Один на один

Утром при разводе в полку выяснилось: полетов сегодня не будет.

Как только строй смешался, я подошел к командиру с вопросом: «Командир, сегодня такая пороша, разреши на охоту съездить!»
За многие годы службы под его началом я не раз отпрашивался у него на охоту. Это было и на Чукотке, где базировался наш полк ракетоносцев ТУ-16 «Белый лебедь», и здесь, в Уссурийском крае.
НА ОХОТУ
На Чукотке в ненастье мы частенько «убивали» время ловлей на мормышку корюшки, сидя перед лунками на коленях в теплых унтах. Командир, тоже заядлый охотник, конечно, понимал, как нам не хотелось скрести снег лопатой, – уж лучше побродить с ружьем по тайге.
«Валяй! Только завтра как штык в восемь быть в строю, – разрешил он с условием не попадаться на глаза дежурному по полку майору Чмырю. Я понял его с полуслова и, чтобы не светиться на КПП, пролез через лаз в заборе аэродрома. Через полчаса уже дома собрал свой вещмешок, положив в него хлеб, куски вяленой кабанятины и ломтики мяса изюбра. Особенно тщательно заворачивал в неприметные тряпки свой «карамультук» – так мы называли двуствольный вертикальный немецкий штуцер калибра 7 мм под боевые патроны. В 70-е годы с помощью брата, работавшего в лесхозе, я перевез его из Подмосковья в Спасск-Дальний.
Ружье было незаменимой вещью для охоты в тайге. Один только недостаток – негде было достать патроны к нему. Где Германия и где Дальний Восток? На этот раз у меня осталось всего 6 патронов, и я надеялся, что не промахнусь.
В армейском бушлате, к которому я так привык и на работе и на охоте, в шапке, с которой предварительно снял кокарду, я отправился в тайгу. К охотникам в такой экипировке здесь давно уже привыкли и не обращали на них никакого внимания. Я благополучно добрался автобусом до тракта в сторону побережья. Вскоре на дороге показался МАЗ, едущий в нужную мне сторону. С разговорчивым водителем, выходцем из Украины, мы и не заметили, как отмахали километров шестьдесят, и я чуть не прозевал поворот на лесовозную дорогу, по которой вывозили с верхнего склада деловую древесину в хлыстах.
Минут через пятнадцать с трассы вывернул ЗИЛ-131 с прицепленным роспуском. В кабине кроме водителя никого не было, и я комфортно расположился на сиденье, держа коленями вертикально свой «карамультук». Не доезжая до поселка, где находился верхний склад, примерно с километр, я попросил водителя высадить меня у давно знакомых сопок. Снега не так много, идти легко. Вчерашняя метель припорошила все старые следы коз, кабанов, изюбров. Свежих не видно совсем, хотя я уже перевалил не одну сопку. А время к обеду. Слегка морозило, и после ночной метели лес, сбросивший вчера снежок с ветвей лиственниц и редких кедров, под несильным ветром опять напудрился и стоял не шевелясь. Январский день короток, и я, быстро проглотив несколько кусочков мяса с хлебом, вновь закинул на плечо ремень от штуцера и двинулся дальше в путь.
ПОЕДИНОК
Ну вот наконец и свежий след, кабаний, который вывел меня на поляну мари. На ее дальнем краю, метрах в ста, я увидел черный силуэт огромного кабана-секача. Он передвигался медленно вдоль подножия сопки. После первого прицельного выстрела кабан ткнулся в снег, а когда я выскочил на поляну, вдруг поднялся и побежал. Я выстрелил второпях и промазал. Еще раз прицелился… То я его видел на секунду, то он вдруг исчезал в снежной пыли! И так быстро мелькал, что я не успевал его толком «выцелить», хотя и придвигался к нему все ближе, ближе. Раз за разом в спешке мазал и мазал… Я и выстрелов своих уже не слышал, как вдруг отчетливо клацнул затвор штуцера, и наступила тишина. Тут до меня дошло, что патронов больше нет. А кабан лежал метрах в двадцати от меня.
Как только я сделал несколько шагов в его сторону, он приподнял голову. Его злые маленькие глазки смотрели сквозь шерсть в мою сторону. Что делать? Как быть? Чем его добить? Он же раненый, живой! Штуцер, который в горячке я все еще держал в руке, был бесполезен. Сразу вспомнилось, как в детстве, когда мне было лет десять, я бродил по лесам и болотам вокруг своей деревни и однажды наткнулся на зверька, свернувшегося калачиком в осоке. Он был совсем небольшой, пушистый. При моем приближении не шевелился, внимательно наблюдая за мной. Видно, уже тогда, в раннем возрасте, во мне начинала зарождаться охотничья страсть. Добыть его?! А как? В руках у меня ничего не было. Я вспомнил о самодельном ножичке с деревянной ручкой, который был дома. Взволнованный находкой на болоте, я полтора километра бежал домой и потом пулей назад. Но там, где лежал зверек, было пусто, оставалась лишь примятая осока и мох. Потом, уже став взрослым охотником, я узнал, что меня обманула енотовидная собака, притворившись мертвой. Тут же вспомнился и второй случай на охоте, когда я только ранил зверя. Поздней осенью на огромном поле пастбища совхозного стада я издали заметил лису. Она мышковала и, не замечая меня, двигалась в мою сторону. Впереди я увидел неглубокую канаву, сел в нее и, высунув голову, ждал, когда плутовка подойдет поближе. Лисица долго не замечала меня. А когда она была уже метрах в тридцати от меня, я не удержался и выстрелил с левого плеча из своего зауэра «3 кольца» 12-го калибра. Лиса свалилась с ног. Я подбежал и ногой в резиновом сапоге наступил ей на шею, лихорадочно оглядываясь вокруг и подыскивая, чем бы добить зверя. Кругом простиралось чистое поле, ничего подходящего не было. Краем глаза увидел ее окровавленную пасть с торчащими из нее острыми, как шило, зубами. Ничего лучшего не придумал, как ударить лису пяткой приклада. Прогремел выстрел. Сноп заряда дроби из второго ствола пролетел чуть выше правого плеча. Второй патрон оставался в ружье. Шейка приклада разломалась пополам и едва держалась на стяжном болту… Нашли бы меня, возможно, следующей весной. Воронье указало бы место пастухам. Но, слава Богу, жив остался.
Вот и сейчас я быстро соображал, что делать с раненым кабаном.? Бросить жалко, добить нечем, да и очень опасен этот могучий зверь. Снял рюкзак, поставил рядом бесполезный штуцер, повесил на него свой бушлат. Решил, что срублю жердь из лиственницы, заострю конец и попробую использовать это нехитрое оружие. Так и сделал. Но как только начал приближаться для нанесения последнего удара, секач мгновенно вскочил и, пригнув голову, бросился в мою сторону. На замахе я швырнул свою пику, крутанулся на месте и отскочил в сторону. Мне повезло. Рядом лежало присыпанное снегом толстое сучковатое дерево. Я был налегке и перелетел через него, как собака в прыжке, исцарапав все лицо. Кабан, видно, обессилев, как нарочно прилег около моих вещей. Особенно меня волновал бушлат – на улице ведь не май. Я стоял за упавшим деревом, тяжело дыша и пристально наблюдая за секачом. Становилось холодно. Ничего лучше не придумав, я начал ломать сучья и кидать ими в моего зверя. После нескольких удачных попаданий, кабан отполз метров на семь и затих. Прикидывая, с какой стороны лучше подойти, я чуть дыша подкрался к вещам, схватил их и, не оглядываясь, побежал прочь с поляны.
ДОБРАТЬ СЕКАЧА
Одеваясь на ходу, я стремительно бежал в сторону верхнего склада, чтобы успеть перехватить лесовоз. Рабочий день заканчивался, и если не успею, так и останусь на ночь в тайге. Мирясь со своей неудачей и подбадривая себя, что это не последний кабан в моей жизни, я, наконец, вышел на лесовозный ус, когда совсем стемнело.
Почти час стоял на дороге, ожидая попутку. Но вот на подъеме сверкнул фарами по макушкам деревьев лесовоз. От сердца отлегло – не придется ночевать в холодном зимнем лесу. Послышался натуженный гул мотора. В свете фар, ослепивших меня, я поднял руку, и машина остановилась. В кабине, кроме шофера, сидели три женщины, тесно прижавшись, друг к другу. Это обрубщицы сучьев возвращались с верхнего склада в поселок. Первый вопрос, где же дичь. Я сел сзади за щит, что стоял за кабиной шофера, и не успел устроиться, как машина тронулась с места. Торцы спиленных стволов деревьев зловеще скрипели при малейшем повороте на дороге. «Не дай бог, если при спуске с крутой горки машина тормознет, и тогда вся эта масса древесины не менее 12–15 кубов вмажет меня в щит», – думал я, по-прежнему переживая из-за неудачной охоты. Женщины что-то кричали мне, но за гулом мотора я ничего не мог расслышать. Лесовоз свернул налево. Я вышел. Машина медленно стала удаляться в сторону побережья на нижний склад. Там древесину сортировали и отправляли за рубеж. Еще долго стоял я на трассе, ожидая попутку. Кругом тайга, темно, временами налетал ветер, шумели кроны деревьев, а потом опять наступала тишина. Днем легче – любой водитель видит, кто голосует на дороге. При приближении очередной машины я прежде всего прятал за спину ружье, а потом поднимал руку. Наконец, один из шоферов сжалился надо мной и быстро довез меня до города.
Не заходя домой, я прямиком пошел к Михаилу, который уже собирался ложиться спать. Услышав, что я бросил в тайге раненого кабана, он сказал, что нужно немедленно возвращаться на место охоты. Захватив два ружья, мы пошли за мотоциклом. Михаил завез меня домой, чтобы я предупредил домашних. Дело привычное, меня никто не останавливал, хотя я и выглядел очень уставшим.
Погнали мы с Мишкой на мотоцикле по ночному тракту так, будто нас преследовали. От встречного ветра я прятался за тент, держа его обеими руками перед собой. Ружья в чехлах давили на ноги, отчего я нервно поворачивал их, стараясь поглубже засунуть вглубь коляски. Михаил то и дело выглядывал сбоку из-за ветрового стекла, чтобы получше разглядеть дорогу в свете фар. Кругом было пустынно, слышался только треск нашего мотоцикла. Мы, конечно, рисковали, выезжая ночью на мотоцикле и не зная, на месте кабан или уже убежал. Раны у свиней заплывают жиром, и звери еще долго живут. Были моменты, особенно при групповой охоте, когда, насмотревшись на эти полузагнившие раны, я готов был отказаться от кабаньего мяса. Но охотничья страсть брала свое. Мы просто вырезали места ран на выброс. Кто-нибудь из охотников признавался, что это, похоже, он недели две назад всадил в кабана пулю, но снега еще не было, и раненый зверь ушел.
Мотоцикл не подвел. Добравшись до места, мы осторожно, подсвечивая фонариком, нашли тушу кабана. Он был мертв…
Утром на построении наш командир несколько раз внимательно посмотрел на Мишку.
– Что с твоим лицом? Почему оно черное, да и кожа слезает?
Кто-то, стоя во второй шеренге, хихикнул:
– Он всю ночь на газ нажимал!
Видно догадался, что тот всю ночь ездил на мотоцикле и обморозился.