Их же завалы на земле были покрыты плотным мшистым ядовитым налетом. Однако безлюдье, дикость не пугали, наоборот внушали уверенность, что только ты имеешь право на эти дебри, только тебе откроются их тайны.
Иногда, правда, возникала настороженность. Но это чувство наоборот взбадривало, возбуждало любопытство, заставляло действовать целеустремленно и решительно. А главное, не пропадало желание все дальше и дальше прокладывать свою тропу в дикую глубь лесной чащи.
Иногда казалось, что это стезя вглубь времени, вглубь древних эпох. И к тем, тому, кто там тебе вcтретится. А, возможно, ждет и готов пойти навстречу. И даже повести за собой…
Как-то товарищ, который сменил городскую обитель на дачу, приютившуюся на лесной опушке, попросил меня помочь обкорнать старую дикую абрикосину. Древесина у нее плотная, крепкая, «долгоиграющая» в огне – то, что нужно для печи, которой отапливался дом.
Мы довольно быстро управились, напилив, нарубив, наломав кучу дров. «Я и не думал, что за сегодня осилим», - сказал друг, приглашая к столу (это уж как водится в таких случаях).
Через несколько дней я отправился в плавни на поиски вешенки. Охота за этим древесным грибом – одно из моих любимых увлечений. Углубившись в чащу и оказавшись посреди «дровяного» бурелома, невольно вспомнил ту фразу - «я и не думал».
Что ж, чем дальше в лес, тем больше дров (само собой и грибов!), но меньше словесных вывертов, которые хотелось бы выдать на публику. И не только.
Мыслей разных тоже заметно поубавилось. Они, конечно, никуда не делись совсем, но исчезла их тревожная навязчивость, изменилась направленность и череда.
И вообще само «думанье» (как мы понимаем этот процесс) осталось за рекой на асфальтовых перекрестках большого города, который я покинул. Когда перестаешь жить его мерками и не думаешь так, как привык (приучили?), как того требуют установки социума, тогда все и получается так, как действительно насущно, как тебе на самом деле нужно. Это возможно только за пределами суетного многоголосого людского скопища, вдали от людских толп.
В квартирном обжитом и обихоженном уютном мирке, где ты ублажаешь тело, душу и голову разными цивилизационными благами, где воображение может потеребить память, нарисовать любую картинку, даже сотворить красивую сказку.
Но оно не способно извлечь из глубины подсознания природное чутье, возродить и активизировать природные инстинкты. Мы точно не знаем, сколько в нас приобретенного социального, а сколько изначально-природного. Однако точно можно сказать, что механизмы саморегуляции и сбалансированности дикой природы весьма любопытны и полезны для пытливого ума, они вполне могут и удивить, и восхитить, и натолкнуть на мысль о том, как можно организовать человеческое сообщество.
Среди дикой природы, увлекшись разными добычами, ты как бы открываешь свою первобытность, с наслаждением впитываешь новизну ее натуральности, живешь ее откровениями.
«То, что мы называем цивилизованным сознанием, прочно отделило себя от основополагающих инстинктов. Но эти инстинкты не исчезли. Они лишь потеряли контакт с сознанием, посему принуждены утверждать себя косвенным образом…» - эти слова немецкого психолога Юнга чаще всего приходят на ум среди дикой природы, где вдруг пробудившееся чувство первобытности переносит тебя в иной давно и прочно забытый человечеством мир своего первородства.
«Зрелище дикой природы стало удивительно привычным. Я ощущал и доныне ощущаю, как и большинство людей, стремление к высшей или, как ее называют, духовной жизни и одновременно тягу к первобытному, и я чту оба эти стремления.
Я люблю дикое начало не менее чем нравственное. Мне до сих пор нравится рыбная ловля за присущий ей вольный дух приключений. Я люблю иногда грубо ухватиться за жизнь и прожить день, как животное». А это строки из книги Генри Торо «Уолден, или жизнь в лесу».
Не сомневаюсь, мысль (как и само это состояние!) знакомая охотникам и рыбакам. Прокладывая в диких дебрях добычливую тропу, я как будто возвращаюсь в родной дом. Под его крышей я не одинок. Но это совсем не то, с чем соприкасаешься в социуме, что ощущаешь в толпе.
Я не знаю, как рождается это чувство, из каких душевных глубин возникает, но я чувствую рядом со мной присутствие моего первопредка – охотника и рыболова, собирателя дикоросов. Во мне его зов, его атомы и клетки, кровяные тельца и антитела, вдохи-выдохи и паузы между ними, позовы желудка и сердечное биение, душевные порывы и озарения.
Сместились звезды, на солнце прибавилось пятен, изменился лик планеты, но человек все же остался человеком и детство его никуда не делось. Во всяком случае память о нем.
Под одной старинной картиной, на которой изображен казак, можно прочитать подпись: «Откуда я родом взялся на свете? Всякий из вас хочет знать приметы. Женщин в Сечи немае, всякий то добре знае. Разве скажешь - из рыбы родом или из пугача дед мой плодом?»
Не обремененный задними мыслями, тем более не терзаясь их навязчивостью, без оглядки и особых притязаний я углубляюсь в лесную чащу. Мой добротно и надежно скроенный, в меру озабоченный и суровый далекий предок-добытчик неотлучно рядом со мной. Я иду по его следу, он зрим в причудливо переплетенных ветках, остатках могучих обгоревших стволов, игре солнечных лучей, теней и кострового пламени.
Его зов, может, и не очень отчетлив, но не умолкает, постоянно что-то нашептывает, о чем-то напоминает, и манит, упрямо ведет и ведет меня через овраги и буреломы, топи и тернии, возможно, заведет в непролазные дебри или болото.
Но я уверен, спасет, подскажет, как выбраться обратно, поддержит в трудную минуту, подаст дельный совет. Единственно правильный и возможный в этих диких условиях. А может и на жизненных перепутьях по ту сторону реки, которую я покинул.
…Прогнозы на будущее дело неблагодарное. Однако, судя по тому, как ведет себя человек, что и как творит, он уверенно торит дорожку к своим первобытным собратьям-приматам.
А может всевышний решил его туда вернуть, чтобы начать все сначала? Я, вроде, тоже туда направляюсь. Однако у нас разные маршруты, намерения и цели.
Комментарии (0)