Моя охота зачалась в суходолах, вбиравших в себя множество овражков, балочек, отороченных непролазными посадками лоха серебристого, акацией или жиденькими тополями с каким-нибудь кустарником.
Что за чудо эти балки, заросшие по весне земляникой, чабрецом, душицей, так что ногу не продерешь, а потом — зверобоем, бессмертником и всем тем разнотравьем, по которому ступали ноги наших предков. Нетронутые заповедные кусочки Земли. Духмяные, прогретые солнцем, балочки втекают в обширные лога, одна из сторон которых, как правило, покрыта дубовым лесом с подлеском из орешника. Если лог покрыт лесом с двух сторон, то обыкновенно по его дну найдешь воду — болотину с ваннами в грязи от боков кабана, а по закрайкам леса осенью обязательно найдешь кляксы вальдшнепа — северного гостя. Болотце превратится в ручей, и уже в долине, на просторе между купами ив, заблестит речка. Скорее речушка. Пускай это будет Короча, хотя их множество в моей лесостепи: Коренек, Везелка, Ворскла. Вяло они текут летом и только весной выходят на простор луга. Короча интересна своей широкой поймой, по краям которой идут самые большие тяжи леса. Это чистые дубравы, перемежающиеся с «кварталами» лещины, клена. Они и дают пристанище кабану, косуле европейской, оленю. На протяжении всего леса по краям дубрав расположены поля люцерны, пшеницы, кукурузы. Эти места, как никакие другие, напоминают охотничьи угодья Франции или Германии.
Из окна рейсового автобуса можно увидеть пасущихся оленей, косуль. Европа! Идиллия для городского охотника. Еще чуть-чуть и мы доживем до фетровых шляп, клетчатых пиджаков и альпийских гетр. Охота с вышек осенью и зимой, охота на трофейного козла косули, охота на реву, где собирается до пятнадцати оленей кряду. И такие охоты позволяют испить густой настой из кубка охотничьей страсти. Впечатление от охоты остается в чистом виде, без пота от долгих переходов и сопутствующих «тягот и лишений». Это как торжественное театральное действо. Вы становитесь участником самых важных событий в жизни животных — турнирных боев. Именно слово «торжественно» больше всего подходит к таким охотам. Однако продолжим путешествие по самым вкусным местам нашего края.
Снова выйдем из леса, оглядим окрест, и если это будет зима, то в сумерках, при чистом звездном небе, находясь на взлобке, охотничий взгляд безошибочно узнает, угадает в дальней, как бы вьющейся точке, мышкующую лису. Сколько веков живет этот зверь бок о бок с нами, как великолепно он приспособился к этому соседству, мало того, как процветает этот вид, диву даешься, а ведь на охоте с гончими это — первый трофей.
Поголовье собак породы русская гончая у нас одно из самых многочисленных в стране. Порой удивляешься — держат этих собак и те, кто пропадает весь сезон в полях, и те, которые два раза в сезон выходят в поле, но собак этой породы держат. Это действительно наша национальная порода. И если русская псовая зиждется больше возле столиц, то в провинции правит бал русская гончая. Слава гончей! Слава лисе! Сколько страсти, сколько жадности вызывает этот зверь в душе охотника! Кто, как не он, постороннего зрителя в одну охоту может сделать завзятым охотником. Кто, как не он, может заставить забиться сердце видавшего сотни охот пожилого человека.
Пойма реки, камыши… В них отъем с жиденькими вербами, гончие ревут, глаза всматриваются до слез, если лисица будет, то только в этом проеме, будет недолго, пройдет в секунду, иногда как из пращи, ружье наизготовку, сердце бьется — в ушах слышно. И она появилась… Рывками, прислушиваясь, по краешку, еще не выходя на чистое. Отвернулась. Ружье вскинуто. Удар. Осталась на месте. Темно-вишневая, с черным брюхом, лапами, по крупу снежком посыпана, какая красавица! Поднимаю, нюхаю, и пахнет свежо зверем и снегом. Зима. Лежит красная лиса, крутятся красные от вечернего солнца собаки, камыш стал почти оранжевым. Господи, слава тебе!
Для городского жителя эта охота недоступна. Традиционно не держат у нас в городе собак этой породы, кроме самых истых, таких как Александр Кузнецов, рафинированный охотник, мастер, которого трофей интересует, поскольку «конец — делу венец», но само дело — гон — он может слушать часами, разбирая все тонкости и прелести, а «на номерах» стоит, как всегда, его друг Дядьков, который тоже не без сожаления прервет гон выстрелом после того, как русак выкатит почти к его ногам.
Милые люди, именно вы не прерываете традиции, несете эту культуру. Любой народ красив именно таким, казалось бы, незначительным знанием, умением, в этом смысле — это умение наганивать гончих, знание повадок лисицы, зайца, по большому счету, умение думать, как эти звери. Моменты перевоплощения здесь явно присутствуют. Это и есть часть охоты — почувствовать и себя частью природы. С.Т. Аксаков, описывая жизнь бекаса или гаршнепа, так знал их, что уже, кажется, точно ходил между болотных кочек вместе с ними. Николай Зворыкин, уникально описавший жизнь волка и имеющий на своем веку не один десяток этих хищников, наверняка сам думал, как этот зверь, был в шкуре то переярка, то вожаком стаи. Какое же это удовольствие — походить волком по лесным мхам и лесным травам, поспать со своими собратьями под звездным небом.
Волк в область заходит с Украины, на севере — с юга Курской области, охота имеет спорадический характер и производится избирательно — там, где хищники явно обосновались. Допускать этого, к сожалению, нельзя, а жалко. В Англии этого хищника нет сто лет, в Европе последнее пристанище — Альпы, немного в Испании, а мы еще можем себе позволить, сидя ночью на краю села, ожидая рыжую, вдруг увидеть собаку. Да это же волк! И, как Коля Ростов, попросить Господа, чтобы зверь вышел ближе к тебе и чтобы лисья нулевка достала серого. Почет и уважение были бы вам обеспечены на годы вперед, если утром селяне во дворе вашего дома трепали за ухо матерого.
Но вернемся к лисе. Ее однозначно много, сезон охоты продлевается до конца февраля, и тут — норные собаки. Кто-то скажет: «Проза, никакой романтики». Но представь, уважаемый читатель, за окном тихо падает снег. Начался он еще ночью, спешить никуда не надо. Проверять норы с верным спутником фоксом надо часов с десяти. Снега много. В поле ни строчки. Подойдя к оврагу, я был «в мыле», спустился вниз и, пройдя чуть ли не по пояс в снегу километра два, отдышавшись, приблизился к норе. Со дна оврага подниматься не было сил. Нора была у верхней кромки оврага. Собака бросилась в нору. Времени занимать позицию просто не было, да и не за чем, — я был в маскхалате. Я просто стоял и ждал. Отнорков снизу видно не было, все белым бело. Я знал, что лиса может пойти буквально к моим ногам. В стволах была «четверка» и «четыре ноля» в контейнере — до норы было далеко. Возможности бить в высунувшуюся из норы лису у меня не было. Я рассчитал: или надо бить под ногами, или далеко. Первая кумушка потекла вверх быстро, как будто не было рыхлого, глубокого снега. У меня было время для прицеливания. Возле самого края — секунда, и она исчезнет, — я ударил нолями. Все — лисы нет. Собаки тоже. Жду. Сердце стучит — попал или нет? Лис крупный, неужели ушел? Не может быть — время для прицеливания было. Собака в норе. Надо стоять, не дергаться. Февраль. Лисиц в норе — по две, по три. Свадьбы! Как из рогатки, камнем, вниз, ко мне под ноги, не касаясь земли, летит лисичка, в двух метрах проскочив мимо меня, летит на противоположный норе склон. Бью. Так же, в самый последний миг, на наддуве. Виден один зад с хвостом. Одежда не позволяет прицелиться быстро, все, как в замедленной съемке, миг — и только белый наддув снега. Ан нет! Выстрел. И тишина. Цыган выскочил по следу второй, также мимо меня. И опять — тихо.
С какого-то рожна надел ватные штаны, они намокли и замерзли. Ноги перемещаются с невероятными усилиями. Пру за собакой. Выползаю из оврага — ни собаки, ни лисы. Иду по следу. Кровь. Возня. Слава богу! Еще не вижу, но уже знаю — одна готова. Собака лает, терзает. Подбадривая издалека, хвалю. Надо опять в овраг за первой. Уже ничего не хочу. Вечер. Обдирать некогда, кладу в рюкзак. Лисичка аккуратная, яркая, мех ровный. Скатываю в овраг и на четвереньках выхожу на след первой лисицы. Кажется, собака уже не рада прыгать, как кенгуру, из этого снега. Вторая лежала сразу над срезом, напротив норы. До трассы надо было еще идти четыре километра, и была она опять же на противоположной стороне оврага. Ночью меня подобрал на трассе добрейшей души водитель КамАЗа. Из-за мерзлых ватных штанов я не мог сам к нему забраться. Вид был достаточно беспомощный. Кое-как я втащил себя, собаку, рюкзак с двумя лисами и ружье. Тепло и запах солярки показались мне елеем. Глядя на своего спасителя, я почти видел некоторое свечение у него над макушкои.
Надо ли говорить, что такие охоты не забываются, хотя зачастую они больше похожи на военные действия.
Нет, господа! И в этой охоте достаточно поэтики, правда, несколько героической.
Комментарии (0)