Присоединяюсь к В. Гурову в обсуждении того пласта человеческих отношений, который в полемическом задоре и вскрыл неугомонный С. Лосев («Стендовики на охоте» РОГ № 45 за 2007 г.)
Это я к тому утверждению, что ездят на охоту лишь для созерцания природы либо неудачники, либо те, кому в силу преклонных лет пора думать о душе. Не вписывающиеся в эти категории едут за мясом, за трофеями, простите.
Конечно же цель охоты – в добыче, но вот здесь и скрыт момент истины. Какое место вожделенный трофей занимает у отдельной личности в процессе охоты? Как воспринимается среда обитания дичи – как храм или как стенд, а того хуже, как тир при кабаке?
И размышления мои вовсе не спор с С. Лосевым, а осмысление происходящего, с наивной, но неистребимой верой в добро.
Печалюсь, что охота, ранее в какой-то степени объединявшая вне зависимости от социального положения, сегодня одна из причин социальной напряженности. Общественные объединения мешают «денежным мешкам». Со страниц «РОГ» некоторые авторы предлагают «вытравливать» сельских охотников из угодий. С тех же страниц можно и походя обидеть старых охотников. Что с нами происходит? Не секрет, что зрелость общества определяется отношением к детям, к пожилым и инвалидам. И в рассуждениях о пожилых и инвалидах оттолкнусь от одного определения, что есть охота, хотя до этого слышал не мало верных суждений.
С позиций человека, мягко говоря, не юного, мне больше нравится принадлежащее профессору Тундыкову.
«Охота – это страсть, от которой умирают в юности и воскресают в старости». И если первую часть принимаю в переносном смысле, то вторую почти в прямом.
У покойного А. Бикмуллина есть рассказ «По второму кругу». Сюжет житейский и печально-щемящий – о жизненных рубежах российского мужика-охотника, с возрастом связанных. В пятьдесят снят с воинского учета, в шестьдесят – пенсия и, наконец, время продажи любимого ружья. Вначале ты бывший солдат, потом бывший специалист и, наконец, бывший охотник. Последнее особенно тяжело, так как происходит с почти полной утратой физических возможностей. А до этого каждый выход (выезд) на охоту, как правило, редкий и оттого еще более значимый праздник. И воскрешение духа, души, если хотите. То, что жизнь в любом возрасте имеет свои прелести, люди придумали для самоуспокоения. Без положительных эмоций она уныла и тягостна. Не потому ли, на удивление неразумных,так оттягивают отречение от охоты наши старики. И счастлив тот, кто передает своего друга – ружье по наследству, а не в чужие руки за бесценок.
Вспоминаю, как один из моих братьев купил Зимсон у одного из таких бедолаг. И время пришло, и цену дал по совести, большую, чем просили. Остается ехать в ментовку, и новый владелец кладет ружье в багажник. А дальше – старик, одарив взглядом, от которого мурашки по коже, вынимает ружье, и, прижав к себе, не говоря ни слова садится в машину. Как признавался мой родственник, хоть и был тогда молод, сам едва не заплакал, осознав, что творится в душе старого охотника.
О бесконечно уважаемой смолоду категории охотников-инвалидов. В детстве моем они не особо удивляли. На костылях охотился дед Терентий – крестный отца. Встречались и однорукие, и одноногие крестники войны. В охотничьей среде их звали подранками. Но в памяти особо ярко один. Жил в нашем совхозе некто Горелов. Для нас, пацанов, дядька Горелый. Из-за контузии была нарушена координация движений, тряслись руки, да и весь он как бы состоял из шарниров. Тем не менее был страстным охотником. Слава Богу, что государству и власти было на все это наплевать. Допустили бы это современные законодатели? В параллельном классе учился его сын – Серега Горелов. И охотников в школе по простоте нравов было немало. У всех были свои авторитеты. Не знаю почему, но дядьку Горелого уважали все. Может, в силу воспитания – отцы в подавляющем большинстве прошли войну. Может, в силу сострадания и уважения к разделяемой и нами страсти. Сейчас не могу объяснить этого даже себе, так давно это было. Конечно же, в силу своего состояния не был этот человек особо удачлив. Но в памяти до сих пор дядька Горелый, с тулкой и весенним красавцем-селезнем. Видимо, было в том что-то такое, что осталось в детской памяти навсегда.
Но вот уже много лет не встречаю на охоте явных инвалидов. Столкнулся как-то в оружейной мастерской с парнем на костылях, одноногим. Надвигалось открытие сезона, и потому с разрешения заваленных работой мастеров и починил его ружье. Мы долго и обстоятельно говорили, но так и не решился спросить, как продлевает он разрешение на оружие.
Еще более удивил меня своей публикацией Борис Емельянов. На фото его племянник Николай на охоте. В инвалидной коляске. Что-то подобное видел очень давно, в какой-то отцовской книге. Но изображен на нем был президент Соединенных Штатов Рузвельт. Не комментирую. В нашем же отечестве за этим фото лишь величайшая преданность охоте, мужество, сострадание и участие близких. Голову склоняю перед этими людьми.
Пользуясь случаем не умолчу и о такой категории, как сельские охотники. Категория, которая многим печатающимся в «РОГ» просто мешает. По разным причинам. И, как пишет некто Евгений Спиридонов: «Не надо защищать пресловутых сельских охотников». Я и не буду. Я о другом. Вот уже поют по телевизору: «Поставьте памятник деревне на главной площади в Москве...» Некому ни пахать, ни сеять, ни разводить скот. Но, по моим наблюдениям, больше всего противятся отъезду именно охотники. «В нашей стране, еще богатой землей». Это опять Спиридонов. И с этим оказывается тоже проблемы. По площади, пригодной для земледелия, мы далеко не на первом месте, а лишь на пятом. Основная часть в зоне рискованного земледелия.
И та не засевается. Как обеспечить продовольственную безопасность, господа? Или это не актуально? Оттого, что стали пусты наши деревни, дичи больше не стало. Десятилетиями, а то и веками приспособились некоторые виды жить рядом с человеком. Издавна сбивались зимой к деревне стайки серой куропатки, копошась на токах, фермах и в лунках следов домашних животных. К деревенькам тянулись зайцы в поисках корма и спасаясь от хищников. Не засеваются поля, и сменились пути миграции перелетных птиц. И косач стал элитным видом отнюдь не по вине деревенских охотников. Доконали его кабан, неразумное распространение нарезного оружия и ухудшение кормовой базы.
Как известно, волки едят мясо. Больше волков – меньше коз и лосей, господа. Не обладая литературным даром, обращусь к А. Бикмуллину. «Деревенька и волк, если проводить историческую аналогию, являлись по существу пограничной кордонной линией, где не было ни постоянной войны, ни постоянного мира. Вроде как в толстовских «Казаках», соседствующих по Тереку с горцами. Сегодня они у наших стада угнали, завтра наши Лукашки богатый «пикшеш» сорванный с той стороны, дуванят. А тут то волки овец утащили, то охотники логово разорили.
А рухнула прикордонная приграничная линия, и территория освоилась волком».
А ставшее бедствием бешенство лис все от той же проблемы. Право на охоту там, где живешь – один из стимулов удержать на селе мужика, но нет пророка в своем отечестве.
И последнее. Не случайно мое обращение к Окуджаве. Неумолимо время. Те, кто сегодня молод, – состарятся.
Уйдут из жизни те, кого сегодня призывают вместо охоты подумать о душе. Но все повторяется. Потому не берите греха на душу. Воспитанное на волчьих законах поколение окажется еще более жестоким, но уже к вам.
Удачный выстрел на охоте вызывает массу эмоций, среди них удовлетворение, чувство самоутверждения, гордость, наконец. Но задумайтесь: не лишний ли следующий?
С высоких трибун льются речи о проблемах стариков и инвалидов, о их праве вести полноценный образ жизни. Но в России от декларации до реализации – дистанция огромного размера. Сократить ее может ярко выраженное общественное мнение. Спрашиваю кое-кого из пишущих в «РОГ»: не слишком ли вы радикальны и эгоистичны в своих целях, делах и помыслах? Ведь быть ли добру, зависит и от нас.
Комментарии (0)