Слегка припорошенная снегом лыжня уходит вверх, туда, где у горизонта белая вершина холма соединяется с серым небом. Если не оглядываться назад, на минуту забыть, что за спиной, возвышаясь над фиолетовой стеной леса, дымят городские трубы, и чуточку пофантазировать, то совсем нетрудно представить, что эта белая, безмолвная, чуть всхолмленная равнина с торчащими из-под снега метелками полыни и пижмы окружает тебя со всех сторон, куда ни глянь, и нет ей ни конца ни края, только тоненькая ниточка лыжни, протянувшаяся куда-то к самому небу...
Почти по Джеку Лондону – настоящее белое безмолвие. Серые низкие тучи мчатся по низкому небу на запад, туда, где размытым желтоватым пятном угадывается солнце. Они бегут так низко и так торопливо, что цепляются за макушки елок и берез, оставляют на них полупрозрачные рваные клочья и такими вот разлохмаченными, неряшливыми продолжают свой стремительный неудержимый бег за горизонт. Когда долго смотришь на бегущие по небу тучи, начинает слегка кружиться голова и кажется, что ты тоже стремительно бежишь куда-то в неизведанную даль.
Впрочем, и это безмолвие, и эта нетронутая снежная белизна, и стремительный бег вслед за облаками лишь кажущиеся. Просто сейчас, когда после надоевшей затянувшейся слякоти слегка подморозило, и всю ночь шел крупный пушистый снег, все живое вокруг притаилось, затихло. Но утихнет ветер, на черном небосводе высыплют мириады звезд, поплывет по небу узкая лодочка народившегося месяца, и поле, кусты над речкой, сады в низине у реки до самого рассвета будут жить своей, невидимой нашему глазу жизнью.
В один из новогодних дней через большой луг, которым мы ходим на рыбалку, промчался снегоход. Широкая рифленая колея пролегла через луг, обогнула дачи, взобралась на крутой берег Тезы и скрылась где-то в пойме.
Снегоход так рычал и так сильно вонял бензиновой гарью, что дня два никто из жителей луга – ни зайцы, ни лиса, ни даже отважный горностай не отваживались пересекать его, но прошло время, страхи улеглись, выветрился запах бензина, и когда мы в следующий раз пошли на рыбалку, то с удивлением обнаружили, что след, оставленный снегоходом, не только больше никого не пугает, а совсем наоборот. След снегохода стал столбовой дорогой всех живущих на лугу, в поле, в садах и на берегу реки. Настоящая звериная транслуговая магистраль.
Зайцы, которые каждый год набивают по снегу целые тропы от одного садового участка к другому, теперь предпочитают пройти по «дороге» и свернуть с нее уже напротив приглянувшейся чьей-нибудь яблоньки. Чем тебе не улица с переулками?
Особенно после ночной пороши видно бывает, как резвятся на звериной дороге молодые зайцы. Те, что постарше, покрупнее – степенно прыгают, а эти носятся, петли выписывают – дурачатся, одним словом. Вслед за ними и лиса, чем по снегу прыгать, по заячьей улице пошла, да так аккуратно, что следы ее среди множества заячьих, не всегда и разглядеть удается. То ли лиса очень осторожничала, а, может, зайцы совсем страх потеряли...
А чуть в стороне от дороги звериной следы ночной трагедии. По мягкому снегу словно кто-то широкой кистью махнул – остались широкие штрихи – один, другой, третий, маленькая ямка в снегу, а в ней крохотные алые бусинки – капельки крови застывшей. Пытаюсь разобраться, за кем же здесь неясыть охотилась. С полметра в стороне от следов совиных крыльев тянется цепочка мелких парных следов. Это ласка на мышей охотилась. Такая она ловкая да стремительная, что даже в свежем снегу не тонет, а лишь едва различимые следы оставляет. Замрет, прислушается, а потом вдруг нырнет в снег и снова появится только метра через два-три. Мышей-полевок на лугу видимо-невидимо.
И кто только не кормится ими. И кошки деревенские сюда регулярно наведываются, и собаки. Не раз морозными лунными ночами доводилось видеть здесь мышкующего крупного огненно-рыжего лисовина. Кстати, глядя на его прыжки, вспомнилось тогда, что фокстрот буквально как лисий шаг переводится. Но, пожалуй, самые грозные мышиные враги – ласка и горностай. Их следы среди прочих обитателей зимнего луга тоже частенько попадаются. Горностайки, правда, на этот раз не видно, а вот ласка...
Увлекся, видимо, охотник-кроха, не заметил, что следит за ним с высоты круглым янтарным глазом другой охотник. Широко раскинув мягкие крылья, бесшумно спланировала неясыть и осталась от маленькой охотницы лишь ямка в снегу да несколько капелек крови.
И что ни шаг, то новый рассказ. Вот и получается, что белое безмолвие – это лишь для тех, кому некогда, а может, лень посмотреть вокруг себя. А для охотников да рыбаков поле, луг этот зимний, заснеженный кустарник да перелески – словно открытая книга, на страницах которой бушуют страсти, разворачиваются драмы и трагедии, словом, книга жизни. Так что я отнюдь не случайно заголовок, позаимствованный у Джека Лондона, в кавычки взял.
Комментарии (0)