Не то, что мните вы, охота

Глубокой ночью группа людей, одетых в темную одежду с капюшоном, в масках, незаметно проникает на территорию птицефермы. Одни вскрывают дверцы клеток, другие пишут на стенах красной краской: «Свободу нашим братьям!», «Концлагерь для животных», «Долой общество потребления!», «Ешь богатых!».

Меховой магазин окружают полуголые люди и громко скандируют: «Лучше ходить голыми, чем в мехах! Природа не товар! Права животных — это права людей!».

Часть протестующих под видом покупателей незаметно режут бритвенными лезвиями шубы, пачкают их несмываемой краской.

Известный актер пафосно заявляет журналистам: «Архаичная кровавая забава — охота — должна быть запрещена в нашем обществе. Шкура зверей — одежда дикарей. Никогда не встречался с девушками, которые любят норковые шубы».

По таким раскрученным сценариям проводят свои акции радикально настроенные защитники «прав животных» — animal rights. «Освобождение животных» (animal liberation) — сторонники идеи о равноценности утверждают, что животных нельзя рассматривать как частную собственность, использовать для получения пищи, одежды, в индустрии развлечений и научных экспериментах.

В настоящее время в мире есть сетевые организации, многочисленные члены которых целенаправленно и непрерывно ведут активную работу по дискредитации охотников, звероводов, животноводов, меховщиков и т.д.

Относиться к защитникам прав животных можно по-разному: не обращать на них внимания; представлять, что они агенты могущественных корпораций — производителей искусственных меха и кожи; считать их молодежными экстремистами, которые претендуют на какую-то идеологию, или очень оригинальными городскими сумасшедшими.

На первый взгляд кажется, что появление борцов за права животных — это происки конкурентов меховщиков. Хорошо известно, что антимеховые кампании первой половины 1990-х привели к падению спроса на меховые изделия в странах Запада.

Но тогда непонятно, зачем производителям синтетического меха понадобилось закрытие охоты на птиц и пропаганда вегетарианства. Зарубежные охотники получили проблему animal rights намного раньше, чем отечественные, еще в 1960-е.

Идеология прав животных начала зарождаться во времена, когда никаких синтетических материалов еще не существовало, но уже появились большие города. О возможном пересмотре нашего отношения к животным писали мыслители древности Плутарх и Пифагор.

А британский правовед и философ Иеремия Бентам (1748–1832) писал: «Было время (и я с грустью говорю, что во многих местах оно еще не прошло), когда большую часть вида под названием рабов третировали согласно закону так, как, к примеру, в Англии все еще третируют низшие виды животных.

Может наступить день, когда остальная часть мира живых тварей обретет те права, которые не могут быть отняты у них иначе, как рукой тирании». Идеи Бентама в ХХ веке вдохновили австралийского философа Питера Сингера, написавшего известную на Западе книгу «Освобождение животных», которую можно считать главным идеологическим обоснованием борьбы за права животных.

В США получили известность работы философа Тома Ригана, чьи взгляды еще более радикальны, чем Сингера. Когда Ригана спросили, кого бы он спас, если бы в океане перевернулась лодка, собаку или ребенка, он ответил: «Если бы это была замечательная собака и умственно отсталый ребенок, я спас бы собаку».

Наиболее кратко всю философию равенства животных и людей можно охарактеризовать словами Ингрид Ньюкирк, главы РЕТА (People for the Ethical Treatment of Animals): «Освободители животных не отделяют человека от животных, не существует рациональной основы, чтобы сказать, что человек имеет специальные права. Крыса и свинья, собака и мальчик — все они млекопитающие».

В урбанизированном обществе в массовом порядке проявляется антропоморфизм (антропоморфизация) животных, то есть наделение их человеческими чертами.

Вероятно, это происходит из-за все большего обособления городской цивилизации от окружающей природной среды.

Именно в урбанизированных странах возникла и получила распространение следующая идея: «Животные и человек имеют равные права; использовать животных для получения меха или продуктов питания так же преступно, как убивать людей или заниматься работорговлей».

Впрочем, далеко не всем представителям царства животных можно рассчитывать на защиту своих прав.

Например, для запрета охоты на бельков устраиваются шумные международные кампании с манифестациями и пикетированием посольств, а непрекращающийся многомиллиардный промысел рыбы, моллюсков и ракообразных вызывает у них минимум эмоций.

Наибольшую симпатию вызывают живые существа, чья внешность имеет ярко выраженные инфантильные признаки.

Достаточно просмотреть пропагандистскую литературу зоозащитников, чтобы убедиться в этом. Если какое-нибудь животное хочет добиться у них покровительства, то оно должно быть похожим на панду, белька или щенка померанского шпица, но ни в коем случае не на гиену или змею.

Покрытые слизью холодные рыбы, многоглазые и многоногие насекомые, черви, моллюски вызывают совсем немного симпатии. Антропоморфизм животных приводит к тому, что борцы за их права постоянно сравнивают мясоедов с людоедами, а охотников — с серийными убийцами.

Более десяти лет в России продолжается кампания против весенней охоты. Ее запрет российские активисты прав животных рассматривают как принципиальную цель, отправную точку для дальнейшего запрета всех видов охоты.

Для борьбы они применяют целый спектр средств — от псевдобиологических аргументов до способов влияния на массовое сознание при помощи PR-акций.

Акцент в этом случае они делают на простых, но действенных методах, таких как распространение листовок с фотографиями и рисунками детенышей животных, которые якобы становятся жертвами охотников, конкурсы детских и студенческих рисунков против охоты; театрализованные антиохотничьи представления на улицах мегаполисов.

Обывателю внушают мысль, что охота — это пережиток далекого прошлого и от нее надо отказаться.

Современные отечественные противники охоты хорошо организованы, имеют доступ к средствам массовой информации, знают способы воздействия на массовое сознание обывателя, опираются на многолетний опыт и финансовую поддержку своих западных коллег.

В том случае, если ситуация будет пущена на самотек, они смогут создать охотникам, животноводам и звероводам множество проблем.

Идеологи зоозащиты хотят стать своеобразными опекунами животных, подобно опекунам для недееспособных людей. Как эти деятели будут разрешать споры меду волками и людьми, конфликт интересов между волками и овцами, лисицами и зайцами?

Один активист, мелькавший на телевидении, сказал мне, что они собираются перевести собак и кошек на вегетарианское питание, а регулировать численность волка будут при помощи «летающих шприцов» со снотворным. Ясно, что он не видел ни волков, ни «летающих шприцов»…

Идея «прав животных» получила своеобразную, но довольно устойчивую «экологическую нишу» в массовом сознании. Сингера и Ригана нельзя назвать «радикалами с горящими глазами», но их идеи попали в широкие массы, были упрощены и восприняты как манифест, руководство к действию.

Уравнивание прав людей и животных хотя и представляет собой несмешную пародию на национально-освободительное движение, находит своих сторонников среди членов леворадикальных молодежных группировок.

Экстремистские группы «освободителей» животных увлечены анархистскими идеями; активисты протестуют «против несправедливого мира»: не едят мясо и не носят одежду и  обувь из кожи и меха.

Зеленые анархисты охотно участвуют в акциях против охоты и меховых изделий, так как считают их буржуазной роскошью, пережитком прошлого, без которого можно обойтись. И в то же время жить эти пылкие революционеры предпочитают в больших городах Запада.

Попробуйте-ка предложить им переехать в деревню, создать вегетарианскую общину и показать нам пример правильной жизни! Ответят: «Мы лучше тут останемся и будем бороться».

Идеология прав животных претенциозна и противоречива, даже поверхностная критика заставляет усомниться в ее правильности. Несмотря на это, она является концептуальной основой для эффективной антиохотничьей пропаганды.

Антиохотники продолжают активно влиять на общественное мнение. Повторюсь: в настоящее время в России существуют целые организации, непрерывно ведущие работу по дискредитации охотников и охоты как явления. Они добиваются различных ограничений и запретов. В такой ситуации охотникам необходимо находить компромисс с умеренными антиохотниками.

С максималистами-радикалами, которые подпиливают охотничьи вышки, разбивают витрины охотничьих магазинов, можно и нужно спорить, но профилактика правонарушений — дело полиции.

Большая ошибка — считать антиохотников исключительно агентами влияния, ведущими секретную подрывную работу в нашем обществе. Жизнь меняется, люди меняются: увидеть теленка, ягненка или другое знакомое нам с детства животное большинство современных детей могут только в контактном зоопарке.

Надо учитывать еще одно обстоятельство: население урбанизированной местности, живущее в отрыве от лесов, степей и полей, населенных животными, инстинктивно склонно сочувствовать всем, кто декларирует свою готовность защищать дикую природу, в том числе и животных.

Инстинкт — безотказный поведенческий инструмент, как рефлекторное отдергивание руки от горячего предмета.

Логическая ошибка инстинктивного ответа на раздражитель — уменьшение площади дикой природы вследствие урбанизации вполне возможна. Как же это просто рассуждать: «Меньше становится животных — значит, виноваты охотники»! Мышление по «кратчайшей траектории».

Защитники прав животных любят критиковать, но ведь еще из школьных учебников известно, что ничего не берется ниоткуда и не уходит в никуда. Среди антиохотников и разного рода борцов за права животных много гуманитариев, но очень мало биологов — их практически нет!

Колебания численности животных из-за эпизоотий, природных циклов, вырубки лесов и распахивания полей, строительства дорожной сети — все это для большинства людей темный лес.

Антиохотники из урбанизированных стран Запада рассуждают на удивление просто: «Какое такое общество потребления? Нам просто нужны новые дома, дороги, самые современные автомобили — несколько штук на семью, а еще курорты нужны, лайнеры, мощные клиники, много модной одежды»...

Несмотря на то что рациональная (или правильная) охота не уменьшает, а увеличивает популяции различных животных, охотники первыми оказываются под прицелом агрессивной критики.

А ведь именно они кровно заинтересованы не просто в существовании белочки на дереве в городском парке или утки на парковом озере, а в сохранении бескрайних охотничьих угодий, как и рыболовы — безбрежных водоемов. И все они должны быть густо заселены животными: зверем, птицей, рыбой.

Идеал охотника и рыболова — ближние доступные охотничьи угодья и водоемы для выходного дня и вечерних походов, а дальше — абсолютно нескончаемая, как сама Вселенная, непознанная и нехоженая дикая природа. Говоря юридическим языком, охота — это добывание диких зверей и птиц.

Охота — это не выстрел в полуручного или ручного оленя, вышедшего на стук ведра с комбикормом по добротно сделанной кормушке. И не ночная стрельба весенних зайцев из ружья с дорогостоящей ночной оптикой. Подавляющее большинство охотников скажут: «Подобные действия не более чем забой животных, стилизованный под охоту».

Охота — это отмерять ногами километры лесных и степных дорог, бродить по тундре, карабкаться по горам.

Охота делает человека не посторонним наблюдателем живой природы, а существом, включенным в этот мир, который может иногда казаться жестоким (внутривидовая и межвидовая борьба), но всегда полным красоты.

К сожалению, далеко не всем людям свойственно критически относиться к новым идеям и тем более проверять аргументацию очередных бунтарей, которые уверяют, что знают, как надо «спасти мир».

Перефразируя Федора Тютчева, можно ответить зоорадикалам: «Не то, что мните вы, охота...».

Общественные охотничьи организации, задача которых отстаивать интересы охотников, должны непрерывно заниматься сбором информации о деятельности защитников прав животных, критикой их идеологии, разъяснительной работой среди населения, пропагандой цивилизованной правильной охоты.