Это могло случиться с каждым

Это могло быть где угодно, но было это на Ащеринской заводи. Вчера здесь на этой тихой заводи взял  влет пару крякуш. Мой русский спаниель Айтос, как всегда, красиво сделал дальние подачи из зарослей ивняка  противоположного берега.

За 6 лет охоты с ним я страшно набаловался: даже не смотрю, куда падает битая дичь. Мое дело — «уронить» птицу на землю. Умница Айтос сам найдет и подаст в руки… Но вот сегодня охота, похоже, не задалась: не только без добычи, но и вообще без выстрела. Место на заводи, видимо, выбрал неудачно — утки летели стороной.

Характерный и всегда волнующий душу охотника посвист крыльев пролетающих в полумраке крякв держал меня в состоянии возбужденного ожидания и смутной надежды на везение и на охотничью, в конце концов, удачу. Знакомый посвист слышался время от времени  то справа, то слева, то сзади — кругом.

Утки небольшими стайками проносились высоко на фоне закатного неба; поштучно и парами низко мелькали в просветах прибрежных зарослей ивняка; уток я видел, но  все за пределами уверенного выстрела. Наконец, время вечерней охоты на перелете, ограниченное закатом солнца, закончилось. На темной половине почти ночного небосвода появились первые звезды.

Вечерний сумрак сгустился, и мушки  уже не видно. Значит, пора и восвояси, но уходить без добычи никак не хотелось. В такой тихий, безмятежный вечер торопиться домой в город тоже ни к чему. Да и надежда на наше русское «а вдруг» еще полетят, «а вдруг» прямо сюда удерживала на месте. Глаза понемногу привыкли к густым сумеркам, угасающая закатная заря отражалась в темной воде  светлой полосой, как бы разделяя берега заводи на «этот» и «тот». 

С трудом угадываются заросли густой  осоки в темной ночной тени ивовых кустов «того», противоположного, берега.  Хоть и не хочется, но пора домой. Потихоньку бреду к машине вдоль заводи, в темноте на каждом шагу спотыкаюсь о кочки на заросшем осокой берегу. Все звуки постепенно затихают, и округа плавно  погружается  в благоговейную тишину.

А утки, слышу, еще летают и порой где-то рядом плюхаются с шумом в воду, но ближе к тому берегу, невидимые в темноте. Рядом-то, рядом. Но где?! Не пора ли, наконец, домой?! Но что-то не уходится: охотничий азарт  и наше извечное «а вдруг!» и «авось» продолжают удерживать меня, питая бесполезное ожидание везения  призрачной надеждой на не понятно что.

Из-за реки, со стороны Смехры, докатывается поздний дуплет и укрепляет это «а вдруг» — вот ведь людям-то везет. Хотя, может быть, это просто затравка такого же, как я, неудачливого на сегодня  охотника, чтобы подразнить других — пусть, мол, думают, что у кого-то удача, и завидуют. 

И я завидую, стою и жду, надеюсь — «а вдруг» и  мне повезет. И Айтос поблизости шуршит в осоке, топчет прибрежную грязь и повизгивает от азарта: утка где-то рядом, метрах в 10-15, плещется в траве  за неширокой  протокой. Думаю, а вдруг и впрямь подранок какой, раз не взлетает. Его Айтос возьмет легко или выгонит на меня. Тут уж не оплошаю, и будем мы сегодня с добычей. Будет чем завтра на работе друганам-охотникам похвастаться.

Тихо окликаю: «Айтос!» Он оглядывается на меня. Рукой даю посыльную команду в направлении туда, откуда доносятся плеск. Пес, как обычно, все понял  и ринулся в воду.  Пересекая протоку, взволновал, разбил отсветы розового заката в зеркально — гладкой воде  и исчез в ночи. Через минуту вода успокоилась и вновь стала гладкой, как зеркало,  в которое смотрелись и ночь, и отблеск  зари и  первые крупные горошины-звезды с темно-темно синего бархата неба…. Слышно только, как Айтос «мутит» прибрежные заросли   осоки того берега….

Утка, видно, попалась шустрая. Всплески и чваканье грязи доносятся то правее, то левее меня, но выхода или подъема нет. Прошло минут 5-10, кто в азарте предвкушения охотничьей удачи  следит за минутами? Одно лишь напряженное ожидание…

Вдруг замечаю: с «той» стороны, откуда доносились звуки возни, от темной массы ночного мрака отделилась небольшая серая тень и тихо, медленно, как бы настороже, заскользила по светлому отражению поздней зари,  к «этому» берегу, где с ружьем наготове стою я. В душе екнуло. Утка! Вот наконец-то удача улыбнулась сегодня и мне. Утка в конце концов не выдержала  натиска Айтоса и, пытаясь сбить пса со следа, намерена скрыться у этого берега, здесь.

Медленно, чтобы не вспугнуть, поднимаю ружье и начинаю выцеливать повернее. В ночи, однако, это не так то просто сделать, как представляется. Смотрю краем глаза, боковым зрением — довольно хорошо различаю  слегка размазанный полумраком силуэт плывущей утки. Начинаю целиться, как положено, прямо — силуэт ее расплывается, исчезает, и появляется неуверенность в точности выстрела. А утка, на мою удачу (наконец-то повезло), потихоньку приближается, не пугаясь моего присутствия. Наверное, в темноте не видит меня.

Стараюсь медленно, чтобы не вспугнуть, развернуться поудобнее  для верности выстрела. Вот утка на прицеле, веду ее на мушке. Она все ближе. Тщательно выцелил, пальцем взял плотнее курок. Еще пару миллиметров на себя, и утка наша. Вот нажимаю на курок… и что-то останавливает меня. Медлю с выстрелом, и это непохоже на меня в таких делах. Никак не пойму, в чем дело, но что-то во всем этом не все так, как обычно.

Непонятно что, но что-то смущает меня в поведении утки. И эта неосознанная непонятность в последний момент останавливает и удерживает палец на критической точке, после которой только выстрел… Все! Надо стрелять, и буду с добычей, но почему-то медлю, еле сдерживаясь на последнем рубеже. Все-таки  что-то здесь  не так: то ли утка не боится меня, спасаясь от собаки (но такого прежде не встречал никогда), то ли не видит меня, хоть и открыто стою, почти рядом.

Никак не пойму: что смущает, что замораживает палец на курке, что не так?! Каждый охотник знает настоящий азарт и как трудно сдержать себя, когда добыча в пределах уверенного выстрела. Каждый охотник знает, что удача зачастую зависит от быстроты реакции: чуть промедлил — и добыча ушла. А я колеблюсь: стрелять-не стрелять.

Палец на курке, но от отважно-необычного поведения утки едва-едва сдерживаю последнее движение пальца, после которого ничего уже не исправишь… Она уже настолько близко, что теперь безнаказанно не уйдет. Раз так, в полной  готовности стрелять, выжидаю, что будет дальше. И что за странная утка? Плывет и плывет, не спеша, сюда.

Наконец понял, что смущает — это спокойное поведение утки в моей близости. Догадка пришла сама — утка-то домашняя, из подсадных — вот почему не боится меня. Ну, «ручных» мы не стреляем — и ослабил палец на курке. Продолжая держать утку на прицеле — шагнул ближе к воде. Тут уж она не могла меня не заметить, а значит, должна шарахнуться в сторону. Не тут-то было! Утка, что плыла чуть в сторону, повернула прямо на меня! Ну и  чудеса!

Собака где-то там ковыряется, а тут меня утка атакует? В голове забурлили сомнения, страшная в своей невероятности догадка пронзила меня, волосы встали дыбом! «Айтос!» — пес ответил и, почувствовав под лапами дно, в два скачка оказался на берегу у моих ног. Меня как обухом по голове: я сам только что чуть не застрелил моего верного, дорогого, ненаглядного, бесценного…

От ужасной мысли ноги подкосились — я, враз обессилев, опустился на колени в прибрежную грязь. Ружье выпало из ослабевших и дрожащих  рук. Обхватил, что было мочи самого лучшего  пса в мире, прижал к себе. От мысли, какой непоправимой беды я чуть было не натворил, из горла вырвался хриплый всхлип рыдания, и от ужаса, что могло бы только что случиться, слезы хлынули ручьем.

Ничего не подозревающий верный Айтос как бы успокаивая меня, слизывает их с моих щек. Он, конечно, не знал, даже не догадывался, что был на полволоска от страшной гибели от рук своего горячо любимого хозяина. 

В те минуты в голове моей мозги кипели от едва-едва не случившейся ужасной трагедии, от тех картин, что рисовало буйно разгулявшееся воображение. А Айтос бурно радовался и страстно облизывал меня — слезы текли и текли, не переставая… В тот период  единственным светлым пятном в жизни у меня был только верный Айтос.

Говорят: все хорошо, что хорошо кончается. Спроси меня — я и сейчас, спустя много лет, не знаю, как бы я поступил, что бы я сделал в отчаянии, если бы не дай бог…
Что удержало меня в охотничьем запале у последней черты  от непоправимого?

И я говорю: «Бог есть!»