Принадлежу к тому типу охотников, которых не привлекает охота на крупных млекопитающих (у нас – это лось, медведь, кабан, косуля). Больше того, с некоторых пор ловлю себя на мысли, что мне не доставляет удовольствия разглядывать публикуемые в охотничьей периодике фотоизображения туш добытых животных (за исключением разве что волков) и счастливых обладателей этих трофеев. Вместе с тем встречи с объектами зверовых охот всегда вносили манящее разнообразие, а также притягательную остроту в мои охоты по перу на Среднем Урале. Расскажу о некоторых из этих встреч (и сопутствующих им обстоятельствах).
Сентябрьский день угасал. Усталый, я тихо шел по тропе, уже не надеясь поспеть к избушке засветло. Остановившись перед мелкой речкой, которую предстояло перебрести, повернул голову направо и встретился взглядом с лосихой, стоявшей боком ко мне шагах в десяти-пятнадцати. Так мы и стояли, разглядывая друг друга. Не скажу точно, сколько времени это продолжалось – пять, семь, десять или больше секунд, но ситуация была явно необычной. Я попытался заговорить с животным, произнес какие-то слова, которые оно восприняло спокойно. И только когда после паузы я добавил к словам жесты рукой, лосиха встрепенулась и легкой иноходью уплыла от меня, растворившись в мелком осиннике, уже охваченном сумерками.
В другой встрече с лосем (тоже самкой) все произошло с точностью до наоборот, но этот случай больше запомнился как раз сопутствующими обстоятельствами. Жарким июльским днем мы с товарищем совершали разведывательный охотничий и ягодно-грибной обход участка смешанного леса. Выйдя из сплошняка на заброшенную лесовозную дорогу, застали, можно сказать, врасплох лосиху, лежавшую в большой дорожной луже (в ней животное, видимо, спасалось от жары). Проворно вскочив на ноги, лосиха расплескала лужу и кинулась прочь – по лесу треск пошел. А на нас набросилась туча оводов и других мушиных, внезапно лишившихся своей прежней жертвы. Наши попытки отмахнуться от этой нечисти ни к чему не привели, и нам не осталось ничего иного, как тоже спасаться бегством. Освободились от погони лишь вломившись с ходу в густой молодой пихтач. Потом со смехом обсуждали это приключение.
Октябрьским днем я шел по старой лесовозке, огибающей довольно глубокий распадок. Внизу поблескивала речка, заросшая по берегам тальником. На излучине реки увидел ржавую цистерну, упирающуюся одним торцом в русло, а другим – в топкий берег. Вид цистерны меня нисколько не удивил. Дело в том, что после прорубов 40-летней давности в здешних лесах осталось немало всякого железа – рельсов от старой узкоколейки, колесных пар от вагонеток, бочек из-под горючего и т.п. Лесовозка отворачивала в сторону от распадка, и я, было, последовал дальше по ней, но, спохватившись, подумал: «Почему раньше не видел этой цистерны, ведь проходил здесь не раз?» Движимый любопытством, вернулся и сделал неожиданное открытие: «цистерна» – это не цистерна, а круп огромного лося-быка.
Такого породистого экземпляра мне доселе встречать не приходилось. Присмотрелся и заметил в тальнике лосиху, совсем невзрачную в сравнении со своим ухажером-исполином. До животных было метров 80, я не стал их беспокоить и неспешно удалился.
Кажется, той же осенью на одной из охот вышел к разливу ручья, образовавшемуся в результате «гидротехнической» деятельности бобров. Метрах в пятнадцати взлетел рябчик и тут же сел на елку, чуть заслонившись ветвями. Результата своего поспешного выстрела не видел, осмотрел подножие ели и, не найдя добычу, подосадовал вслух. Сдвинулся вновь к разливу и сразу вышел на молодого глухаря, открыто сидевшего на тропе. Удивляться тому, что птицу не насторожили ни выстрел, ни звуки моего голоса, было некогда. Взял цель на мушку – на этот раз успешно, и когда уже упаковал трофей в рюкзак, услышал спереди какие-то звуки. Вглядевшись, узрел метрах в двадцати лося-быка. Стало быть, он тоже не испугался ни меня, ни моих выстрелов, ни другого исходившего от меня шума. Впрочем, объяснение тотчас нашлось: позади быка, среди елочек, вырисовались силуэты двух его подруг. Они первыми среагировали на созданный мною фактор беспокойства – бросились в воду и стали с шумом перебредать разлив (вода доходила им до колен). Спустя секунд пять, их кавалер последовал за ними, так и не удостоив меня своим вниманием.
Впервые я встретился с медведем 16 апреля 1989 года (дату воспроизвожу по записи в дневнике). Я искал глухариный ток и шел на туристических лыжах с палками (ружья со мной не было). Миша возник из снежника метрах в 30 от меня. Я попугал его, как мог, декламацией фраз с ненормативной лексикой, и в итоге мы разошлись без последствий.
Подойдя к избушке 5 мая 1992 г., нашел ее разоренной. Разломанные полки, разбитые стеклянные банки, разбросанная посуда, рассыпанная соль, исчезнувшие сухари и сахар, а главное – следы на мягкой почве у входа сомнений не вызывали – медведь. Тягу в тот вечер закончил минут на 15 раньше обычного: как-то не хотелось пробираться одному к избушке сквозь ельник в темноте. В ту весну миша посещал мое пристанище еще трижды – сразу после моих уходов.
Перед последним его визитом я, в порядке эксперимента (и не только), приколотил створку двери к косяку гвоздями. И что же? В июне, приехав в лес за черемшой, обнаружил, что дверь выдрана «с мясом» со стороны петель.
Медведь внес нервозность в мои весенние вылазки в лес, перед сном приходилось раскладывать у двери различные гремящие предметы – пилу, ведро, пустые консервные банки; ружье заряжал на ночь пулями (правда, курки заранее не взводил). Однажды приснилось, что зверь ломится в избу. Проснулся, как говорят в таких случаях, в холодном поту. С той поры взял за правило (кому-то оно, возможно, покажется смешным) – в любое время года и суток подходить к жилью с предельной осторожностью, держа ружье наготове.
Но со временем страхи улеглись и стали забываться. Как следствие, я потерял бдительность, за что и был наказан. В прошлом году 13 октября (дата отмечена в дневнике), приближаясь к избушке, держал ружье на левом плече, правой же рукой намеревался подхватить какую-нибудь валежину для костра (так я обычно поступаю). Валежина попалась сухая, пихтовая, когда я ее поднимал, она довольно громко хрустнула, переломившись посередине. И тут, шагах в 10–12, из ельничного подроста выскочил медведь (в первое мгновение, пока зверь еще находился в пределах подроста, я принял его за лосенка). Медведь сделал два броска поперек моего хода, когда я крикнул: «Пошел вон!» Реакция зверя была неожиданной: он остановился, встал на дыбы, повернув башку в мою сторону. В таком ракурсе зверь выглядел забавно. Через пару секунд миша вновь опустился на четыре лапы, причем удивительно пластично: тело его, чуть осев, прямо-таки перелилось из вертикального положения в горизонтальное.
Лес скрыл зверя, а я, хоть и с опозданием, выстрелил вверх для острастки. Входил в свое подворье с тревожным ожиданием: что натворил здесь Топтыгин? Оказалось, что ничего. Больше того, судя по всему, в избушку он не совался (в ней хранились кое-какие продукты).
Обдумывая случившееся, задавался вопросом: а не сыграл ли треск той валежины судьбоносную для меня роль? Вполне возможно, что этот звук насторожил дневавшего медведя раньше, чем я вошел в критическую зону, разделявшую нас.
Именно подобный случай описал известный российский охотовед, знаток биологии медведя В. Пажетнов в очерке «Монах» («Охота и охотничье хозяйства», 2008, № 5): «Охотник, идя по медвежьей тропе, чуть не наступил на спящего зверя и тот, проснувшись, с испугу сбил человека с ног (благо, без серьезных последствий) и лишь после этого пустился наутек».
Я не охочусь на животных крупнее зайца, но испытываю большое удовлетворение от сознания того, что эти животные обитают в наших лесах и полях. Как говорится, пусть водятся и не переводятся (понятно, что к волку это пожелание если и имеет отношение, то с существенными оговорками).
Комментарии (0)