Нас часто спрашивают, можно ли совместить эти два понятия? Отвечаем: не можно, а нужно! Ибо трофеи со временем забываются, а впечатления остаются.
Охота, в особенности весенняя, это не только и даже не столько стрельба и трофеи, сколько масса впечатлений от пробуждающейся природы и бурлящей в ней жизни. А встечи в весенних угодьях запоминаются не только приятными минутами, но и непредвиденными трудностями.
В дореформенные времена мы с приятелями регулярно выезжали на весеннюю охоту в Пеновский район теперь Тверской губернии. По ранней весне и высокому паводку ездили вверх вдоль реки Кудь в район плотины или к деревне Слаутино, т.к. в тех направлениях дороги были лучше, а когда весна задерживалась и разлив был невелик, то ехали через Соблаго, речку Жукопа в направлении на деревню Середка на свой любимый глухариный ток. Путевки обычно брали в Пено или Соблаго.
Вот как-то во второй половине апреля приехали с приятелем Володей Стекачевым в благоприятное для проезда время (активного таяния снега еще не было), путевки взяли в свой угол, без труда преодолели самый трудный участок – Черный ручей, и к вечеру были в районе глухариного тока. Ночь выдалась с хорошим морозцем градусов 7–8, в палатке не жарко, сон плохой, поэтому чтобы согреться, к месту тока вышли пораньше. Этот ток мы знали хорошо, и кроме нас его никто не посещал, по крайней мере, при нас. Пришли, стоим, ждем, а птички не поют. Раздаются отдельные щелчки, и только где-то вдалеке один пробовал точить, но неуверенно. Стало понятно, что в это утро хорошего тока не будет, и мы решили птиц не беспокоить, а дождаться благоприятной погоды. Это был наш заповедный ток, на котором в каждый приезд мы делали всего несколько выстрелов, посторонним людям засечь его координаты было непросто, и спешить нам было ни к чему.
Володя пошел с чучелом кряквы и манком на речку промышлять селезня, а я решил пойти посмотреть на тетеревиный ток, который в это утро был особенно звучный и азартный. К тому же в том же направлении раздавались, как и в предыдущие разы, клики журавлей. Я уже как-то пытался туда пройти, но в те годы было много воды, и замысел осуществить не удалось. Но в этот раз был крепкий наст, и я легко прошагал по лесу полтора-два километра и вышел к заболоченным окраинам озера, сплошь покрытым снегом. Озеро было подо льдом, и на нем находились две группы птиц: пять-шесть журавлей и более десятка тетеревов. Журавли держались плотной группой ближе ко мне, а тетерева – подальше, разрозненно. До птиц было не менее трехсот метров открытого пространства с отдельными группами мелких сосенок.
Прикрываясь этими сосенками, я осторожно приблизился к ним и удобно расположился на торчащей из снега валежине за последней куртинкой сосенок. До журавлей было не более 200 метров, а до тетеревов побольше. Токующих чернышей я наблюдал неоднократно в разных местах, но на абсолютно белом фоне и в такой концентрации впервые, их беготня, схватки на снегу и разлеты были особенно впечатляющи. Но основную экзотику для меня представляли журавли, их танцы и голоса. Держась плотной группой, они поочередно поднимали ноги, иногда подпрыгивали, виртуозно изгибали шеи, поглаживали ими друг друга и громко кликали, вытянув вверх шеи. От этих голосов на морозном воздухе звенел ближайший лес, им вторило эхо и все это смешивалось с бормотанием тетеревов. Сказка! Особенно необычно это выглядело под ярким весенним солнцем на фоне белого искрящегося снега. Мне осенью часто приходилось видеть пасущиеся стаи журавлей и на земле, и в полете: приятно, красиво, но не то. Единственно, о чем я тогда пожалел, что не было со мной фотоаппарата с хорошим телевиком или хотя бы бинокля. Под звуки этой весенней рапсодии и под ярким пригревающим солнцем я даже немного вздремнул, поскольку ночь была практически бессонной.
Очнулся от того, что голоса журавлей стали какими-то сумбурными и тревожными, они шире разошлись по ледовому полю, подпрыгивая и немного с разбега поднялись на крыло и полетели в сторону полей. Азарт тетеревов к этому времени увял, и количество их уменьшилось, некоторые из них неподвижно и молча сидели, а другие отлетали к лесу, откуда раздавалось квахтанье тетерок.
Я решил возвращаться домой, предварительно угостившись прекрасной клюквой, которой было предостаточно на оттаявших с юга кочах. Это меня хорошо взбодрило, но когда я двинулся в обратный путь, тут же провалился в снег, т.к. под лучами яркого солнца наст ослаб и меня уже не держал. Срочно были подняты до предела заколенники сапог, но это не помогло, т.к. снег, лежащий на толстом слое мха, травы, мелких кустарников голубики доходил до того места, откуда ноги растут, и сделать шаг не было возможности. Да еще почва внизу под ногами была не промерзшая, колыхалась, хорошо, что ноги в эту трясину не проваливались. Ломать же слабый наст тараном, как ледокол, не хватало мощности. Пришлось около двухсот метров открытого пространства преодолевать буквально по-пластунски, проваливаясь и снова выбираясь на наст. Мешало ружье, сумка с подстилкой, теплая одежда. Несколько раз в удобных местах отдыхал и подкреплялся клюквой, что облегчало мою участь.
Хорошо еще, что утром не перешел на другой берег вытекающей из озера речушки Безымянки, а то бы пришлось либо искупаться в ее водах, либо пройти по дальнему и трудному маршруту левым берегом. Наконец добрался до ближайших больших деревьев, под которыми наст еще держал, а глубина погружения была значительно меньше, так как земля под ним была твердая. Здесь пришел немного в себя, охладился (был мокрый, как мышонок) и отправился к биваку.
Приятель Володя к этому времени уже приготовил завтрак (уходя на ток мы не завтракали), вынес из палатки спальные мешки и развесил их для прогрева, обработал добытого селезня и в беспокойстве за меня сделал выстрел, хотя от пустых выстрелов мы обычно воздерживались. Я был уже невдалеке и ответил свистом. Увидев меня мокрого, потного, едва стоящего на ногах он молча принял у меня походный скарб, полил на руки теплой воды из котелка, быстро разместил на столике завтрак, и вопреки нашим правилам не употреблять спиртное по утрам, достал н.з.; мы остограммились и позавтракали. Я вкратце рассказал об увиденных прелестях на льду озера, затем внес в палатку спальный мешок и провалился в глубокий сон.
В течение этого дня и в дальнейшем погода потеплела, в два последующих утра добыли пару своих штатных глухарей, трех селезней (шилохвостика и двух кряковых), а на вечерних зорях несколько вальдшнепов. Надо было торопиться и, благополучно форсировав на своем уазике еще не разбушевавшийся, но уже серьезный Черный ручей, заехали в Соблаго к егерю Мамаеву, чтобы оставить путевки и «помахать ему ручкой».
Сейчас, по истечении многих лет, приключения того утра уже не кажутся трудными, и острота этого события забыта, а вот журавлиная рапсодия, их танцы и «петушиные» бои тетеревов на фоне сверкающего на утреннем солнце снега в моей памяти остаются свежими и красочными до сих пор. Сейчас наступает новая весна, и я желаю истинным любителям природы интересных и приятных встреч на широких и красивых просторах нашей огромной страны.
P.S. Для справки. В последний раз я там побывал лет пятнадцать назад и не узнал тех мест: лес в районе тока на огромном пространстве вырезан практически под ноль. Только на второе утро мне удалось найти в дальнем углу за вырубкой и Безыменским озером одного поющего петуха, а Коля Мотенко, с которым я тогда приехал, не видел ни одного. Похоже, что ток сместился дальше за озеро, и его уже освоили, на следующее утро мы слышали в том направлении два выстрела. Попытались проехать к другому, менее интересному току, но там тоже оказались только пни и валежник. Больше мы там не бывали как по причине разрушения любимого тока, так и из-за трудностей, которые сложились к тому времени с приобретением путевок.
Комментарии (0)