Близкая опушка открывает прихваченную морозом пахоту уходящего в даль поля. Мы на крайнем номере. Сам этот номер по традиции на лесной дорожке метрах в 30 от опушки в глубь леса. Но у меня свой взгляд на традицию и мы вносим коррективы. Тактически более привлекательно выглядит краешек леса, просматривается вся опушка, мы незаметны и в полной готовности.
ЗАЯЦ МОГ УМЕРЕТЬ ОТ СМЕХА
Мы – это я, уже обладающий некоторым опытом предприимчивый охотник и хортая борзая, трепетно вдыхающая осенний воздух. Изюминка нашего предприятия в существенном расширении возможностей: если ожидаемый зверь, а в нашем случае это лиса или заяц, выйдет в пределах выстрела, имею возможность отличиться я, если дичь выйдет вне выстрела, уйдет подранком или сильно напуганной, показать свое мастерство должна собака. Мы исполнены оптимизма, полны охотничьего азарта и готовы, в рамках нашего новаторства, блеснуть отменным результатом. Сразу оговорюсь для ревностных поборников Правил охоты. Дело происходит в начале 90-х годов в Белоруссии, и строгостей в применении борзых собак в загонной охоте на пушных зверей нет (или я о них не знаю).
Мы ждем. Легкоотстегивающийся поводок, удерживающий собаку рядом со мной, одет на левую руку, ружье изготовлено. «Ау, достойная добыча!» Вот она. С легким потрескиванием, сопровождаемым шуршанием осеннего листа, несется косой, ох уж мне эти традиции, точно в ту точку, где обычно находится назначенный мне номер. Ну что такое 20–30 метров для изготовившегося стрелка в разреженном лесу по проходящему с явным шумом зверю.
Заяц, уже мысленно упакованный в рюкзак, вылетает нам почти в ноги, я пытаюсь, вскинувшись, стрелять, но с трудом удерживаю ружье в руках – собака настаивает на своем приоритете. Стрелять решительно не возможно, тут на ногах бы устоять. Сумасшедший заяц несется мимо нас к опушке, я сбрасываю собаку с поводка и начинается погоня в виде бешеного слалома по разреженному кустарнику на пятачке в полсотни квадратных метров. Так продолжается довольно долго. Шансы собаки еще высоки, но я решаю вмешаться и, когда ее щипец отдаляется от зайца на пару-тройку метров, делаю два торопливых выстрела. Враждебность наших намерений зверьку уже и без того очевидна, и он припускает по прямой через мерзлую пахоту к дальнему лесу. Собака за ним, но уже через 100–200 метров становится очевидно, что мерзлая пахота для наших городских лап – удовольствие маленькое, и зайцу в ближайшее время угрожает лишь умереть от смеха над незадачливыми охотниками.
Собака, возвращаясь, зализывает кровь на подушечках лап, а я выслушиваю немало насмешек от более консервативных товарищей, наблюдавших последний акт этой пьесы.
ПОДНАЧКАМ НЕ БЫЛО КОНЦА
Мы делаем еще несколько загонов, кому-то из наших охотников улыбается удача, и трофеями становятся две лисы и заяц. Инга, так зовут мою собаку, подрагивая, спит накрытая теплой курткой на заднем сиденье машины. Какое-то время это ее вполне устраивает, но очень скоро наша суета, возбужденные разговоры, переезды от одного загона к другому будоражат ее охотничью страсть, и она все настойчивее выражает свое желание присоединиться к охотникам. Я, жалея ее израненные лапы, мягко отклоняю такое охотничье рвение и оставляю ее в машине. Собака со мной решительно не согласна, и от этого сильно страдают чехлы на сиденьях и обивка салона. Я вынужден сдаться.
Мне приходится уступить еще и потому, что наша охотничья компания переместилась к месту, именуемому у нас «клондайком» – огромному полю, заросшему бурьяном, изрезанному пересохшими мелиоративными канавами, с небольшими кудерками кустов, редким лозовником, кочкарником и небольшими сухими болотцами. Эта идиллия окаймлена полосами давно скошенных полей зерновых, покрытых стерней с уже поднимающейся после осенних дождей отавой. Это уже не мерзлая пахота, губительная для собачьих лап, а прямо-таки «персидский ковер». И охотиться мы здесь будем самотопом, раскинувшись большой подковой.
Решено: собака идет с нами, и какое-то время спустя она игриво носится на некотором удалении от меня. Очень скоро это место оправдывает свое громкое название, у кого-то из-под ног выкатывается заяц и настеганный поспешными выстрелами летит в мою сторону, и вновь прямо в штык. У зайца с бинокулярным зрением не очень, а реальная угроза уже определена и она сзади только держи карман шире.
Все прочитанное мною об охоте с борзыми прямо-таки вопиет, что собаки держатся на поводке до того момента, когда охотник сочтет зверя подошедшим в меру и только тогда сбрасывается со сворки. Инга же находится на «вольном выпасе», узрев русака, бросается ему навстречу. И, конечно, промахивается по более увертливому зверьку. Какое-то время мы наблюдаем увлекательную картину погони по освещенному осенним солнцем полю, попытки сделать хватку по зверю, его увертки, стремительную и старательную работу собаки. Ставка зайца в этом поединке – жизнь против охотничьей страсти и азарта – несоизмеримо выше, и он выходит победителем, скрывшись в лесу. Какое-то время спустя с вываленным языком и заплетающимися ногами возвращается собака, и дружеским подначкам в наш адрес нет конца. Я же в меру сил и остроумия беззлобно отшучиваюсь, уверяя, что у нашего тандема все еще впереди. Это очень скрашивает сервированный на капоте одной из машин обед.
И ВСЕ-ТАКИ МЫ С ТРОФЕЯМИ!
Начинается послеобеденная охота, и мы с собакой уходим в постоянные загонщики до самого конца охоты. Такой своеобразный демарш непонятых и непризнанных. С веселыми разбойничьими покриками, посвистом и периодическим постукиванием по деревьям мы прочесываем островки леса, лозовник и небольшие лесные массивы в попытках побудить и выгнать на номера зверьков. Делаем мы это старательно, и, по моим представлениям, даже ежики должны были вылетать от наших усилий на стрелковую линию. Инга держится возле меня, и я излагаю ей собственный взгляд как на продолжающуюся охоту в целом, так и на методы ее осуществления в частности.
Вот мы, такие все из себя искренние и благородные, просто джентльмены и рыцари, идем по лесу бесстрашно и честно во весь голос заявляя о своих намерениях обитателям, предупреждая и предостерегая их, а остальная наша охотничья братия, эти опытные, хорошо пообедавшие мужчины, вооруженные и одетые в камуфлированную одежду замаскировались, затаив дыхание, и, сверкая глазами, ждут.
То ли моя демагогия имела успех, либо по другим каким-то причинам выскочивший из-под куста метрах в двадцати от нас заяц не сумел разминуться с посланным мною снарядом дроби и со связанными своркой лапами поместился, предварительно легко потрепанный Ингой, у меня за спиной. Вскоре после этих манипуляций справа раздался торопливый дуплет, собака бежит на выстрел, и, в пику всем злопыхателям и пессимистам, из мелкого сосенника, где она скрылась, скоро раздался предсмертный писк зайца. Поспешив на эти звуки, я застаю собаку, держащую точно по месту, т.е. за шею, матерого русака с отбитой лапой. И уже не важно, пыталась ли она аппортировать или просто держала дошедшего уже на моих глазах зайца. Настоящими триумфаторами выходили мы, обвешанные трофеями, к нашим товарищам. Пройдет много лет. Через непродолжительное время погибнет Инга, но байкам и дружеским подначкам в наш адрес все еще частенько находится место в нашей охотничьей компании.
Комментарии (0)