С борзыми за сайгаком

В 1978 году на биофаке МГУ проходило Всесоюзное совещание по хищным млекопитающим

Оказывается, хищники — прежде всего, волк, отчасти бурый медведь и даже «краснокнижные» тигр и белый медведь — не только стараются, но и почти сумели развалить наше сельское хозяйство. Да что там сельское — приводились астрономические цифры мяса, не доставшегося простым советским труженикам только по вине этих гнусных зверей. Мы пытались спорить, нам объясняли, что мы, сидя в городе, ничего не видим, и предложили самим заняться этим вопросом.

В декабре 1983 года в степях Калмыкии началась первая серия экспериментального изучения функционирования системы хищник — жертва. Пришлось отказаться от работы с волками: за пять лет убедились, что наши родные и любимые прирученные звери, да еще в стае, слишком опасны. Было решено использовать в полевых экспериментах биологическую модель волка, его экологического дублера, безопасного для людей. Договорились «попробовать на собаке», хотя, конечно, не все породы годились.

На роль «биологической модели волка» смогли претендовать только борзые. Исторически эта группа пород формировалась для охоты в степных и лесостепных районах. Борзые работают по-зрячему — то есть по видимой добыче, что, конечно, облегчало интерпретацию результатов, — мы получили возможность наблюдать весь процесс охоты от обнаружения потенциальной жертвы до ее поимки. Кроме того, то, что борзые создавались для охоты на широкий спектр видов, включающий и волка, означало, что их скорость выше, чем у него. Следовательно, избирательность охоты у них будет ниже. Это позволяло соблюдать один из главных принципов любого эксперимента — он должен быть построен так, чтобы все события, которые могут подтвердить исходную гипотезу неоднозначно, учитывались как отрицательные, а к положительным относились бы только однозначные результаты. Кроме того, посоветовавшись с кинологами, мы «твердо знали», что борзая почти не обладает чутьем — следовательно, мы сможем (пусть не сразу, но со временем) увидеть то, что видит борзая, а это давало блестящие перспективы научиться выбирать дефектных животных.

На роль «жертвы» был выбран сайгак калмыцкой популяции. Это европейская популяция сайгака, находившаяся в списке промысловых видов. Мы ввели еще одну поправку для чистоты опытов: решено было проводить работы в период предгона и гона, когда животные находятся в оптимальном физическом состоянии: нет ни беременных самок, ни молодняка, животные не ослаблены ни тяжелой зимовкой, с ее бескормицей, ни летним зноем и засухой...

И вот, собрав неимоверное количество бумажек, решив, наконец, что мы берем из вещей, кто из собак едет с нами, и, погрузившись в автомашину с прицепом, мы выезжаем...

Позади Волгоград, Элиста, еще 200 км, и вот база, где нам предстоит прожить месяц. Топится печка, постелено чистое белье, мы варим собакам теплую кашу вместо промороженного мяса — райская жизнь... Вот только бани нет — но это уже мелочи.

На следующий день под контролем четырех машин Госохотинспекции мы наконец-то в поле (чтобы исключить тень подозрений в браконьерстве, ни у кого нет оружия).

Ровная степь — вначале она кажется просто совершенно гладкой, тянется неимоверно далеко. Видно на десяток километров. Снег чуть припорошил куртинки ковыля, местами уже стаял — как в старом черно-белом фильме — все чуть приглушенное и черное, белое, серое. Съезжаем с трассы. Наше сопровождение машет, чтобы ехали вперед, и исчезает за ближайшим бугром. Значит, здесь не все абсолютно ровное. И вдруг с совершенно другой стороны выкатываются прыгающие шарики и катят на нас. Мы выдерживаем характер — все боятся первыми сказать, что это — сайга, вдруг ошибешься... И сколько их! И вот уже лава, в которой можно различить отдельных животных, течет перед нами, сопровождаемая и направляемая машинами наших хозяев. Они движутся легким зигзагом — стоит части стада чуть свернуть в сторону, одна из машин увеличивает скорость, приближаясь к панически бегущим сайгакам, и стадо делает обратный вираж. Лава приближается к нам. Мы, ошалев от восторга, смотрим, как всего в 1,5 тысячах км от Москвы — в двух часах полета — несутся современники мамонтов. И кажется, что их много.

[mkref=3471]

Полюбовавшись, приступаем к работе. Мы с собаками залегли цепью вдоль небольшого гребня. Собаки разделены на пары и своры — рабочие группы из двух или 3–4 борзых. При каждой группе один ведущий. Он решает, когда пускать собак, держать ли их в свободном рыске или около себя. Собаки подбираются в своры так, чтобы они доверяли друг другу, помогали, уступали. Расстояние между группами 200–300 метров. Мы напряженно вертим головами, но почти ничего не видим вокруг — став на один уровень с собаками, мы вдруг поняли, как сузился кругозор, — малейшая неровность почвы закрывает полмира. И вот появляется первый сайгак — крупный рогаль. Он медленно идет вдоль нашей цепи, примерно в 100 метрах, то приближаясь, то удаляясь, озирая окрестности и не интересуясь прекрасными куртинками ковыля. Страницы прочитанных книг мелькают перед глазами — одиночный самец, идущий шагом, вялый, неосторожный — вот он, тот самый ослабленный во время гона сайгак, который должен быть первой добычей хищника. Что может быть лучше для того, чтобы показать борзым объект их охоты — ведь наши собаки знакомы только с зайцами, им еще надо понять, что сайгак — это не овца и не теленок, которых трогать нельзя. Собаки тоже замечают движение, настораживаются, приглядываются. Жду, пока несчастный одиночка приблизится ко мне, и пускаю шепотом «ату!» свою свору. Сайгак, как и следовало ожидать от погибающего животного, не пугается бегущих к нему борзых. Он стоит, внимательно рассматривает несущихся к нему пятнистых собак, потом делает скачок на месте, ударяя передними копытами в землю, нагибает голову и снова подпрыгивает, потом разворачивается и, оглядываясь, неловко подпрыгивая, наконец начинает уходить от борзых. Собаки приближаются уже на 20–30 метров, он чувствует опасность и чуть прибавляет ход. Но по-прежнему оглядывается, неуклюже бьет ногами... Маленький бугорок в 40 метрах закрывает от меня картину. Перебежав, вижу исчезающего за очередным бугром сайгака и распластывающихся в воздухе совсем рядом с ним собак. Легкое сомнение шевелится у меня в душе — чего же они его еще не взяли, чего тянут? Иду в направлении скачки. Не видно ни собак, ни сайгака. Уговариваю себя, что надо подняться на бугорок, и тогда увижу пойманного борзыми ослабленного самца — ведь он явно дефектный. Но вокруг пусто, и холмы со всех сторон переходят в лощины, и никакого движения вокруг. Проблуждав полчаса, в легкой панике возвращаюсь к своим. Собаки, оказывается, вернулись на место пуска через несколько минут, правда, с другой стороны, и ждут меня. Ни на одной нет ни крови, ни шерсти — только у одного пса плечо в глине, как будто он летел кувырком.

Подъезжает охотинспекция: «Мы видели, как собаки скакали совсем рядом с сайгаком! Чего же они его не взяли?» И правда, чего же?

Мы только разводим руками. Худо ли, бедно ли, но неудачи первого дня убедили охотинспекцию в нашей безвредности, и нам разрешено самим выезжать в поле. Нас, конечно, контролируют, но уже ясно, что на роль средства массового истребления сайгаков мы не подойдем, а потому контроль может быть нетотальным.

И вот на ревущем грузовике мы наматываем километры по степи. Сайгаков не видно. Степь как будто вымерла. Иногда лишь на горизонте пронесутся белые шарики, и снова пустота вокруг. Уже решаем возвращаться — если не везет, то уж как следует. Но судьба милостива — через пять минут мы видим действительно дефектного сайгака — самку с глубокими нарушениями координации движений: она встает, изогнувшись на один бок, пробегает по кругу пять-шесть метров, падает. Классический ценуроз (гельминты головного мозга). Что ж, есть возможность, не расходуя лицензии, показать борзым, зачем они сюда приехали. По нашей команде собаки вылетают из распахнутой двери кузова и, не разбираясь (ну верят они нам), вцепляются в агонизирующую самку. Уф-ф, значит, готовы брать. Вскрытие подтвердило диагноз, а местные не были удивлены — ценуроз, в значительной степени благодаря овцам, достаточно распространен в калмыцких степях.

Но убедившись в готовности собак брать сайгака, в отсутствии у них «комплекса», мы оказались в еще большем недоумении — а что же они не ловят, ведь скачут-то рядом!!!

Следующий выезд в поле состоялся только через три дня — отказала машина, но нам дали другую. За полчаса доехали до места, выгрузились и приготовились к пешей работе. Местный водитель, снисходительно наблюдавший эту суету из кабины машины, вдруг замахал рукой: он заметил то, на что мы по неопытности еще не научились обращать внимания — косячок сайгаков, белеющий километрах в пяти от нас. По его словам, водовозка, которая сейчас отошла от одной из кошар, своим движением побеспокоит сайгаков, и они могут пойти в нашу сторону. Так и оказалось. Мы еле успели залечь в засаду в лощинке, как на нас вылетел табунок в полтора десятка голов. Собаки пометили сразу, пошли работать, и через несколько секунд перед нами лежал первый действительно взятый из группы сайгак. Это оказалась взрослая самка, довольно крупная, пойманная на дистанции менее пятисот метров. Она несколько отставала от группы, очевидно даже для нас, скакала тяжелее остальных, словом, была той самой теоретически ожидаемой жертвой. Примчавшись домой, все столпились за спиной наконец-то священнодействующего ветврача. Сердце — здоровое, легкие — здоровые, печень — отечная, измененного цвета. И наконец, самое главное — почти заживший след от картечины в мышце бедра. Похоже, наши «хищники» что-то начинают делать.

На следующий день мы, отъехав от трассы на десяток километров и выбрав холмистый участок, перешли к пешей работе. Спустя несколько километров, набрели на лощину между холмами, разобрали собак и двинулись вперед. После одного из гребней наконец обнаружили пасущихся сайгаков. Но и они заметили нас и ринулись прочь. Собаки крайнего номера хорошо заложились по самке из пары, пасшейся в отдалении от остальных животных. Самец скакал несколько сзади и в стороне. Когда собаки явно подошли, пара сайгаков разделилась — самец пересек позади самки маршрут движения собак, и они переключились на него, продолжая сокращать дистанцию, но двигаясь уже в ином направлении, — самка уходила по-прежнему неспешно. Самец, преследуемый собаками, описал большую дугу и постепенно отрос от борзых.

Уже возвращаясь к машине, столкнулись с мчащимся откуда-то плотно сбитым косячком в 15–20 голов. Удалось пустить одновременно, да еще и с небольшой дистанции, сразу всех борзых. Собаки в течение секунд подросли к табунку и пошли сбоку, явно не уступая в скорости сайгакам. Однако табунок такой же монолитной группой, как вылетел на нас, продолжал уходить. Собаки постепенно отстали и вернулись. Мы продолжили утешать себя тем, что не всякий сайгак доступен для хищника.

Продолжение следует.