шел, готовый к выстрелу. И вот обрубок нашего помощника снова закрутился, и он подвел нас... к дохлой корове. Сперва мы пялились, будто бараны, после стали наводить справки. Так, такое бывает, когда она чего-то объестся. Там вон поле люцерны, а она и до весны зеленая. Смотри, как ее раздуло! Никита подошел со стороны леса и закричал: – Дедушка! Ее кто-то ел! И тут целая тропа!

– Так это моя дичь, Никита! Это же куницы! Енота нет, волка нет, лиса сдохла. Правда, собаки были, но дворняги, и то давно!

Такие туши я находил не единожды, но делать засидки почему-то не хотелось. Там были лисы. А тут... Я зарядил МЦ «семеркой» и сказал: «Бек, ищи! Они тут рядом». Лог кончается, и деревня, а лес, видишь, как далеко. Пошли! Они лису у меня жрали не сходя с места, а тут гора мяса!

В логу снег не растаял, и мы увидели куничьи наброды, дальше они сходились в тропку, и мы побежали по ней. Но почему-то в одном месте Бека не стало, а потом мы услыхали его грозный рык. Переглянувшись, мы бросились туда наперегонки. Набирая злобу, фокс рыл корни старого пня, дерево срезала молния. Таких гнезд корчевать мне приходилось много, и иной раз доходило до смешного. Вместо норки на носу собаки болтался огненный зверь – колонок. Ну, внук, за работу. Пень гнилой, и она может выйти верхом, а твоя «лайка» верхом не ходит. Значит, брать надо тут. А тем временем Бек почти впивался в старое дерево. – Никита! Осмотри низ, а я прихлопну мешком вершину. Верх был подгнивший, но выхода не было, на всякий случай я оставил рюкзак там и спустился к Беку. Дыр нет? Нет. Вытаскиваем Бека! Фокс отбивался от нас смертным боем, но, отведав моего кулака, дал себя вытащить. «Ну и морда!» – сказали мы. Борода, щепки, грязь. Ужас! Держи его! А я расширю вход. Держа ружье в левой, а топор в правой, я расширил дыру и сказал: «Пускай!» Бек влетел под пень, и там началось. Там она, если стихнет, значит заловил. Время шло, а хриплый лай не утихал. «Держи, Никита, низ, хоть там и Бек, а я ему помогу». Рубить верхушку вначале было трудновато, потом топор провалился, и Бек вылетел наружу. Заткнув дыру мешком, я протянул топор внуку и велел вырубить крепкую, но нетолстую палку. Сейчас Бек получит подарок. Но враз не получилось. Палка шла сбоку, и куница лишь впивалась в нее зубами. Определив, где центр, я увеличил вход и, сделав палку толще, ударил комлем. –Тащи, Никита, а то порвет.

Опыт старого охотника и удача, которая бывает иногда раз в жизни, и которая, видимо, сопутствует детям, помогла нам добыть вторую куницу.

– Никита, ты иди левым краем, а я правым, и если найдешь выход, кричи.

А, как я уже говорил, по обе стороны лога были поля, летать куница не умеет, и ее выход был бы виден. Мы дошли почти до конца лога, были видны крыши деревенских домов, а выхода не было ни по краям, ни в центре. А наша «лайка» брела, опустив голову. Нам пришлось несколько раз пересечь лог, чтоб найти хоть какие-то следы куницы.

– Дедушка! Ты что, не видел?!

И внук указал на мокрый снег. На чистом перешейке было всего два отпечатка. Прыг, прыг и снова на елки. Но там выхода нет!

– Никита, шарь по елкам, у тебя глаза молодые.

Долго ли коротко, он закричал:

– А это что!

Улыбнувшись, я протянул ему МЦ и сказал:

– Бей по центру.

Увидав поднятый ствол, Бек вскинул голову, а после выстрела бросился к дереву.

Из беличьего гайна на землю после прыжка стала медленно падать дымчатая куница.