«Григорий нетерпеливо жевал размокший конец самокрутки. Неяркое солнце стало в полдуба. Пантелей Прокофьевич израсходовал всю приваду и, недовольно подобрав губы, тупо глядел на недвижный конец удилища.
Григорий выплюнул остаток цигарки, злобно проследил за стремительным его полетом. В душе он ругал отца, что разбудил спозаранку, не дал выспаться. Во рту от выкуренного натощак табака воняло пропаленной щетиной. Нагнулся было черпнуть в пригоршню воды – в это время конец удилища, торчавший на пол-аршина от воды, слабо качнулся, медленно пополз книзу.
– Засекай!- выдохнул старик.
Григорий, встрепенувшись, потянул удилище, но конец стремительно зарылся в воду, удилище согнулось от руки обручем. Словно воротом, огромная сила тянула вниз тугое красноталовое удилище.
– Держи!- стонал старик.
Григорий силился поднять удилище и не мог. Сухо чмокнув, лопнула толстая леса. Григорий качнулся, теряя равновесие.
– Ну и бугай! – пришепетывал Пантелей Прокофьевич, не попадая жалом крючка в насадку.
Взволнованно посмеиваясь, Григорий навязал новую лесу, закинул.
Едва грузило достигло дна, конец погнуло.
– Вот он, дьявол!.. – хмыкнул Григорий, с трудом отрывая от дна метнувшуюся к стремнине рыбу.
Леса, пронзительно брунжа, зачертила воду, за ней косым зеленоватым полотном вставала вода. Пантелей Прокофьевич перебирал обрубковатыми пальцами держак черпала.
– Заверни его на воду! Держи, а то пилой рубанет!
– Небось!
Большой изжелта-красный сазан поднялся на поверхность, вспенил воду и, угнув тупую лобастую голову, опять шарахнулся вглубь.
– Давит, аж рука занемела... Нет, погоди!
– Держи, Гришка!
– Держу-у-у!
– Гляди, под баркас не пущай!.. Гляди!
Переводя дух, подвел Григорий к баркасу лежавшего на боку сазана. Старик сунулся было с черпалом, но сазан, напрягая последние силы, вновь ушел в глубину.
–Голову ему подымай! Нехай глотнет ветру, он посмирнеет.
Выводив, Григорий снова подтянул к баркасу измученного сазана. Зевая широко раскрытым ртом, тот ткнулся носом в шершавый борт и стал, переливая шевелящееся золото плавников.
– Отвоевался! – крякнул Пантелей Прокофьевич, поддевая его черпалом.
Посидели еще с полчаса. Стихал сазаний бой.
– Сматывай, Гришка. Должно, последнего запрягли, ишо не дождемся.
Эти строки из бессмертного «Тихого Дона» я чуть ли не каждый год перечитываю в период глухозимья или же весной, когда в связи с нерестом запрещена рыбалка на спиннинг. Поистине нужно быть таким великим мастером слова, как Михаил Александрович Шолохов, чтобы с поразительной точностью передать чувства людей, увлеченных рыбацкой страстью. Читаешь и будто наяву видишь туманный берег Дона с торчащими из воды ветвями затонувшего вяза, отца и сына Мелеховых на баркасе с просмоленными бортами, и словно сам становишься участником поединка с сазаном, чувствуешь его мощные, упругие толчки...
Нарисовать в воображении картину этой рыбалки помогает и то, что она мастерски воссоздана в фильме Сергея Герасимова «Тихий Дон», где главную роль блестяще сыграл Петр Глебов. Он снимался во многих других фильмах, но до конца своих дней, а из жизни артист ушел шесть лет назад, имя Петра Петровича ассоциировалось с образом Григория Мелехова.
С артистом я познакомился в 1972 году, когда служил в Забайкалье. В Чите снимался фильм, если мне не изменяет память, по роману Василия Балябина «Забайкальцы». Этот роман тоже о казачестве и события в нем тоже относятся к годам, предшествующим первой мировой войне, самой войне и периоду зарождения советской власти. Схожи были и герои произведений Балябина и Шолохова, которых помимо всего прочего роднила влюбленность в природу и увлечение рыбалкой. В составе кинематографического десанта был и Петр Глебов.
Гости из столицы часто заходили в окружной Дом офицеров, где размещался музей боевой славы Забайкальского военного округа, библиотека с богатым выбором книг по истории края и где было рабочее место корреспондента «Красной звезды» – автора этих строк. Зная мое пристрастие к рыбалке, начальник Дома офицеров однажды предложил мне поехать вместе с ним и Глебовым на озеро Арахлей, и я, конечно, согласился.
Арахлей – подлинная жемчужина Забайкалья, своего рода Мекка для читинских рыболовов и всех любителей природы. Это озеро, именуемое Малым Байкалом, самое большое в системе озер, протянувшихся вдоль северного склона Яблонового хребта на несколько десятков километров. По форме оно почти круглое, диаметром более десяти километров. Вода в нем изумительной чистоты. Летом в безветрие, а зимой в любую погоду через лунку отчетливо просматривается дно на глубине до пяти метров.
От Читы до Арахлея около 80 километров. В дороге с первых же минут знакомства мы поняли, что Петр Петрович Глебов человек общительный и компанейский. Он с интересом слушал рассказы о здешних водоемах. Особенно оживился, когда узнал, что в небольшой речушке Читинке, которую мы переехали по мосту, можно отвести душу на ловле хариусов и ленков, а в Ингоде, куда она впадает, «зацепить» пудового тайменя.
...Арахлей встретил полным штилем. Разместившись, мы вооружились удочками и поспешили по извилистой тропинке к воде. В лодки садились по двое. Моим напарником стал Петр Петрович, севший на весла. Заякорились метрах в двухстах от берега, где уже стояло несколько лодок и где глубина была около трех метров. Готовя снасти, видели, как соседи то и дело вытаскивают некрупную рыбешку.
И вот дно вымерено, червяки насажены. Первую поклевку ждали недолго – счет открыл Глебов. Хорошо помню, как искренне, почти по-детски радовался он пойманному «матросику» граммов на сто. А рыба на Арахлее на редкость красивая – с серебристым отливом чешуи, необычайно яркими плавниками.
Вскоре разговелся и я. Скучать не приходилось, хотя нельзя сказать, что клевало активно. Случались и паузы по несколько минут. Воспользовавшись одной из них, спросил Петра Петровича про съемки «Тихого Дона», особенно про сцену рыбалки – была ли она настоящей? Он рассказал, что с артистом, игравшим роль Пантелея Прокофьевича (фамилию его не запомнил – авт.), они выезжали на баркасе именно на то место Дона, о котором идет речь в романе. И действительно поймали здоровенного сазана, правда, не с первого раза. С большой теплотой говорил Глебов о постановщике фильма – Сергее Аполлинарьевиче Герасимове, артистах, снимавшихся в «Тихом Доне»...
Возобновившийся клев прервал его воспоминания. Шел «ровняк», ни одного достойного внимания экземпляра не попалось. Хотя водились в Арахлее «горбачи» весом до двух и больше килограммов, вылавливали здесь и пудовых щук, нередко брала приличная плотва. Кстати, позднее в озеро запустили пелядь и байкальского омуля и они прижились, стали объектами любительского и промыслового лова...
К закату поймали около полусотни окуней, что было вполне достаточно для ухи на всю компанию. Наши товарищи вернулись тоже не с пустыми руками. Петр Петрович вызвался чистить рыбу, а потом взял на себя роль дегустатора варившейся ухи... После ужина мы убедились, что не зря взяли с собой гитару – артист, обладавший самобытным баритоном с «хрипотцой», порадовал нас задушевными песнями под собственный аккомпанемент. С удовольствием слушали мы и его воспоминания о съемках различных фильмов.
Утром, выйдя из гостиницы, увидели безрадостную картину: шел дождь, все небо заволокло тучами. А мы не удосужились взять с собой непромокаемую одежду. Особенно было досадно, что именно в такую погоду Арахлей, как правило, радовал хорошими уловами. Что делать? У меня появилась мысль: не поехать ли на Иван-озеро, где жил мой хороший приятель, потомственный рыбак Егор Дорошков. У него можно было взять лодку, брезентовые дождевики и продолжить рыбалку. Тем более Егор и его жена Лида – люди исключительно приветливые, готовые принять гостей в любое время дня и ночи.
И вот мы у знакомого дома. Хозяева среагировали на наш приезд в точном соответствии с моей характеристикой. Было решено, что на единственной лодке рыбачить поплывем мы с Глебовым. Егор дал нам по дождевику, а под рыбу – первое, что попало под руку: большую, литров на тридцать алюминиевую флягу. Кроме удочек я прихватил с собой спиннинг с серебристой блесной. Случались у меня на Иван-озере счастливые щучьи деньки.
Едва стали на якорь, начал беспрестанно клевать мелкий окунь, раза в два меньше арахлейского. Сменили место – та же картина. Надергав около сотни «матросиков», решили подорожить. Я сел на весла, а Петр Петрович закинул блесну, отпустив ее от лодки метров на пятьдесят. Минут через десять - первая поклевка. Глебов крутил катушку с нескрываемым восторгом, а когда рыбина свечой выскочила из воды, крикнул: «Не уйдешь, красавица!» У меня же, как у Пантелея Прокофьевича, вырвалось: «Держи, Петр Петрович!» «Держу-у-у!»- услышал я в ответ.
Щука весила около килограмма. Поднимать ее в лодку удилищем было рискованно: мог обломиться тонкий кончик, а подсачека у нас не было. Глебов подвел рыбину к лодке и схватил ее рукой под жабры.
Дальше началось такое, чего в моей рыбацкой практике не случалось раньше и не повторялось после. Щуки словно озверели. Интервалы между поклевками не превышали десяти минут. Причем все рыбы как на подбор: килограмм – плюс-минус двести граммов. Мы по очереди ловили и садились на весла до тех пор, пока клев не пошел на спад.
Когда стали складывать улов во флягу, щуки заполнили ее до горловины, остальное место заняли окуни. У берега встречавшие нас ахнули: да когда же вы успели натаскать столько мелочи? Петр Петрович подмигивает: мол, уметь надо. Мы с ним взяли флягу за ручки, отнесли во двор. Там я попросил у Лиды посудину пообъемнее, чтобы можно было высыпать рыбу, и она принесла корыто. Мы опрокинули флягу, окуни высыпались, а дальше заклинило. Начали трясти флягу и тут из нее повалили щуки. Нетрудно представить, какой восторг вызвала эта сцена. Помню, Егор сказал: «Во дают, артисты!»
Позднее, встречаясь с Петром Глебовым в Москве, мы всякий раз вспоминали ту поездку на Арахлей и Иван-озеро. Чувствовалось, для него эти воспоминания были столь же дороги, как и о донских зорях.
Комментарии (0)