И вот оно, лето в самом зените. В природе уже чувствуется особая струнка – ото дня ко дню день заметно на убыль пошел, а это значит, год на вторую половинку обернулся. Незаметно, на воробьиный шажок, как говорили в старину, убывает день.
Это время тихих рассветов и спокойных закатов. Утром не слышно птичьей многоголосицы. У пернатых заботы о потомстве: какие на крыло молодняк ставят, а которые и вторую кладку высиживают. Шумливо лишь в эту пору небо – с утра до ночи не смолкает стрижиный гомон. Молодое поколение на крыло встало, еще неделька-другая – и стихнет стрижиная суета, настанет время дальней дороги.
Изнуряющие жарой дни сменяются бодрящей ночной прохладой.
Степенна и по-своему тиха ночь в пору сенокоса. С детства люблю я ночные луга, пахнущие терпким ароматом свежевысушенной травы, перемешанным с прохладой летней ночи. Бывало, уйдешь с вечера на сенокосный луг и вернешься домой глубоко за полночь. Легкий холодок ночи рождает туман, и он стелется у подножья скирд, западая в низины, отражая матовый свет полной луны. Та, где из лесных крепей выбегает на луг река, туман плотней. Серая дымка обрисовывает речное русло, и невесомым одеянием клубится над тихими водами его кудель.
Воздух, пропитанный тишиной ночи, ловит каждый звук. В старом пруду, укрытом с берегов молодым разросшимся ольхашником, урчат говорливые лягушки. В ракитнике, что растет по берегу речки, звенит речной сверчок – маленькая серенькая птичка, чем-то напоминающая соловья. Козодой, буркнув раз-другой, мотанулся над луговой стежкой, сел на тропку, слившись с темнотой ночи. Под сенной скирдой шуршат мыши, и вот одна, выскочив наружу, споткнувшись о мою ногу, второпях скользнула обратно под стог. Разбуженный кем-то дрозд, тревожно застрекотав, низко перелетел луг и забил крыльями в густом прилуговом березняке. В деревне проснулись петухи, побудили ночь и, замолчав, погрузились в сон. В какое-то мгновение наступила тишина, словно все замерло вокруг и слушает эту самую тишину.
Случается, что после обильных дождей появляются в ночи светлячки. Словно звезды-малютки, упавшие из темноты, вторят они звездному небу. Возьмешь на ладонь такую звездочку, а она мгновенно затухает – не переносят светлячки тепла.
Давненько смолкли неугомонные соловьи. Утихли вальдшнепиные тяги, и вечерами в сумерках уже не услышишь хорканья лесного кулика и не увидишь силуэта этой таинственной птицы, летящей огромной ночной бабочкой на фоне сумеречного неба. Смолкли громкоголосые кукушки, что будили ночи напролет с самого апреля, и не слышно теперь пения ночных птах, что так радовали в майско-июньские ночи. Лишь удод дудит до самой темноты, провожая в сон уходящий день.
Пришел сенокос в луга. Полегли под косой вызревшие травы. По лугу тут и там раскиданы плотно уложенные валы сухой травицы. Замолчал коростель на ближнем лугу, поумолк перепел – переселились они за реку, где еще трава стоит в полный рост. По вечерам с полей, где с осени зеленели озимые, потягивает томным духом созревающего колоса; неделька-другая – и не заметишь, как поспеют пшеница с рожью.
Умывается золото полей нежным румянцем зорь. Розовые с желтым отливом, багряные, малиновые тона заката, сменяя друг друга, ложатся зеркальным отражением на поле. А как сходит заря, серая пелена окутывает его. И засыпает поле на короткую ночь, выстилающую лунные дорожки по простору. Кое-где цыкают одиночные кузнечики, да тоскливо ойкает ночник – угрюмый сыч: настало его время.
По обочинам дорог, там, где тень соседствует с солнцепеком, белым ковром распустились ромашки, донник. Цветет зверобой. Бабочки разных мастей кружат над цветами. Тут и крапивницы, и лимонницы, и белянки-капустницы, и даже красавец махаон.
В лесных крепях по берегам рек и на окрайках старых вырубок малина в самой поре – сочные ягоды клонят кусты к земле. Хоть и мала ягодка, а нежна на вкус, ароматна. К вечеру, когда стихает жара, над малинником в вечерней прохладе стоит сладковатый дух спелых ягод.
В борах поспевает черника. Там, где посырее, ягодки уже вызрели, натекли соком. Нет-нет да и вспугнешь тут рябчиный выводок. Они теперь тут все лето держаться будут – ягодки прибирать до тех пор, покуда первые августовские заморозки не накроют и не иссушат ягоду.
В ельниках хороводом от мала до велика наросли чернушки. Черному груздю жара с сырцой – самое дело. В такую пору в ельнике томный грибной дух держится. Говаривали мне заядлые груздятники: «Два груздя целую дюжину рядом прячут». Верно. Не ленись – приоткрой иглишник на едва приметном холмике, и вот она, чернушка. А таких холмиков рядом ой как много.
С раннего утра до позднего вечера не смолкает пчелиный гул в кронах деревьев. Медовым запахом окутаны липовые аллеи. Приятно в эту пору прогуляться по ним.
По окраинам дорог распустился цикорий – верная примета макушки лета. К ночи цветки цикория закрываются, а на рассвете вновь загораются сочной синью.
Комар сошел в лесную чащу. В самую жару прячется в тени ельников, по берегам лесных ручьев, там, где держится прохлада. А чуть похолодает в лесу самый комариный бум. Жужжат. Гудят. Остановиться не дают. Гонят прочь. Докучает комарье лесным обитателям. Лисы от них в речках и озерцах спасаются, а кабаны грязевыми ваннами тешатся.
От жары в водоемах вода спала. Обмелели берега. На небольших прудках водица едва дно прикрывает. Хорошо примечаешь, как караси зеркало воды хребтами цепляют.
Чем еще примечательна эта пора? «Петр и Павел час убавил» – гласит народное предание. К середине лета день ровно на час отступил, и к Петрову дню это становится заметным. Это еще и время самых громких гроз, настоянных на июльской жаре, и всполохов дальних зарниц, гуляющих по ночному небу.
По оврагам и вырубкам выпустил свои фиолетово-розовые кисти Иван-чай. Пока цвет лишь на самой маковке метелки раскрыл. Ото дня ко дню будет прибывать Иван-чай в цвете, а к августу зальются плотным заревом его соцветий лесные неудобья.
С цветом Иван-чая лето начитает идти на убыль. Один шажок ему остался до августовских холодных зорь, спелых садов и первых золотых прядей осени в кронах кучерявых берез.
Комментарии (0)