Еще раз о вольерной охоте

Подразумевается, что в подобных вольерах не будут соблюдаться и сроки официального открытия охоты на тех или иных животных.

Тогда, мол, и отпадет само браконьерство.

Плати и можешь охотиться в любое время в отведенном для этого месте.

Ведь выращиваются животные на убой на фермах для нашего с вами пропитания, а здесь просто стреляют в вольерах для удовольствия и в том числе и для пропитания.

Разницы вроде мало… Но так ли это безобидно?

Ведь охота всегда имела огромный обрядовый смысл, который в корне теряется в вольерной охоте, которая приходит к нам с Запада. Боюсь, что сегодняшнее понятие даже трофейной охоты во многом выхолащивает главную составляющую культуры любой традиционной охоты: общение с природной средой и сам процесс выслеживания и добычи животных. А без этого и охотника настоящего не бывает.

А что касается того, что человек хочет и за это платит, то с подобным мерилом из 90-х можно переступить многие порочные пороги. Через которые Запад и переступил давно, но чем мы во многом и отличаемся еще от него.

Позволю высказать несколько мыслей из истории нашей цивилизации, прочно связанной с историей охоты.

На протяжении многих тысячелетий окружающая природа человека была не только средой его освоения, но и объектом поклонения. Мы много знаем о древних языческих культах, обожествлении сил природы, а несла ли сама охота древний магический смысл? Конечно, да.

Она имела не только глубокое сакральное значение, но и была во многом стержневой основой всего мифологического сознания человека. Со времен древнего палеолитического общества, «присваивающего хозяйства», охота была возведена в культ, которым освящалась возможность продолжения рода.

От ее удачного исхода зависела жизнь племени, его обеспеченность необходимым достатком и противостояние многим жизненным невзгодам. Поэтому она была неразрывно связана с тайнами животворящей природы и общими представлениями древнего человека об окружающем мире.

Освящение этого обряда, дающего право на жизнь, оставило неизгладимые следы во всей многоликой культуре цивилизаций — от наскальных рисунков, народных эпосов до декоративно-прикладного искусства средневековья. Да и в сегодняшнем искусстве мы часто видим эти мотивы.

Охота в дальнейшем неразрывно будет связана с культом плодородия, когда умирающее зерно или сакральная жертва дают продолжение другой жизни.

Первые изображения древних животных мы встречаем уже в палеолитическом искусстве (30–12 тыс. до н.э.). Динамичные, полные сил изображения зверей и сегодня поражают нас зоркой наблюдательностью древнего художника. В них еще не усматривается взаимосвязи со сложными мифологическими образами, но, несомненно, они уже несут культовую основу.

В следующую эпоху неолита (7 тыс. до н.э.) усложняются представления человека об окружающем мире. Многочисленные петроглифы многих стран мира несут уже не только охотничьи сюжеты, но и наглядную солярную символику.

Например, петроглифы Алтая изображают оленей с солнечными кругами над головой. А народные эпосы палеосибирских народов донесли до нас сказания о золотом олене. Кстати, русское слово «сохатый», имеющее древние индоевропейские корни, обозначает также — олень.

Обожествление животных, несущих жизнь человеку и продолжение рода, широко было распространено во всем мире. Например, в Древнем Египте обожествлялся священный бык Апис, а богиня Исида изображалась не иначе как с головой коровы, на которой лежал солнечный диск.

Многие петрографические изображения животных иногда штрихуются косыми линиями, ассоциируемыми с жизненной силой мира. Так, на памятниках Сибири изображения лосей порой все заполнены поперечной штриховкой.

Уже в более позднюю античную эпоху мифологические образы охоты стали украшать стенные росписи дворцов и предметы утвари. Рассказывая нам о преследовании зверя, например дикого вепря, подчеркивали победу над могучей природной силой.

На единоборство с ним выступали многие древнегреческие полководцы. А единоборство со львом подчеркивало царское могущество и власть, тогда как добыча горного барана у ираноязычных народов предопределяло достижение жизненного благоденствия.

Интересен образ зайца, как символа удачи, плодовитости и благополучия у скифских племен, который был частым изображением в искусстве этого народа.

Всем памятен рассказ «отца истории» Геродота, как персидский царь Дарий пошел покорять непобедимых скифов в Причерноморье. Это было давно, аж в VI веке до н.э. Долго он со своим войском бродил по бескрайним степям в поисках вечно исчезающего противника и появляющегося внезапно, осыпая смертельными стрелами.

И вот, наконец, выстроились два огромных войска в ожидании битвы. И вдруг неожиданно пробежал среди переднего строя войска скифов заяц. И тогда многие воины бросились за ним, ловя удачу и показав одновременно презрение могущественному царю.

Эта погоня так потрясла персов, трактовавших ее как неуважение к ним как врагам, что они были в полном недоумении. Так никто с ними еще не поступал… А скифы опять растворились скоро в нескончаемой степи.

Животный мир, окружающий человека, всегда наделялся живительной силой. Всем памятны образы хранительниц мудрости — змей, которые были и символами сохранности богатства. А чтобы понять язык трав и деревьев, согласно русским сказкам, надо было выпить змеиного отвара.

А образ Царевны-лягушки был хранительницей природных стихий, чей символ до настоящего времени можно видеть на вышивках рожаниц, особенно в северных областях России.

Даже названия животных, в силу их сакральности, было часто табуированно. Например, произнести в лесу древнее название медведя — бер — было нельзя, дабы не навлечь на себя беды. Отсюда в языке осталось только наименование берлоги, а само прозвание зверя превратилось в ласковое прозвище — мишка.

Да и после добычи его у многих языческих народов охотнику следовало несколько дней оставаться вдали от людей, дабы не навлечь на них разгневанных духов зверя.

Древний человек на протяжении веков видел в животных не только средство для поддержания жизни, но и связывал их с великой тайной бытия. Это сформировало культуру восприятия и осознания неразгаданности могучих тайн природы.

Средневековая охота на Руси также донесла до нас свою символику. Как известно, царской охотничьей забавой считалась охота с ловчими птицами, которой непозволительно было заниматься простому люду.

Птицы, как преемники орлов, символы древней царской власти, становились исполнителями твердой воли самодержцев. Именно при Алексее Михайловиче, в период наивысшего подъема Святой Руси, охота с соколами и кречетами становится вершиной охотничьих забав. Не промысел ради добычи, а обуздание природных сил становится во многом лейтмотивом поведенческих мотиваций человека.

Тоже единоборство человека с медведем с помощью одной рогатины, а не поражение его многочисленными копьями и стрелами отражало удаль и достоинство охотника.

Дворянская псовая охота также использовала только, как теперь модно говорить, природный фактор. Но нам в большей степени досталась только ружейная добыча, основанная на зоркости и меткости, без старинных сентиментальных изысков. Но и из нее порой исчезают старинные неписаные правила.

Например, И.С. Тургенев в известной статье «Пятьдесят недостатков ружейного охотника…» писал, систематизируя народный охотничий опыт того времени, что нельзя стрелять в лежащего зайца или сидящую на воде утку.

Часто мы будем сегодня руководствоваться данным правилом, если, конечно, такая еще ситуация с нами возникает? Эти правила ружейной охоты следовало бы, как памятку, вручать каждому начинающему охотнику.

Что ощущаем мы, выходя на охоту, кроме жгучей жажды добычи и повышения адреналина в крови? В нас еще иногда теплятся многие природные инстинкты, но техногенная цивилизация, к сожалению, все больше убивает в нас возвышенное сакральное отношение к живому природному миру.

Уже устоялось и в нашей стране понятие — спортивная охота. Появился даже термин трофейной охоты, пришедший с холодного прагматичного Запада. Понятие охотничьего трофея, как самостоятельной ценности, обмеры параметров животного, с его индивидуальными морфологическими характеристиками, вроде ничего страшного не несет.

Даже, наоборот, формирует дух соревновательности и здорового соперничества. Выставление удачных трофеев всегда украшало жилища человека. Они становились гордостью и памятью охотничьих успехов.

Сохранившиеся в Дарвиновском музее Императорские трофеи или простые чучела природоведческих экспозиций дореволюционных губернских музеев стали во многом культурным наследием, отражающим также и уровень таксидермического искусства. Но для сохранения охотничьих трофеев требовались всегда немалые деньги, и не каждый мог себе это позволить.

Но сам акцент сегодня на пропаганде трофейной охоты отбрасывает большинство любителей от своего любимого увлечения, делает охоту во многом элитарной. Частые доводы «трофейщиков», что охота всегда была в последние века для привилегированных классов, а для низов была только средством пропитания, вообще не соответствует исторической действительности.

Перечитайте те же тургеневские «Записки охотника», где мужики отдавались своей охотничьей страсти, да и в прочем на них смотрели как на чудаков в Центральной полосе России. Кстати, охотились они на чужой барской земле и в лесах и без особых претензий со стороны владельцев и не для промысла мяса, а во имя своей страстной увлеченности.

Повторюсь, но сегодняшнее понятие трофейная охота во многом выхолащивает главную составляющую культуры любой традиционной охоты: общение с природной средой и сам процесс выслеживания и добычи животных.

В то же время соревнование по конечному результату предполагает обязательное максимальное насыщение дичью угодий: при частных угодьях и высокой стоимости охоты необходимым будет положительный конечный результат. А это во многом будет нарушать экологический природный баланс на этих территориях.

Приводимые порой примеры зарубежного природопользования, где высоко поголовье, например, лосей, забывают, что в дикой тайге всегда этих животных бывает значительно меньше, чем в окультуренных в меру ареалах. В силу наличия в первую очередь хищников, а ни в одной стране Европы они, к сожалению, не сохранились.

Лишь где-то в Пиренеях недавно были вновь замечены волки. А у нас они, к счастью, есть, и за них мы можем еще порадоваться. Коммерциализация охотхозяйства всегда будет ставить на первый план получение высокого дохода, развитие прибыльных охотоведческих направлений, забывая порой о структуре природных экосистем.

Доля частных охотхозяйств должна существовать, но система природоведческих охранных мероприятий должна быть едина для всех обществ, независимо от форм собственности, и оставаться под строгим государственным контролем.

Состояние охотничьей отрасли сегодня во многих случаях удручающее. Полное отсутствие государственного контроля, многочисленные случаи браконьерства и забвение элементарной охотничьей этики. Да и существующее законодательство, принятое в 90-е годы, немало поспособствовало развалу.

Егерь сегодня не сможет по закону самостоятельно отобрать ружье у задержанного браконьера, а только с представителями силовых структур. А где же взять полицейского в лесу? Конечно, нужно наводить соответствующий порядок на всех уровнях. Да и это касается не только охотничьей отрасли.

Новые социальные отношения в стране властно диктуют свои представления. Частные охотхозяйства и вольеры становятся одной из новых форм природопользования. Хотелось бы, чтобы только эти формы сохранили надежный жесткий государственный контроль.

И была бы польза от нововведений не только учредителям, но и животному миру и людям с древней страстью к охотничьей забаве.

Нерешенных вопросов остается множество, но, может быть, такой небольшой культурологический экскурс и общие размышления позволят кому-то по-новому взглянуть на древний священный обряд и сохранить сакральную наполненность в так нами любимой охоте.