Советские натуралисты. Евгений Спангенберг

О самом авторе в интернете и справочных изданиях, о его жизненном пути написано «букв» много, но если быть внимательным, то практически все сводится к его автобиографии из личного дела отдела кадров зоологического музея МГУ. Слово автору «Записок…»

«Есть люди, каждая беседа с которыми оставляет неизгладимый след. Именно таким человеком и был мой учитель, профессор Борис Михайлович Житков. Когда я поступил в Московский университет, он читал курс зоологии позвоночных, много писал научных и научно-популярных статей, книг и как-то совсем незаметно руководил работой многих студентов.

«Знаете, друзья, — однажды во время беседы обратился он к нам, — за свою жизнь я написал ряд полезных книг, но интересно, что только с тех пор, как мой однофамилец Борис Житков издал свои увлекательные рассказы, я стал пользоваться особенной популярностью. Года два тому назад меня остановил в нашем дворе маленький мальчуган. Это ты написал о слонах? — спросил он, глядя в упор. — Нет, это другой Житков, — пояснил я. Одно мгновение казалось, мальчуган был озадачен моим ответом. — Но ты Житков? — наконец спросил он. — Да, Житков. — И Борис? — Да, и Борис, — ответил я. — Ну, если ты Житков и Борис — значит, это ты написал о слонах, — безапелляционно заявил он.

Этот маленький эпизод из жизни старика-профессора, рассказанный нам между прочим, не пропал бесследно. Я понял, что необходимо уметь писать не только научные, но и научно-популярные книги. Ведь их прочтет и оценит не узкий круг специалистов, а масса людей, причем самых разнообразных профессий и возрастов. И хотя я не писатель, а научный работник, но, любя науку и вспоминая слова своего учителя, я решил в этой книге в доступной форме изложить те наблюдения над животными, которые вошли в мои научные работы».

В подтверждение сказанного добавим, что известность Евгения Павловича, внимание к его литературному таланту в разы перекрывает его научную деятельность, вклад которой в орнитологию высоко оценен в научном, достаточно узком кругу, к сожалению. Не буду утомлять читателя «переписываем» материалов, которые легко найти в интернете. Надеюсь, в прочтении мною предложенного будет что-то новое не только для меня, но и для тех, кто свой путь в охоту и мир живой природы неразрывно связывает с фамилией Спангенберг.

Недаром в начале предложенного материала прозвучало имя профессора Б.М. Житкова. В воспоминаниях его учеников читаем: «Лосинка» — биологическая охотоведческая лаборатория, созданная и руководимая профессором Борисом Михайловичем Житковым среди соснового бора на северо-восточной окраине Москвы».

Время зарождения Биолого-охотоведческой станции в Погонном Лосином Острове под Москвой современники, работающие во Всесоюзном НИИ охотничьего хозяйства и звероводства, который существует теперь в Кирове (Вятке), относят к 1922 году. Добираться до биостанции приходилось на 4-м трамвае от Казанского вокзала до кольца в пригородном поселке Сокольники, далее нужно было идти с километр пешком через сосновый лесопарк. По соседству было еще несколько деревянных частных дач, и близко проходила железная дорога со станцией «Лосиный Остров». Все это «хозяйство» находилось на северо-восточной окраине Москвы в значительном сосновом массиве с подлеском из красной бузины и орешника.

Что касается точного адреса нахождения «Лосинки», то после различных прикидок и изучения старых трамвайных маршрутов можно предположить район улиц «Линий Красной сосны» (прежнее название) и «порохового склада» где-то недалеко от теперешнего комплекса зданий МГСУ (МИСИ).

Первые сотрудники биостанции — Б.А. Кузнецов, Н.П. Лавров, Е.П. Спангенберг, С.П. Наумов, А.Н. Формозов, Д.Н. Данилов, П.Б. Юргенсон, Н.К. Верещагин, С.С. Фолитарек, И Ю. Житкова, С.Ф. Чиркова, В.Г. Стахровский, Н.П. Наумов, А.П. Разорёнова, С.В. Лобачев, Д.М. Вяжлинский, Л.И. Гиршфельд, а также преподаватели МГУ и Смоленского университета В.Г. Гептнер, С.И. Огнёв, Г.Л. Граве, Я.П. Щелкановцев.

Остановлюсь на Н.К. Верещагине и Е.П. Спангенберге. Первый из знаменитого рода Верещагиных; Николай Кузьмич Верещагин — советский российский зоолог, биолог-охотовед, доктор биологических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, на то время начинающий ученый; второй — герой нашего повествования и объект воспоминаний Н. Верещагина, объективность которых подвергать сомнению не хочется. Но в воспоминаниях ученого проскальзывает определенная «зависть» к литературному таланту автора «Записок натуралиста»… хотя, возможно, я преувеличиваю...

Среди житковцев наиболее симпатичен мне Евгений Павлович Спангенберг. В «Лосинке» при мне его уже не было, и мы с ним познакомились позднее, когда он работал штатным коллектором Зоологического музея Московского университета. Женя был сухощав, с тонкими чертами лица, острым носом, темными блестящими глазами и взрывным характером. Пожалуй, его можно было принять за испанца, француза или просто еврея, но, вероятнее, он был из немцев (Спангенберг — потомок в третьем-четвертом поколении обрусевшего датчанина. — Прим. автора). Женя был, кажется, старше многих своих коллег и, вероятно, опытнее. Как полевой натуралист он был увлеченный путешественник и очень легок на ногу.

Возвращаясь из поездок, Спангенберг описывал в дневниках свои приключения и в середине 30-х (скорее, это конец 40-х. — Прим. автора) неожиданно выступил с серией небольших книжек — «Записок натуралиста». Правда, гонорар за первую из них пришлось полностью отдать завредакцией Исааку Когану. Это было правилом поведения у такой публики, оседлавшей средства массовой информации и печати. Женя был отличным коллекционером и с увлечением создавал и хранил свои сборы, превосходно сделанных сухих шкурок птиц и натуральных гнездовых кладок яиц, особенно редких видов. Он несколько улучшил за счет гонораров от книжек свое благополучие, здесь и о сталинской премии следует не забывать за шеститомник «Птицы СССР».

Женя даже купил «Победу», которой стал управлять его старший сын. В середине 30-х Женя работал в музее Дарвина. Он стал страдать от остеохондроза, жалуясь на боли, показывал распухшие суставы пальцев. Данный период нездоровья скорее всего захватил начало 60-х годов, создав сложности в работе о птицах Дарвинского заповедника. (Здесь нельзя не упомянуть охотоведа Весьегонского охотхозяйства Василия Андреевича Ризена, оказавшего неоценимую помощь своему старшему другу и товарищу в завершении орнитологического исследования побережья ДГЗ. — Прим. автора).

Писать по вечерам очередные книжицы он мог уже только с помощью допинга в виде поллитровки водки и в конце концов застрелился. Причины самоубийства Евгения Павловича остались для меня загадочны. Мне он казался всегда жизнерадостным, ценящим жизнь и окружающую среду, особенно природу нетронутых ландшафтов. Возможно, дело было в развивающемся остеохондрозе и приобретенном алкоголизме.

Ушел из жизни Е.П. Спангенберг зимой 1968 года, похоронен на Ваганьковском кладбище. Частные слова соболезнования его коллег обнародованы были много позднее ухода автора «Записок» из жизни. Объяснить отсутствие официального некролога о кончине Евгения Павловича можно, скорее всего, политико-идеологическим «климатом» того времени».