С борзыми за сайгаком

Временами собаки, невзирая на наше мнение, выбирают иной маршрут поиска, отказываясь от него крайне неохотно

И вот у нас начинается более или менее спокойная работа. Основное беспокойство связано с машиной, она то и дело ломается: день бегает, два стоит. Тем не менее работа идет: взрослая самка, самец сеголеток, еще самка, снова самец, но уже взрослый... Мы все пропахли содержимым кишечников, кровью, но пока что результаты даже пугают нас своей точностью — собаки не взяли ни одного здорового зверя. И бесконечные пуски без поимки... Мы все больше сочувствуем бедным хищникам: наши борзые быстрее волка, а мы, двуногие, умнее, как нам кажется. А чтобы поймать сайгака, сколько же им приходится трудиться! Пуск с нескольких сотен метров. Собаки пошли по группе, но без явного приближения, вместе с сайгаками скрылись за горизонтом. Вернулись через семь минут, выложившись полностью. Через 20 минут пуск по самке-одиночке с 400 метров. Самка делает несколько прыжков-свечек и начинает уходить. Собаки за ней, без явного приближения. В направлении их движения выскакивает из лощины еще одна группировка сайгаков, все скрываются за горизонтом. Собаки вернулись через 11 минут, пуха и крови на них нет. И так раз за разом.

Вообще с каждым днем наши собаки начинают в чем-то нас все сильнее удивлять. Изменяется направление их движения по отношению к движению преследуемых сайгаков — они начинают брать все большую поправку на скорость. Временами собаки, невзирая на наше мнение, выбирают иной маршрут поиска, отказываясь от него крайне неохотно. А то вдруг, что называется, в упор не видят ближних сайгаков, а скачут по мелькнувшим в отдалении. Поведение их явно меняется, но мы не понимаем как. И по-прежнему совершенно непредсказуемы большинство поимок.

Разделившись на два фланга, обходим несколько косячков. Очень важно не вспугнуть зря — каждый бегущий табунок вспугивает другие, оказавшиеся поблизости, и вот в радиусе двух-трех километров все пусто. Наконец ближе к сумеркам поворачиваем навстречу второму флангу. Выясняется, что они набрели на группу пасущихся самок с молодняком. Одна из крупных самок пасется в некотором отдалении и, согласно теории, должна оказаться ослабленной — ведь не может же держаться с группой. Ее скрадывают на четвереньках, прячась за спинами пестрых собак. Приблизившись метров на 200–300, самка замечает «что-то не то», на всякий случай делает свечку, поэтому пускают собак. Она ведет себя «неадекватно»: не кидается опрометью в бегство, а снова делает свечки и начинает уходить от собак не прямо, а под углом к направлению их движения. Правда, при этом она проносится через свой косяк и вспугивает его. В результате часть собак продолжает преследование, оказавшееся безрезультатным, по крупной самке, а две переключаются на небольшую самку-сеголетка и берут ее примерно в километре-полутора, за бугром.

В общем, что ни день, то новые вопросы. Почему собаки переключились в табунке на более дальнюю добычу — этого самого сеголетка? Принято считать, что борзая не видит ничего, кроме объекта своей скачки, отчего и погибают часто эти собаки, разбившись о торчащий в поле валун, дерево... И что все-таки с этой крупной, не пойманной самкой: почему долго не убегала? Допустим, выбор маршрута бегства через свой косяк имеет ясное биологическое значение — о нападении хищника становится известно всем членам группировки. Но как совместить это с невыгодной траекторией движения?

На следующий день новый пуск по самцу-одиночке. В 1,5–2 км от кошары, менее чем в километре от шоссе, обнаруживаем белое пятно спящего сайгака, не реагирующего ни на остановку нашей машины, ни на выгрузку и почти открытое приближение к нему до 400–500 метров. Пускаем собак не скрываясь, стоим, ясно видимые, освещенные солнцем. Сайгак встает, лениво делает свечку, писает и, подпустив собак на несколько десятков метров, разворачивается и уходит, отрастая на глазах, как от стоячих. Что-то он не больно ослабленный! А как же авторитеты? И не успели мы толком обсудить это, как борзые берут из группы средних размеров рогаля, истощенного, с вытертой от ударов рогов шеей. Однако он двигался вместе с рассеянным табунком, не отличаясь от остальных животных ни по скорости, ни по направлению движения.

Через час обнаруживаем совсем свежий труп еще одного самца, не моложе трех лет (вскрытие показало инфаркт). Значит, ослабленные тоже есть. Вечером показываем свою и чужую добычу охотоведу. Он смотрит на рогалей и уверенно заявляет: «Эти не гонялись — у них нет черных ошейников» (это смесь секрета желез, мочи и земли, набирающаяся на шею во время ритуальных демонстраций). Такой вариант нам нравится. Не получается ли на самом деле иначе? Есть ослабленные самцы, но это вовсе не переутомившиеся от гона животные, а напротив, те, кто не выдержал ритуальных боев, кого выбраковал беспощадный половой отбор. В этом случае теория соблюдается: полноценные звери, кроющие самок, — это самцы с черными ошейниками, завоевавшие свое право на размножение в длительных, изматывающих турнирах. Среди них почти нет дефективных — это действительно полноценные самцы. Кроме них в популяции существует немалая часть животных, не «допущенных» к размножению: ослабленные в силу различных заболеваний и несчастных случаев или просто не выдержавшие конкуренции. Именно эти звери и позволили создать легенду об ослабленных одиночках. Но «измотались» они не от гона как такового, а от предшествующих ему турниров. А потомство оставляют сильнейшие.

Но опять неувязка. Эти ослабленные самцы, взятые нашими собаками, находились в составе группировок. И отличить их мы не могли — там было по несколько штук. И наоборот, кто же те одиночки со странным поведением, которые подпускают наших борзых чуть ли не вплотную, а потом мчатся от них со страшной скоростью, иллюстрируя классическую формулировку о коадаптации жертвы и хищника?..

И снова мы в поле. Отойдя подальше в степь, замечаем движущуюся машину и уже привычно, на всякий случай, укрываемся за бугром — вдруг она чего выгонит. Группировка в несколько десятков голов удирает в нашу сторону и, не доходя до нашего бугра, останавливается на саге. Цепью приближаемся к вершине. Псы наши не видят ничего, хотя явно принюхиваются. Чуть приподнимаем двоих, чтобы дать им разглядеть сайгаков, они схватывают, в чем суть дела, и рвутся вперед. Пускаем, остальные подстраиваются под них. Белые, чуть золотящиеся сайгаки неторопливо движутся вдоль нашей цепи. Борзые, пристроившись к тем двум, которым показали сайгу, двумя вереницами несутся к стаду. Вот они уже близко, но и сайгаки, наконец, заметили их. Стадо резко поворачивает и обращается в бегство, но по-прежнему не сбивается в один комок — между сайгаками остаются промежутки в несколько десятков метров. Самцы с черными ошейниками все-таки притормаживают, пропуская вперед дам. Наши разноцветные собаки — белые, рыжие, черные, пестрые — скачут между сайгаками. Они обогнали уже часть стада, скачут прямо между животными, и вот в первый бросок взят сеголеток из середины. При этом бросившая его на землю хваткой за морду Веста сразу после того, как подскакивает молодой Варвар, оставляет ему добычу и несется за следующим. Вот Земляк и Гусар с двух сторон вцепились в плечи крупному рогалю без черного ошейника, но рогаль стоит, а они не могут его опрокинуть. Вандал, скакавший в задних рядах, изменяет направление движения, подлетает к остановленному сайгаку, берет его за горло и опрокидывает, продолжая держать, пока Земляк и Гусар не перехватят. Оставляет его и оглядывается — явно смотрит за другими собаками. Еще одного сайгака, среднюю самку, берут Цаца и Варвар, и Вандал не спеша трусит к ним, а потом оглядывается на нас. А часть борзых, в том числе и те, кому показывали из-за бугра, уносятся прочь вместе со стадом и возвращаются через несколько минут с чистыми мордами. Просто подарочный напуск! И все-таки наши собаки способны к взаимодействию. И в то же время увидевшие первыми никого не взяли и зачем-то скакали за головкой стада! И самое неожиданное — все взятые сайгаки двигались примерно в середине группировки.

На базе вскрываем сайгаков. Все оказываются с разными отклонениями в состоянии внутренних органов.

По совету охотинспекции на следующий день начинаем осваивать новые места, более холмистые, не столь густо усеянные кошарами.

И снова в поле. В середине холмов — громадная чаша, и в ней почти весь день пасутся сайгаки. Мы идем неширокой цепью, собаки спущены и держатся сворами возле своих ведущих. Солнечно, ветра практически нет; мы то поднимаемся на гряды холмов, то спускаемся. Смотрю в бинокль за правым номером, взбирающимся на пологий бугор. И вот забеспокоились мои собаки, стали принюхиваться. На всякий случай беру их покороче — со дна очередной лощины у меня нет никаких шансов увидеть работу. Наконец и мне становятся видны неясные блики за грядой — то головы, то спины пасущихся сайгаков. Пригнувшись, бежим к вершине, но, не доходя нескольких десятков метров до нее, собаки уже твердо знают, что там что-то есть, начинают рваться, скулить, и мы пускаем их, а сами бежим вверх. Борзые вылетают на гребень, озираются и уносятся прочь.

Когда мы наконец пробежали свои метры, сайгаки и борзые уже умчались на несколько сотен метров. Громадное стадо, среди которого, обогнав многих животных, скачут наши собаки. Дистанция между сайгаками большая — от нескольких метров до десятка-полутора. Собаки скачут между ними, почти не делая попыток их брать, но мы видим, что их скачка не прямолинейна. Борзые несколько меняют направление, и вот уже первые поимки: взяты три самца и одна самка. Они останавливаются около поваленных сайгаков, одна-две держат, остальные стоят поблизости, отдыхают, потом идут встречать нас. Пока ходят за машиной, укладываемся все вместе около добычи. Собаки тоже спокойны, расслабленны. Мы, сами того не заметив, оказались на вершине крупной возвышенности. Все видно вокруг на несколько километров.

Любопытно поведение собак: высокоранговые укладываются около добычи, охраняя ее, молодые топчутся поблизости, вынюхивая траву, валяясь. Из-за бугра появился наш броневик, распугивая все в округе. Грузимся. Наш предпоследний день уже закончился. Красивое завершение работ! Назавтра — контрольный отстрел, решено ехать без борзых.

С легкой грустью лежу в лощине, верчу головой, ожидаю нагона на стрелков. В порядке исключения меня уложили в трехстах-четырехстах метрах от цепи с условием лежать и не вставать, пока не отстреляют. И вот в безмолвной степи проносится какое-то дуновение или движение. Ничего не видно, но чувствую, что-то происходит. Чуть приподнимаюсь и вижу, как прямо на меня плотной толпой движутся сайгаки. Снова ложусь, прижимаюсь к земле, уныло думая, что мне прикрыть, если они меня не заметят и наступят на бегу. Решаю, что голову, и на всякий случай кладу около нее сумку. Ощущение, что просто затопчут, — настолько велико стадо и так плотно идет. Но стадо обтекает меня. По мере приближения животные видят что-то неясное и на всякий случай расходятся на десяток метров. И вот вокруг меня несутся с ужасом в глазах, вытягиваясь в линию, эти грациозные современники мамонтов. Я уже забываю, что впереди их ждут пули, меня переполняет удивление и восторг. Господи, всего в двух часах полета от Москвы, в нескольких километрах от шоссе, хоть на окраине, но все-таки в Европе, мне посчастливилось видеть это громадное стадо взаправдашних диких зверей! Как сделать, чтобы такое чудо не исчезло?