Я служил рядовым третьей роты второго батальона. Ротой командовал старший лейтенант Сивков, а батальоном — капитан Косоруков. Он был из тех командиров, за которых солдаты готовы идти и в огонь и в воду. Строгий, он мог крепко и даже жестко наказать провинившегося, но перед командованием полка горой стоял за каждого солдата своего батальона.
Трасса протяженностью 861 километр проходила через три перевала: Севанский, Семеновский и Крестовый. Далее — по Дарьялу.
В тот памятный день капитан Косоруков ехал во главе нашей роты. На вершине Семеновского перевала обычная контрольная остановка, чтобы проверить, все ли благополучно прошли не приспособленный для тяжелых машин серпантин узкой горной дороги..
Едва выключив мотор, каждый из нас спешил в голову колонны. Ведь там комбат! А где он, там и интересный разговор, и соленая шутка, и беззлобная солдатская подначка. Мы столпились вокруг командирского виллиса. Справа к самой дороге подступает лес с заросшей густым кустарником опушкой, слева — крутой склон с лентой дороги внизу, по которой еще движутся хвостовые машины колонны.
Вдруг кусты рядом с нами зашевелились, и из них прямо нам под ноги выкатился медвежонок. Был он маленький, невероятно худой и не черный, как все кавказские медведи, а какого-то странного желтовато-песочного цвета. Кто-то из солдат сказал: «Видно, потерял мать и от страха поседел». А медвежонок тыкался носом в ноги солдат и тихонько скулил.
— Вскройте ящик! — приказал капитан.
По счастью, колонна была загружена американской сгущенкой в больших трехлитровых банках. Расколотили ящик, достали банку и вскрыли ее ножом. Хотели сразу поставить перед мишуткой, но комбат остановил: «Даргомадзе, возьми пассатижи, подогни края — обрежется ведь». Водитель капитана аккуратно поджал неровный срез и поставил банку перед медвежонком.
Мы от души смеялись, глядя, как он и мордочкой, и лапами влез в банку, как, чавкая и поскуливая, в считанные минуты вылизал ее до блеска, сразу раздувшись, как маленький бочонок.
Капитан задумчиво смотрел на малыша: «Что с ним делать? Ведь пропадет — очень уж мал. Ну, вот что, Сивков, возьми его пока с собой, а там что-нибудь придумаем». Ротный подозвал старшину: «Возьми его в свой форд».
Так медвежонок прижился в нашей роте. Мы баловали его, делясь с ним небогатым солдатским пайком — сахаром и хлебом, да и на продпунктах повара щедро подбрасывали ему солдатской похлебки и каши. Мишутка раздобрел, его щенячья мягкая шерстка распушилась, и он стал до смешного похож на плюшевую игрушку.
В обратном рейсе каждый взвод стремился заполучить его в свою машину, так что старшине пришлось устанавливать очередность.
Медвежонок быстро освоился с порядками роты. Никогда не отходил на остановках далеко, стараясь все время быть среди людей, и как мог, развлекал нас, кувыркаясь на все лады. Но едва раздавалась команда: «По машинам!», как он стремглав мчался к форду старшины.
Мы очень любили своего питомца, но это не могло продолжаться долго. Комбат посоветовал отдать его жителям какого-нибудь аула, и на Крестовом перевале мы с грустью расстались с ним. Не вспомню точно, но, кажется, аул назывался Кобе.
Ребятня приняла его с восторгом. Дети научили медвежонка «отдавать честь», а кувыркаться он и так умел. И вот что странно: ребята рассказали нам, что он встречает только нашу роту. На трассе колонны шли непрерывной лентой. Ведь на ней работал не только наш полк, но и такой же 12-й, да и автобаты с передовой приходили за новой техникой. Но стоило нашей ротной колонне подойти к Пасанаури у подножья Крестового перевала, как медвежонка неудержимо тянуло к дороге. Он ждал нас у кромки, и едва колонна останавливалась, кидался навстречу, старался к каждому прижаться, каждого лизнуть совсем по-собачьи. Разумеется, и мы готовили ему подарки.
Наши взяли Одессу. Транспорты пошли туда. Полк получил новое задание, и мы расстались с милым мишуткой теперь уже навсегда.
Прошли годы, а я все думаю: какое чувство, какой звериный «телеграф» сообщал ему о движении нашей колонны? На этот вопрос нет ответа.
ОТ РЕДАКЦИИ
Несколько лет тому назад не стало участника войны, архитектора и художника Глеба Николаевича Анкудинова. Несмотря на трудную жизнь и перенесенные тяготы войны, он до конца своих дней оставался чутким и добрым человеком, настоящим патриотом. Он сердцем был привязан к природе и в своем творчестве — рисунках, графике и резьбе по дереву — стремился передать ее красоту. Этот теплый и сердечный рассказ был записан с его слов.
Комментарии (0)